И представление продолжается. Халли повинуется и указывает нимф из Дома Озаноса, зеленых из Дома Велле, одинокого сильнорука Рамбоса. Одного за другим… но они одеты в цвета своих кланов, а она служанка. Она обязана все это знать. Ее способность – в лучшем случае фокус, в худшем – ложь и смертный приговор. Я знаю, Халли ощущает висящий у нее над головой меч, который приближается с каждой секундой. В заднем ряду на ноги поднимается шелк из Дома Айрела, в красно-синих одеждах, и на ходу поправляет складки ткани. Я замечаю это только потому, что движется он странно, не так текуче, как нормальный шелк. Странно. И Халли тоже его замечает. И вздрагивает. На кону стоит жизнь. – Она умеет менять лицо, – шепчет Халли, и ее палец дрожит в воздухе. – У вас нет названия для этой способности. Перешептывания в зале смолкают. Словно кто-то задул свечку. Наступает тишина, нарушаемая только лихорадочным стуком моего сердца. «Она умеет менять лицо». Мое тело гудит от адреналина. «Беги! – мысленно кричу я. – Беги!» Когда Стражи берут человека из Дома Айрела под руки и ведут к трону, я молюсь: «Пожалуйста, ошибись. Пожалуйста, ошибись». – Я сын Дома Айрела, – рычит мужчина, пытаясь вырваться из хватки Стражей. Айрел запросто сделал бы это – с улыбкой вывернулся бы из их рук. Но он – или она – почему-то не может. И у меня обрывается сердце. – Вы верите лживой Красной рабыне, а не МНЕ? Самсон успевает отреагировать раньше Мэйвена. Он стремительно спускается с возвышения, и его яркие синие глаза ненасытно сверкают. Очевидно, кроме меня, ему некем здесь питаться. Вскрикнув, мужчина из Дома Айрена падает на колени и опускает голову. Самсон вламывается в его сознание. И тут волосы мужчины седеют и становятся короче. Появляется другая голова, с другим лицом. Я чуть не ахаю. «Бабуля». Женщина поднимает голову. Я вижу широко раскрытые, напуганные, хорошо знакомые глаза. Я помню, как забрала ее и привезла в Ущелье; помню, как она возилась с детьми-новокровками и рассказывала им сказки, словно собственным внукам. Сморщенная, как орех, старше нас всех, всегда готовая пойти в бой. Я бы подбежала и обняла ее, будь это каким-то чудом возможно. Вместо этого я падаю на колени и хватаю Мэйвена за запястье. Я умоляю, как делала только раз до сих пор, с полной грудью пепла и холода, с головой, идущей кругом от неслучайного крушения. Платье рвется по шву. Оно не предназначено для коленопреклонений. В отличие от меня. – Пожалуйста, Мэйвен. Не убивай ее, – прошу я, жадно хватая воздух и цепляясь за любую соломинку, лишь бы спасти Бабулю. – Она пригодится тебе, она очень полезна. Только посмотри, что она умеет… Мэйвен отталкивает меня, коснувшись ладонью клейма. – Она шпионит при моем дворе. А ты? Но я продолжаю умолять, пока острый язычок Бабули не стал для нее смертным приговором. В кои-то веки я надеюсь, что камеры еще работают. – Она была предана, обманута, Алая гвардия сбила ее с пути. Она не виновата! Король не удосуживается встать, хотя прямо у его ног происходит убийство. Потому что ему страшно сойти с Молчаливого камня, принять решение вне пределов пустого спокойствия и безопасности. – Военные законы просты. Со шпионами следует разделываться быстро. – Если человек болен, кого винить? – настаиваю я. – Его тело или болезнь? Он смотрит на меня, и я ощущаю пустоту внутри. – Вини лекарство, которое не сработало. – Мэйвен, я тебя умоляю… Не помню, в какой момент я начала плакать, но я, несомненно, плачу. Это постыдные слезы, ведь я плачу не только о Бабуле, но и о себе. Рухнула моя надежда спастись. Бабуля пришла ради меня. Она была моим шансом. Перед глазами всё плывет и затуманивается. Самсон поднимает руку, готовясь погрузиться в мысли Бабули. Я в страхе задумываюсь, насколько губительным это окажется для Алой гвардии. Какой безрассудный поступок. Какой риск, какая трата сил. – Восстаньте, алые как рассвет, – презрительно произносит Бабуля. И меняется в последний раз. Возникает лицо, которое узнаем мы все. Самсон, потрясенный, отступает на шаг, а Мэйвен издает сдавленный вскрик. С пола на нас смотрит Элара – живой призрак. Ее лицо искажено, изуродовано молнией. Одного глаза нет, другой залит серебряной кровью. Губы искривлены в нечеловеческой усмешке. Я ощущаю дикий ужас, хотя знаю, что королева мертва. Я помню, что убила ее. Это ловкий замысел – у Бабули есть секунда, чтобы поднести руку к губам. И глотнуть. Я и раньше видела отравленные таблетки. Даже с закрытыми глазами, я знаю, что случится дальше. Это лучше, чем то, что сделал бы Самсон. Бабулины секреты останутся нераскрытыми. Вовеки. 10. Мэра Я раздираю все книжки, какие есть в комнате, на кусочки. Переплет рвется, страницы разлетаются – жаль, что они не истекают кровью. Жаль, что я не истекаю кровью. Бабуля умерла, потому что я выжила. Потому что я еще здесь – наживка в западне, приманка, которая нужна для того, чтобы выманить Алую гвардию из укрытия. После нескольких часов бесплодных разрушений я понимаю, что ошиблась. Алая гвардия не сделала бы этого. Ни полковник, ни Фарли. Во всяком случае, не ради меня. – Кэл, ты идиот, – говорю я в пустоту. Потому что, разумеется, это была его идея. Принца так учили. Победа любой ценой. Надеюсь, больше он не захочет платить за меня такую немыслимую цену. На улице снова идет снег. Но я не чувствую внешнего холода – только свой собственный. Утром я просыпаюсь в постели, одетая по-вчерашнему, хотя совершенно не помню, как легла. Разорванные книжки исчезли – их тщательно вымели из моей жизни. Вплоть до мельчайших клочков бумаги. Но полки не пусты. Десяток переплетенных в кожу томов, старых и новых, заняли освободившиеся места. Меня охватывает желание уничтожить и их; я с трудом поднимаюсь на ноги и делаю рывок. Первая книжка, которую я хватаю, оказывается потрепанной, в изношенном старом переплете. Наверное, он раньше был желтым, а может быть золотым. Какая разница? Я хватаюсь за пачку листов, намереваясь изорвать их на клочки. Знакомый почерк заставляет меня застыть на месте. Мое сердце подпрыгивает. «Собственность Джулиана Джейкоса». У меня подгибаются ноги. Я мягко приземляюсь на пол и наклоняюсь над самой приятной вещью, какую видела за много недель. Мои пальцы касаются очертаний имени, и я мечтаю, чтобы Джулиан соскочил со страницы, чтобы его голос зазвучал не только в моей голове. Я перебираю страницы, ища еще каких-нибудь напоминаний о нем. Передо мной мелькают слова, и в каждом звучит знакомое тепло. История Норты, ее возникновение, триста лет правления Серебряных королей и королев несутся мимо. Некоторые абзацы подчеркнуты или снабжены пометками. Каждое новое проявление Джулиана заставляет мою грудь сжиматься от радости. Несмотря на свое положение, на болезненные шрамы, я улыбаюсь. Другие книги тоже принадлежат Джулиану – это часть его огромной библиотеки. Я хватаюсь за них, как хватается за еду человек, умирающий от голода. Джулиан любит историю, но есть трактаты и по естественным наукам. Даже один роман. Эта книжка подписана. «Кориане от Джулиана». Я смотрю на буквы – единственное упоминание о матери Кэла во всем дворце – и осторожно ставлю книгу на полку. Мои пальцы поглаживают упругий корешок. Кориана так и не прочла ее. Может быть, просто не успела. В глубине души я досадую, что это доставляет мне такую радость. Неприятно, что Мэйвен знает меня настолько хорошо, чтобы догадаться, какие книги отослать в мою комнату. Потому что, разумеется, это королевский подарок. Единственное извинение, какое он в состоянии принести, – единственное, которое я, возможно, приму. Но я не принимаю. Конечно нет. Улыбка пропадает так же быстро, как возникла. Я не вправе испытывать к королю ничего, кроме ненависти. Его манипуляции не настолько безупречны, как у Элары, я их чувствую – и не позволю себя втянуть. Несколько секунд я раздумываю, не уничтожить ли и эти книги. Показать Мэйвену, как я отношусь к его подаркам. Но я просто не могу. Мои пальцы задерживаются на страницах, которые так легко порвать. А потом я осторожно ставлю книги на полку, одну за другой. Вместо книг я принимаюсь за платье, сдирая с себя расшитую рубинами ткань. Его, наверное, сшил кто-то вроде Гизы. Красная служанка с умелыми руками и глазами художника. Она создала такую безупречную, прекрасную и ужасную вещь, что только Серебряный может ее носить. Эта мысль должна бы внушить мне грусть, но я ощущаю только гнев. Слез больше не осталось. Только не после вчерашнего. Когда Кошка и Клевер, молча, с каменными лицами, приносят новую одежду, я надеваю ее без колебаний и жалоб. Блузка сверкает целой россыпью рубинов, гранатов и ониксов, длинные развевающиеся рукава украшены полосами черного шелка. Брюки тоже неплохи, достаточно просторные, чтобы их можно было назвать удобными. Затем приходит целительница Сконос. Она сосредотачивается на моих глазах и убирает припухлости и пульсирующую головную боль (от вчерашних слез, от отчаяния). Как и Сара, она молчалива и опытна, и ее иссиня-черные пальцы трепещут над моим ноющим телом. Она действует быстро. Я тоже. – Вы можете говорить или королева Элара вырезала язык и вам? Она знает, на что я намекаю. Взгляд у целительницы рассеивается, ресницы дрожат – она быстро моргает от удивления. Но все-таки не отвечает. Ее хорошо обучили. – Мудрое решение. В последний раз я видела Сару, когда спасала ее из тюрьмы. Видимо, даже потеря языка оказалась недостаточным наказанием, – я смотрю через плечо целительницы, на Кошку и Клевер, которые наблюдают за мной. Как и целительница, они сосредоточены. Я ощущаю холодную зыбь их способности, которая пульсирует в такт неизбывному молчанию моих кандалов. – Там были сотни Серебряных. Куча народу из Высоких домов. У вас в последнее время не пропадали без вести друзья? Здесь у меня мало оружия. Но надо попытаться. – Держи рот на замке, Бэрроу, – рычит Клевер. То, что я заставила ее заговорить, – маленькая победа. Я продолжаю: – Кажется, никто не возражает, что юный король – кровожадный тиран. Очень странно. Но, впрочем, я же Красная. Я вас в принципе не понимаю. Я смеюсь, когда Клевер отпихивает меня от целительницы, дымясь от ярости. – Хватит с ней возиться, – шипит она, вытаскивая меня из комнаты. Зеленые глаза искрятся гневом, но в них я вижу и замешательство. Сомнение. Маленькие трещинки, в которые я надеюсь пробиться.