Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 35 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она считается бодрствующей и стабильной. «Принимай это от боли по мере необходимости», — говорит ей врач, ставя на стол пузырек с таблетками. — И постарайся не намочить повязку. Его нужно будет менять каждые двадцать четыре часа. Он смотрит на меня, и я киваю. У меня достаточно опыта работы с огнестрельными ранениями, и я была бы более чем счастлива сыграть роль медсестры Хлои. Что меня не устраивает, так это обезболивающие, но я знаю, что они ей понадобятся. Ее травма может быть не опасна для жизни, но все равно будет чертовски больно. «Вот, я понял», — говорю я, когда медсестры поднимают Хлою, предположительно, чтобы перенести ее на кровать. Отгоняя их, я осторожно беру ее на руки и сама несу туда — задача несложная, ведь она едва ли тяжелее Славы. Хотя она ела как дровосек всю неделю, что провела здесь, мой зайчик все еще слишком худой после месяца беготни. Она вздрагивает, когда я укладываю ее, и я чувствую это как удар в живот. Я никогда раньше не был настолько интуитивно настроен на другого человека, что ощущаю ее боль как свою собственную. Если у меня и были какие-то сомнения относительно того, что она для меня значит, они исчезли, как только я увидел, что ее «Тойота» ушла из гаража. Я никогда не испытывал такой ярости и ужаса, как когда узнал, что убийцы в этом районе — когда я подумал, что могу не найти ее вовремя. Мои кишки скручиваются, и я отбрасываю эту мысль, пока не возник соблазн задушить Алину. Сейчас важно, что Хлоя в безопасности здесь, со мной. Я уже сказал Павлу усилить нашу охрану на тот случай, если убийцы выяснили, кто нанял Хлою, и передали эту информацию своему работодателю до того, как я их найду. Сомневаюсь — тот, кого я пытал, похоже, понятия не имел, кто я такой, — но я не рискую. Кроме того, всегда существует угроза Леоновых. Алексей еще больше разозлится, когда мы украли выгодный таджикский контракт на ядерный реактор у его семейного «Атомпрома». Отбрасывая и эту мысль, я сосредотачиваюсь на том, чтобы положить Хлою на пару подушек и накрыть ее одеялом, пока доктор и его команда вывозят каталку и все свое оборудование из комнаты. Через минуту мы, наконец, одни. Я сажусь на край ее кровати и беру ее маленькую ручку. — Тебе удобно, зайчик? — спрашиваю я, потирая ее холодную ладонь. "Принести вам что-нибудь? Что-нибудь попить, поесть? Я думаю, вы, должно быть, проголодались. Она сглатывает и кивает. “Немного еды было бы здорово.” Теперь она выглядит более настороженной, ее большие карие глаза явно насторожены. Ее страх действует на меня обоюдоострым образом, заставляя мою грудь болеть, даже когда он пробуждает ту примитивную, извращенную часть меня, которая хочет преследовать ее и отметить ее, заявить права на нее самым жестоким из возможных способов. Подавив темный инстинкт, я подношу ее руку к своим губам и целую костяшки пальцев. — Я принесу тебе. Хотите что-нибудь, чтобы развлечь вас, пока вы ждете? Книга или… — Я просто посмотрю телевизор. Я улыбаюсь и протягиваю ей пульт. "Хорошо. Я скоро вернусь." Наклонившись, я быстро целую ее в лоб и выбегаю из комнаты. 3 Хлоя Сердце бьется неровно, я смотрю, как за высокой широкоплечей фигурой Николая закрывается дверь. Мой лоб до сих пор покалывает там, где его губы коснулись моей кожи, даже когда в голове прокручиваются грубые, полные агонии крики человека, которого он пытал. Как безжалостный убийца может вести себя так заботливо и нежно? Что-то из этого реально, или это просто маска, которую он носит, чтобы скрыть психопата внутри? На самом деле я не голоден — от анестезии меня слегка подташнивало, — но мне нужно несколько минут побыть одному. Все произошло так быстро, что у меня не было возможности сформулировать свои вопросы, а тем более попытаться найти какие-либо ответы. В один момент один из маминых убийц оседлал меня, в его плоских темных глазах блестела похоть, а в следующий момент мозги его напарника были разбросаны по лесной подстилке, а Николай разрезал нападавшего на меня и угрожал вырвать ему кишки. Сглотнув приступ тошноты, я отбрасываю воспоминание. Какими бы жестокими ни были методы допроса Николая, они все же дали некоторые результаты, и, когда сильнейший шок прошел, а мой разум очистился от тумана анестезии, я наконец-то могу подумать о последствиях того, что узнал. Они были там, чтобы убить вас обоих , сказал мне Николай в машине, прежде чем спросить, говорит ли мне что-нибудь имя Том Брэнсфорд. Что он и делает. Потому что это было во всех новостях в последнее время. Дрожащей рукой я поднимаю пульт и включаю телевизор, настраиваясь на новостной канал. Разумеется, они освещают первичные дебаты, в которых Брэнсфорд, похоже, побеждает, что ставит его впереди во всех опросах. Мои внутренности бурлят, когда я изучаю его изображение на экране. Если Николай говорит мне правду, это человек, ответственный за убийство моей мамы. Молодой и подтянутый в пятьдесят пять лет сенатор от Калифорнии источает обаяние и харизму. Его густые золотисто-светлые волосы едва тронуты сединой, глаза ярко-голубого цвета, а улыбка достаточно яркая, чтобы осветить склад. Неудивительно, что они сравнивают его с Кеннеди; он мог бы быть еще более красивым братом покойного президента. Я ищу признаки зла на его ровных чертах лица и не нахожу. Но опять же, зачем мне? Каким бы красивым ни был Брэнсфорд, он не может сравниться с темной магнетической привлекательностью Николая, и я знаю, на что он способен. Я не единственная, кого ослепил Николай. Даже одурманенная анестезией, я не могла не заметить жадных взглядов медсестер, исподтишка бросавших на него.
Я никогда не была на публике со своим работодателем, но я представляю, как трусики спадают налево и направо, когда он идет по улице. При этой мысли меня пронзает странный приступ ревности, и я понимаю, что отвлекаюсь от ключевого вопроса. Почему? Почему ведущий кандидат в президенты хотел убить меня и мою маму? Это не имеет никакого смысла. Никак нет. Мама не могла бы быть дальше от политики, если бы жила в амазонских джунглях, а Бог свидетель, я не слежу за этими вещами. Как ни неловко это признавать, я даже не голосовала на последних выборах, потому что была слишком занята поступлением в колледж и всем остальным. Я никогда не встречала Брансфорда ни в каком качестве; У меня хорошая память на лица, а его запоминается лучше, чем у большинства. Может быть, мама как-то с ним столкнулась? Может, в ресторане, где она работала? Это возможно, теоретически. Высококлассный отель, к которому примыкает ресторан, посещают всевозможные VIP-персоны. Может быть, Брансфорд останавливался там во время визита в Бостон, и мама видела, как он делал то, чего не должен был делать. Но тогда почему он хотел убить и меня? Если только… он не боялся, что мама рассказала мне все, что знала о нем? Святое дерьмо. Может, она спрятала какие-то улики в своей квартире, и он думает, что я знаю, где они. Взволнованный, я сажусь и со стоном падаю на груду подушек. Анестезия определенно проходит, потому что это движение причиняло боль . Много. Мне казалось, что в мою руку вонзаются горячие ножи, и остальное мое тело чувствует себя не намного лучше. Как будто меня сбил с ног настоящий грузовик, а не убийца размером с одного человека. Прежде чем я успеваю отдышаться и сосредоточиться, дверь открывается, и входит Николай с подносом с накрытой посудой. Мое сердце начинает бешено колотиться, и то немногое, что я успел восстановить, опорожняет мои легкие. Без завесы шока, притупляющей мои чувства, и суетящегося вокруг меня медицинского персонала, его воздействие на меня разрушительно, ужасающе мощно. Я никогда не встречала мужчину, который мог бы заставить мое тело реагировать, просто войдя в комнату. И дело не только в его внешности; это все о нем, от грубой животной силы в его поразительном янтарно-зеленом взгляде до ауры власти, которую он носит так же удобно, как один из его костюмов, сшитых на заказ. Сейчас он одет более небрежно в темные джинсы и голубую рубашку на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. Я понимаю, что он, должно быть, переоделся и принял душ, пока я была под наркозом; Мало того, что его одежда отличается от той, что он носил в машине, но и пятно на его скуле исчезло, а его волосы цвета воронова крыла влажно зачесаны назад, обнажая резкую симметрию его поразительных черт. Мои глаза жадно скользят по его лицу, от толстых черных линий его бровей до полных, чувственных очертаний его рта. На этот раз она не изогнута в его темной, циничной манере; вместо этого улыбка на его губах теплая, с оттенком тревожной нежности. «Я попросил Павла разогреть остатки и приготовить разные закуски», — говорит он, пересекая комнату и приближаясь ко мне, пока я рефлекторно выключаю телевизор. Его глубокий, шероховатый шелковистый голос ласкает мои уши, он гораздо приятнее, чем резкий тон диктора. Поставив поднос на мою тумбочку, он садится рядом со мной и начинает открывать тарелки одну за другой. «Я подумал, что ты, возможно, имеешь дело с некоторой тошнотой, поэтому у меня есть простой тост». Ух ты. Мог ли он быть более внимательным? Если бы я своими глазами не видела, как он убивает и пытает, я бы никогда не поверила, что он способен на такую жестокость — даже с той мрачной, опасной атмосферой, которую я продолжала исходить от него. — Спасибо, — бормочу я, стараясь не думать о его руках, держащих лезвие, разрезавшее человека, когда он протягивает мне поднос, позволяя мне выбрать то, что я хочу. Там есть все, от нарезанных фруктов до фаршированных блинчиков, мясного ассорти и различных сыров, но меня все еще тошнит, особенно когда ужасные образы отказываются покидать мой разум, поэтому я просто хватаю простой тост и горсть винограда. Он наблюдает, как я ем с одобрительной полуулыбкой, и я стараюсь не думать о том, какое теплое чувство вызывает у меня эта улыбка — и не только в сексуальном плане. Это иллюзия, это чувство безопасности и комфорта, которое он дает мне, пережиток того времени, когда я думал, что он был хорошим человеком, у которого были проблемы с общением со своим маленьким сыном. Я начала влюбляться в этого человека. Нет. Я лгу себе. Я действительно влюбилась в него, настолько сильно, что даже с ужасающими разоблачениями Алины, которые звенели в моих ушах, я развернула свою машину и направлялась сюда, когда убийцы устроили мне засаду. Его собственная сестра сказала мне, что он чудовище, и я ей не поверил. Я не хотел ей верить. Я все еще не знаю. «Где Слава? Как он?" — спрашиваю я, выбирая самую безобидную тему, какую только могу придумать. Нам нужно обсудить так много вещей, от мотивов Брэнсфорда до того, нахожусь ли я здесь в плену, но я еще не готов идти туда. Последний вопрос, в частности, слишком тревожен, чтобы обдумывать его в данный момент. — Он только что вернулся с прогулки с Людмилой, — отвечает Николай. — Алина заставила его забрать его до нашего приезда. "А, хорошо." Я беспокоилась, что ребенок мог увидеть нас из своего окна. — О чем ты ему расскажешь… знаешь? Я машу своей праще левой рукой. — Мы просто скажем, что ты упала на ветку. Его челюсть сжимается. — Я бы предпочел, чтобы он не знал, что ты его бросила. — Я не… — я останавливаюсь, потому что я это сделал. Я возвращалась, но Николай этого не знает. И я не собираюсь говорить ему. Я не хочу, чтобы он знал, как легко он меня одурачил, как даже сейчас часть меня отказывается верить, что он такой же безжалостный убийца, как и те, кто убил мою маму. Его тигриные глаза сужаются от спекулятивного интереса. — Что ты не сделала? "Ничего такого." Слово выходит неубедительно быстро. Я изо всех сил пытаюсь скрыть это. — Я просто имела в виду, что не оставлял его . Словно по лицу Николая проходит грозовая туча, заслоняя собой весь свет и тепло. Его взгляд закрывается, его великолепные черты приобретают каменную твердость, как у статуи. "Верно. Ты оставил меня . Из-за того, что сказала тебе Алина. Я тяжело сглатываю. Я тоже не уверена, что готов пойти туда, но, похоже, у меня нет выбора. Не обращая внимания на пульсирующую боль в руке, я выпрямляюсь. — Она солгала? Мой голос слегка дрожит. — Она все выдумала?
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!