– Слушаю! – Парфенов схватил телефон, когда аппарат только издал первые ноты вызова. – Кирилл Андреевич, это Лосев. – Говори, Олег! – Сидеть на месте Парфенов не мог, поэтому вскочил со стула, чуть не опрокинув его. – Докладываю. По Ленина, пять, квартира три, Свиридов Матвей Николаевич не проживает. – Как? – Все внутри опустилось. – Он продал квартиру четыре года назад некоему Тихомирову. Выписался и уехал. – Куда уехал? – Без понятия, простите. Тихомиров не интересовался, ему оно не надо. С соседями Свиридов не общался кроме «здрасте – до свидания». К себе никого не водил. С работы домой, из дома на работу. – Спасибо и за это, – вздохнул Кирилл. – Что-нибудь еще? – Да. Можешь узнать, где Свиридов работал? – Сразу могу сказать. Работал в филиале «Дельта-Сигма», что-то там с видеонаблюдением. На магазине, который в его доме, он камеры монтировал. Кстати, наша «Дельта-Сигма» – это филиал. Офис где-то у вас. – Спасибо, Олег! – Обращайтесь, Кирилл Андреич. Парфенов замер у окна. Над городом собирались грозовые тучи. Солнце пробивалось сквозь них лучами. Деревья притихли. Воздух наполнился предощущением дождя. «Видеонаблюдение», – слово крутилось на языке. Сейчас Кирилл держал в пальцах тонкую-тонкую ниточку. Ее так легко оборвать. Но так же легко она может привести его к Лине. Глава 17 Запах бензина. Он проникал в ноздри, свербел в пересохшей глотке. Казалось, все тело пропиталось этим запахом. Сильно тошнило, и кружилась голова. Желудок отзывался болезненными рвотными спазмами. Но он был пуст, поэтому по пищеводу поднималась лишь желчь, горькая и тягучая. Лина делала усилия, чтобы сглотнуть. Очень хотелось есть. В тот день, когда Матвей ее похитил, Журавлева из-за нервного перенапряжения пила только кофе. Потом, уже здесь, ей удалось проглотить немного воды. И то и другое не давало калорий и давно уже вышло из организма. Не слишком-то высохший матрас напоминал об этом. Лина попробовала открыть глаза, но голова закружилась еще сильнее. Застонав, женщина зажмурилась. Стон получился слабым, силы стремительно ее покидали. Мысли путались, и все происходящее уже мало чем отличалось от горячечного бреда. Хотелось одного – чтобы все это уже кончилось. Хоть как. Любым способом. Просто кончилось. Смерть уже не пугала. Если надежда на спасение и была, то она молчала. – Я думал, ты умерла, – сказал Матвей. Лина не видела его, но он был рядом. Она ощутила его дыхание на своей коже. – Разве ты не этого хочешь? – Сухой язык не поворачивался во рту. – Хочу, – признался он. – Но не так быстро. У меня есть для тебя кое-что. Чиркнула спичка. И через миг к ее ладони поднесли огонь. Матвей тушил спичку о руку сестры и улыбался. Она вскрикнула, отдернула ладонь, насколько позволила веревка. – Тебе нравится? Как-нибудь я покажу тебе, сколько таких ожогов у меня на ногах. Хотя нет, – Матвей засмеялся, – не покажу. Ты ведь скоро умрешь. Он снова зажег спичку и затушил ее о другую ладонь Лины. В коробке оставалось еще много. * * * – Смешно было думать, что моя жизнь станет лучше, проще, понятнее. Пока я лежал в больнице, мне казалось, что так и есть. Медсестры подкармливали меня домашними пирожками, сочувственно гладили по голове. Со мной первый и единственный раз обращались, как с ребенком. Никакого давления, никаких унижений. Меня называли зайчиком, деточкой и просто мальчиком. И я, подросток, радовался любой ласке. И все время ждал. Каждое утро я надеялся, что вот сегодня-то ты точно придешь. Откроешь дверь, обнимешь меня и скажешь, что теперь мы будем вместе. Глупо. Я придумывал для тебя оправдания. Возможно, тебе не сказали, не нашли, не искали? Может быть, ты сама болеешь или с тобой что-то случилось? Или ты так далеко, что нужно много времени, чтобы ты пришла ко мне? Ведь я твой брат и, что бы ни было, Магда, ты – все, что оставалось. Потом меня отправили в детский дом. В машине я все время оглядывался, смотрел в окна. Вдруг ты где-то едешь навстречу. Чтобы не пропустить. Нас было восемь человек в одной комнате. Озлобленные подростки. Нас ломали по-разному, пока мы не оказались здесь. И я был к этому не готов. Да, я убивал. И мог убить снова, чувствовал это в себе. Постоянная злость и обида на тебя перемешивались с такой же огромной надеждой. Я замкнулся в себе. А они приняли это за слабость. Меня толкали, били кулаком, просто проходя мимо по коридору. Отнимали еду. Обзывали. Тогда мне пришлось драться. Я этого не умел. Просто сжал кулаки и махал ими, иногда попадая по кому-нибудь. Но их было слишком много. Меня сбили с ног, повалили на пол. Зажали рот. Они придумали развлечение. Зажигали спички и тушили их об меня. Ржали, когда волоски на теле скручивались от жара, а на коже оставались круглые ожоги. У меня до сих пор эти следы. Рядом с теми, которые оставили родители. Все мое тело в отметинах. Ты думаешь, что я простил? Нет, Магда. Пора понять, что я никому ничего не прощаю. Зря меня учили читать по Библии. Помнишь, какой Бог в Ветхом Завете? Он учит убивать врагов, не прощать, но мстить. И эта часть помогла мне тогда выживать. Я продумывал план мести. Я собирался спалить весь этот детский дом вместе со всеми, кто здесь был. Только не представлял, как это сделать. И знаешь, почему не стал этого делать? Потому что пришел человек, который обратил на меня внимание. Только ему одному я благодарен за все. Он вел у нас компьютерный кружок. А я как-то сразу втянулся. Будто техника – это мое. Пропадал на занятиях целыми днями. Он учил, я слушал. Вот только когда он полез ко мне в штаны, я понял, чем на самом деле вызван его интерес. Мне было пятнадцать, и я много уже знал. Я избил его, человека, которому доверял. Сильно, как меня научили. На его крик прибежали люди, меня оттащили. Слушали они меня, поверили? Не знаю. Но он уволился, а ко мне больше никто не цеплялся. И тебя я больше не ждал. * * * – И знаешь, что самое удивительное? – спросил Матвей, отшвыривая пустой спичечный коробок. – Даже не догадаешься. Давай, три попытки. Ну? Лина молчала. Сплошной комок обнаженных нервов, она цеплялась за реальность сознанием, которое туманилось. «А стоит ли цепляться? Что тебя здесь ждет? Что еще он придумает, прежде чем накинуть ремень тебе на горло?» – внутренний голос был жесток. – Ну? – повторил Матвей громче, ударяя сестру кулаком в ребра. – Не знаю, – ответила Журавлева. – Думай! Ты же у нас такая умная! Статейки пишешь. Без ошибок и помарок. Такая вся идеальная Лина Журавлева! – он произнес имя, которое она взяла себе, как непристойное ругательство. – Я не знаю, – тихо произнесла женщина, чем заслужила еще один тычок по ребрам. Матвей сплюнул на пол. Его губы презрительно кривились. Хотелось взять ее за волосы и тянуть назад так, чтобы оторвать голову. Он был уверен, что сможет это сделать. Столько раз Матвей представлял себе, как расправляется с сестрой. Столько придумывал способов. Столько бессонных ночей провел, шепча ее имя. Что ж, он готов еще немного подождать. Насладиться моментом. А потом все будет кончено. – Я стал человеком, – Матвей наклонился к ее уху и прокричал это. – Я стал нормальным свободным человеком! Личностью. И никто надо мной больше не стоял. Ни Бог, ни родители, ни память о тебе. Я вычеркнул вас всех, одного за другим. И стал собой. Его ладонь легла на ее голову. Жесткие сильные пальцы вдавливались в череп, будто собирались раздавить его, как подгнивший арбуз. Большой палец соскользнул к глазу. Ноготь уперся в тонкую кожицу прямо над слезным каналом. Лина вскрикнула, не в силах отодвинуться. Матвей давил, вминая ее голову в матрас. Ноготь проткнул кожу, пуская кровь. – Это такой кайф, когда тебя уважают. – Матвей убрал руку. На подушечке большого пальца осталась кровь сестры. Он поднес палец к губам и слизнул кровь. Сладко чмокнув, Матвей на мгновенье закрыл глаза. Это возбуждало. Никогда раньше он не испытывал такого. Ни с одной женщиной, с которой пытался заняться сексом. Ничего не получалось. А теперь в нем просыпался мужчина. Властный, сильный диктатор. – Когда меня забрали служить, я готовился снова стать изгоем. Все эти разговоры про дедовщину. Про унижения. Про то, как гнобят молодых, лупят табуреткой, заставляют чистить сортиры зубной щеткой, а потом ею же чистить зубы. Весь этот ужас. Я думал, что буду драться. И либо меня там убьют, либо я кого-нибудь убью. – Матвей засмеялся. Метаморфозы с его телом происходили слишком быстро. Ураганно. То, к чему мальчики привыкают годам к четырнадцати, случилось прямо сейчас. Пока он стоял над избитой обнаженной сестрой. Кровь прилила к члену, он дыбился в штанах. Матвей положил ладонь себе на промежность. Чувство превосходства захлестнуло. – Но меня определили в штаб. Я весь срок сидел за компом. И делал какие-то простые вещи. А на меня смотрели, как на гения. – Он облизнулся, сжимая член через джинсы. – И потом, после, я устроился на хорошую работу. И получал хорошие деньги. По телу пробегали волны наслаждения. Никогда раньше он не испытывал этого. Восторг. Ощущение всемогущества. Любое движение руки – взрыв удовольствия. Матвей дышал часто, глубоко. Речь прерывалась. «Жаль, что она не может посмотреть», – подумал он. От этой мысли бросило в жар. – Мне было хорошо. – Матвей сглотнул. Дрожащей рукой он расстегнул ширинку. С громким стоном запустил руку внутрь, нащупывая затвердевший член. Сжал кулак.