Я никогда не была особенно неуверенна в этом теле, но у меня также никогда не было отношений с таким безбожно красивым мужчиной, как Николай. Подожди, нет, мы не в отношениях. Это могло случаться и раньше, когда я считала его нормальным, законопослушным, хотя и неприлично богатым человеком. Я не знаю, как это теперь назвать. Если человек, с которым вы переспали, держит вас в плену, а также защищает от того, кто хочет вас убить, считается ли это отношениями? Хотя бы не стокгольмского синдрома? Не говоря уже о том, что технически он по-прежнему мой работодатель — конверты с деньгами прибывают в мою комнату каждый вторник, как часы. Отложив пока эти размышления, я подхожу к двери его кабинета. Он закрыт, и когда я прижимаю к нему ухо, я слышу голоса, говорящие по-русски. Слушая, я различаю яркий, женственный тон новоприбывшего, а также глубокий, мягкий, опасно соблазнительный тон Николая. "Что делаешь?" Вздрогнув, я резко оборачиваюсь к Алине, которая стоит в коридоре, вопросительно склонив голову набок. «Эм…» В ее глазах мелькает веселье. — Ты шпионишь за моим братом? "Нет, конечно нет." Я чувствую, как мое лицо горит, пока я пытаюсь найти хорошее объяснение. — Я просто… "Подойди." Она хватает меня за локоть и тащит по коридору в свою комнату, где чуть не толкает меня внутрь, прежде чем повернуться ко мне лицом. — Хорошо, теперь скажи мне. В чем дело?" "Ничего такого." Она выгибает бровь, смущающе похожая на своего брата. Я пещера. "В порядке Хорошо. Вот эта молодая женщина, которая только что приехала, и… — Ты имеешь в виду Машу? Мое сердце замирает. "Ты знаешь ее?" — Это новейшая находка Валери. На мой непонимающий взгляд она говорит: «Мой младший брат собирает людей с разными полезными навыками. Я понятия не имею, какие у нее, но я ненадолго столкнулся с ней у него дома, прежде чем мы уехали из Москвы, и, в отличие от других его домашних животных, она представилась». — Его питомцы? Она кивает. «Вот как я их называю. Он внушает этим людям почти патологическую преданность». Ха, ладно. Может быть, она не любовница Николая — или, по крайней мере, не только это. — Николай тоже встречался с ней? Как в Москве? Или же.." «Хлоя…» Алина колеблется, затем мягко говорит: «Я не думаю, что тебе стоит так о ней беспокоиться». Мое лицо снова горит. "Я не…" — Ты такой, и я понимаю. Она необычайно хороша. Но она здесь не для того, чтобы согреть Николаю постель. — Так ты знаешь, зачем она здесь? Мое облегчение быстро затмевается любопытством с оттенком беспокойства. Почему-то приезд этой Маши кажется знаменательным, как дурное предзнаменование. Алина снова колеблется, потом качает головой. "Не совсем. Обо всем этом надо поговорить с Николаем. «Все что? Это связано с твоим отцом? Ее вздрагивание почти незаметно, как и быстро скрываемое удивление. — Не могу сказать, — говорит она, тщательно скрывая выражение лица. «Мой брат знает ответы на все вопросы». Я смотрю на нее, мой разум переворачивается. Если дело не в ее отце… «Это как-то связано со мной ?» Она вздыхает. «Просто поговори с Николаем, Хлоя. Пожалуйста." И прежде чем я успеваю надавить на нее дальше, она выводит меня из своей комнаты. У меня не будет возможности поговорить с Николаем до позднего вечера. Весь день он проводит в своем кабинете с Машей — я знаю, потому что десятки раз прохожу мимо его двери. В какой-то момент к ним присоединяется Павел, и бормотание двух голосов превращается в три, а рычание человека-медведя легко узнать. К обеду Маша уходит — мы со Славой смотрим, как ее пикап уезжает из окна его спальни, — но семейный обед — не лучшее время, чтобы мучить Николая по поводу потенциально взрывоопасной проблемы, поэтому я проглатываю свои животрепещущие вопросы и жду. Мой момент наступает после обеда, когда Людмила убирает со стола и все встают, чтобы пойти по своим комнатам. Весь обед я чувствовала на себе пристальный тигриный взгляд Николая, чувствовал в его взгляде задумчивость. Что бы ни происходило, меня это беспокоит. Теперь я почти уверена в этом. Словно угадав мой план, Алина хватает Славу и с рекордной скоростью исчезает вверх по лестнице, оставив нас с Николаем наедине в столовой. — Можем ли мы взять ночной колпак? — спрашиваю я, когда он тоже поворачивается, чтобы уйти. Мой голос ровный, хотя сердце бьется неровно. Это опасно во многих отношениях. Мало того, что я рискую покончить с миром и спокойствием, царившим в моей жизни за последние две недели, так еще и мое огнестрельное ранение почти полностью зажило. Если Николай все еще заинтересован во мне таким образом, мало что может помешать ему действовать в соответствии с этим желанием. Он поворачивается ко мне лицом. Его челюсти напряжены, глаза блестят, как древний янтарь. «Ночной колпак? Я думал, ты не сильна в дижестивах, зайчик. Я сглатываю от сухости в горле. — Я в настроении выпить немного коньяка. По крайней мере, я мог бы использовать это, чтобы укрепить свою храбрость. Голос Николая грубеет. "Хорошо. Дай мне минуту." Он исчезает на кухне и появляется с подносом хрустальных графинов, окруженным стаканами. Сегодня вечером Павел должен быть не на службе у сервера, иначе Николай тоже хочет уединения. Пока он наливает нам по стакану, я снова сажусь, тайком вытирая влажные ладони о юбку вечернего платья. Он сделан из шелкового материала кораллово-персикового оттенка, который, по словам Алины, делает мой цвет лица «золотым и сияющим». Интересно, Николай тоже так думает, или все, что он видит сейчас, когда смотрит на меня, — это воспитателя своего сына. Что было бы хорошо. Удивительно, правда. Я не хотел бы, чтобы такой опасный человек зациклился на мне, делая всевозможные нервирующие заявления о нитях судьбы и… — Что ты хотела обсудить, зайчик? Голос Николая снова становится бархатным, когда он опускается на сиденье напротив меня. Помешивая коньяк в своем стакане, он смотрит на меня через край, приспустив крышки. — Я предполагаю, что тебя здесь нет, потому что тебе вдруг захотелось моей компании. Моя кожа вся краснеет. На самом деле я жажду его компании, как бы неохотно это признавал. После нашей экспедиции по сбору цветов мы мало времени проводили вместе — по крайней мере, наедине. Во время еды Алина и Слава служат буфером, а Людмила и Павел всегда рядом на заднем плане. Даже смена повязки, когда он один раз вошел в мою комнату, прекратилась, как только моя рана заросла и больше не нуждалась в повязке. Правда в том, что я почти не общался с ним в последние дни, и я скучал по этому. Я скучал по нашим разговорам, по его непоколебимой сосредоточенности на мне… даже по тому, как он заставляет меня чувствовать себя мышкой, с которой играет страшно горячая кошка. Конечно, я не могу позволить ему узнать об этом. Не тогда, когда у меня все еще есть крупица надежды на то, что когда-нибудь моя жизнь вернется в нормальное русло — нормальное, в котором не будет опасных людей, пытающих и убивающих. Сделав вдох, я бросаюсь прямо в нее. «Почему она была здесь? Кто она?" Он молчит несколько мгновений, изучая меня своим пристальным взглядом, в то время как коньяк остается нетронутым в его руке. «Она ценная вещь», — наконец говорит он. — Мой брат Валерий прислал ее, когда я объяснил твою ситуацию. Мое сердце подпрыгивает, во рту пересохло. После моего разговора с Алиной я задался вопросом, может ли это быть правдой, но услышать, что это так прямо подтверждается… С дрожью я тянусь к своему коньяку и делаю глоток, позволяя ему прожечь огненный путь по моему пищеводу. «Что за актив?» — спрашиваю я, когда позывы к кашлю стихают. «Первоначально правительственный вид. Теперь наша». Значит, шпионка или какой-то другой оперативник — и далеко не так молода, как я думал, если у нее такое прошлое. Я полагаю, я могу это видеть. Если бы я встретил Машу на улице, я бы никогда не заподозрил ее в каком-то «активе», но, наверное, в этом все дело. Эта игривая, юношеская внешность делает эффективную маску. Прежде чем я успеваю спросить, какова именно ее роль в моей ситуации, снова заговорил Николай. — Зайчик… — Его тон снова стал смущающе нежным. "Это подтверждается. Брансфорд — твой биологический отец. Мое сердцебиение учащается еще больше, кожа на руках покрывается мурашками. "Ты имеешь в виду…" «Маша получила образец ДНК из Брансфорда. Он совпадает с вашим. Совпадает с моим. Мой желудок тошнотворно скручивает, холод распространяется по всему телу. Я знала, что так и должно быть, с тех пор, как Николай рассказал мне о том, что обнаружил его старший брат, но какая-то часть меня, должно быть, все еще питала крупицу надежды. Надежда, которая теперь раздавлена и обращена в пыль. — Почему ты… — я останавливаюсь, чтобы откашляться от хриплого горла. — Почему ты хотел это подтвердить? Я не хочу думать о том, как эта Маша получила образец Брансфорда или мой. На самом деле, последнее, должно быть, было легко: моя зубная щетка, несколько выбившихся волос на подушке, чашка, из которой я пил… Кандидат в президенты со всей сопровождающей охраной, однако… — Потому что мне нужно было быть уверенным. Я моргаю, понимая, что отвлекся от ключевого вопроса. "Но почему? Я имею в виду, не поймите меня неправильно, я благодарен». По крайней мере, я так думаю. Лучше знать, что ты отпрыск убийцы-насильника, или просто сильно подозревать это? Николай ставит свой стакан, жидкость внутри остается нетронутой. — Я обещал защищать тебя, зайчик. Холод снова пробегает по мне, мой разум отваживается пойти по пути, по которому я бы хотел, чтобы он не пошел. "Ты сделал это. У тебя есть я. Здесь я в безопасности, не так ли? По крайней мере, из Брансфорда. Он наклоняется вперед, его большие теплые ладони накрывают мои замерзшие руки. "Ты. И ты будешь в еще большей безопасности, когда он больше не будет для тебя угрозой. Я смотрю в его гипнотизирующие радужки, эти насыщенные, насыщенно-золотые с зеленоватыми крапинками. — Как это не угроза? Я избегала думать о будущем именно по этой причине: я не могу представить себе будущее, в котором Брэнсфорд не будет представлять угрозы. Как черепаха, я довольствовалась тем, что пряталась в своей скорлупе, выжидая день, час за раз, все время говоря себе, что в конце концов я во всем разберусь и предам маминого убийцу правосудию. Но не Николай. Он не прятался от реальности — он планировал. И природа этих планов заставляет ледяные пальцы скользить по моему позвоночнику. У меня такое ощущение, что представление Николая о справедливости резко отличается от моего. Он улыбается, как будто я наивный ребенок. — Тебе не о чем беспокоиться, зайчик. Я справляюсь с этим». На короткое трусливое мгновение я испытываю искушение сделать именно это: не волноваться, оставить дело в его умелых, безжалостных руках… тех, кто так собственнически, так нежно держит мои. Те самые руки, которые без колебаний забрали две жизни прямо передо мной. Именно это воспоминание, это живое воспоминание о криках измученного убийцы решает все за меня. Возможно, я развил в себе способность избегать реальности, но даже я не могу закрыть глаза и притвориться слепым. — Что ты собираешься с ним сделать? Мой голос такой же неустойчивый, как и мой пульс. «Николай, пожалуйста, я должна знать. Чем ты планируешь заняться?"