Поначалу мы не торопимся. Я буквально танцую на бегу, восторгаясь каждым шагом. Это свобода. Свежий воздух, птицы, туман, который тянет ко мне влажные пальцы. Мое ровное, мерное дыхание и постепенно учащающийся пульс. Когда мы впервые отправились на пробежку вместе, мне пришлось остановиться и проплакаться – я была слишком счастлива, чтобы сдерживаться. Кэл задает темп, чтобы я не загнала себя до одышки. Первая миля проходит неплохо – мы добираемся до стены базы. Она сделана наполовину из камня, наполовину из металлической сетки и увенчана колючей проволокой. В дальнем конце стоят несколько солдат. Монфорцы. Они кивают нам, поскольку привыкли за две недели к нашим тренировкам. В отдалении бегают другие солдаты – у них обычная утренняя зарядка – но мы не присоединяемся к ним. Они тренируются шеренгами, под окрики сержантов. Это не мое. Кэл достаточно требователен. И Дэвидсон, к счастью, не заставляет меня делать выбор между демобилизацией и службой. Я вообще не виделась с ним после того совещания, пусть даже он теперь живет на базе вместе со всеми нами. Следующие две мили даются мне труднее. Кэл ускоряет шаг. Сегодня жарко, даже в столь ранний час. Над головой собираются тучи. Когда туман рассеивается, я быстро покрываюсь потом и чувствую соль на губах. Не сбавляя темпа, вытираю лицо подолом рубашки. Кэл тоже ощущает жару. Он просто стаскивает рубашку и заправляет ее за пояс узких тренировочных штанов. Мое первое желание – предостеречь принца от солнечного ожога. Второе – замереть и любоваться отчетливыми мускулами на его обнаженном животе. Вместо этого я сосредотачиваюсь на дорожке впереди и заставляю себя пробежать еще милю. И еще. И еще. Дыхание Кэла внезапно оказывается отвлекающим фактором. Мы огибаем небольшой лесок, который отделяет казармы и офицерский квартал от летного поля, когда раздается гром. Пожалуй, в нескольких милях от базы. Услышав этот звук, Кэл вытягивает руку и останавливает меня. Он поворачивается ко мне, обеими руками хватает за плечи и пригибается, чтобы заглянуть в лицо. Бронзовые глаза впиваются в меня. Слышится новый раскат, уже ближе. – Что случилось? – с тревогой спрашивает он и одной рукой касается моей шеи, чтобы успокоить шрамы, которые от физических усилий горят ярко-красным. – Успокойся. – Это не я, – отвечаю я, с улыбкой глядя на темные тучи. – Просто погода. Иногда, когда становится слишком жарко и влажно, происходит гроза… Кэл смеется. – Ладно, я понял. Спасибо. – Испортил такую отличную пробежку, – с упреком говорю я и беру его за руку. Кэл криво улыбается, так широко, что возле глаз у него появляются лучики. Гроза приближается, и я чувствую, как гудит ее электрическое сердце. Мой пульс выравнивается, примеряясь к нему, но я отгоняю соблазнительное мурлыканье молнии. Нельзя давать себе волю так близко от базы. Дождь я не контролирую, и он обрушивается на нас внезапной стеной, так что мы оба вскрикиваем. Те части моей одежды, которые еще не пропитались потом, живо промокают. Внезапный холод поражает нас обоих, особенно Кэла. Его обнаженное тело исходит паром, торс и руки заволакивает тонкий слой серого тумана. Капли шипят и вскипают, касаясь кожи. Успокоившись, Кэл остывает, но от него по-прежнему исходит тепло. Я инстинктивно прижимаюсь к нему, дрожа от холода. – Надо вернуться, – бормочет он, уткнувшись мне в макушку. Голос Кэла гулко отдается в груди. Моя ладонь касается того места, где его сердце отбивает чечетку. Оно гремит под моей рукой, составляя разительный контраст со спокойным лицом принца. Что-то не позволяет мне согласиться. Что-то тянет, глубоко в душе. Что-то, чему пока нет названия. – Да? – шепотом спрашиваю я, ожидая, что дождь заглушит мой голос. Кэл крепче обвивает меня руками. Он всё слышал. Деревья покрыты свежей листвой, еще недостаточно широкой, чтобы дать надежное укрытие от дождя. Но со стороны улицы она вполне нас прикрывает. Я бросаю в грязь рубашку. И рубашку Кэла тоже, так что мы теперь на равных. Дождь падает крупными каплями, и все они текут по моему лицу, вдоль хребта, по рукам, которыми я обвиваю Кэла. Холодные сюрпризы. Горячие пальцы ведут битву с ними у меня на спине. Они двигаются вдоль позвоночника, нажимая на каждую косточку. Я делаю то же самое, пересчитывая Кэлу ребра. Он дрожит – и не от дождя, – когда мои ногти царапают ему бок. Тогда он берется за дело зубами. Они касаются моего подбородка, потом находят ухо. На мгновение я закрываю глаза, не в силах делать ничего – только чувствовать. Каждое ощущение – фейерверк, молния, взрыв. Гром слышится ближе. Как будто его влечет к нам. Я провожу пальцами по волосам Кэла, слегка тяну за них. Ближе. Ближе. Ближе. У него вкус соли и дыма. Ближе. Все никак не успокоюсь. – А ты раньше это делал? Не страх, а холод заставляет меня дрожать. Кэл откидывает голову, и я готова протестующе заскулить. – Нет, – шепотом отвечает он, глядя в сторону. С темных ресниц капает вода. Он стискивает зубы, словно от стыда. Как это похоже на Кэла – стыдиться таких вещей. Ему хочется заранее знать итог. Иметь ответ на вопрос, прежде чем его зададут. Смешно… Это другая битва. Здесь не может быть тренировок. И вместо того, чтобы надевать доспехи, мы избавляемся от остатков одежды. Проведя полгода рядом с Мэйвеном, всецело отдавшись злу, теперь я бесстрашно отдаю свое тело человеку, которого люблю. Пускай и в грязи. Молнии сверкают над головой и у меня в черепе. Нервы так и вспыхивают. Уходят все силы, чтобы не позволить Кэлу почувствовать неладное. Его грудь вспыхивает под моими ладонями, наполняясь безрассудным жаром. Рядом с мной он кажется еще бледнее. Он зубами расстегивает свои огненные браслеты и бросает их в кусты. – Хорошо, что дождь, – бормочет он. А я не согласна. Я хочу гореть. Я отказываюсь возвращаться домой по уши в грязи, а поскольку Кэл поселился в казарме, пойти помыться к нему нельзя – я не готова делить душевую с десятком солдат. Он выбирает листья из моих волос, пока мы направляемся к госпиталю – приземистому зданию, заросшему плющом. – Ты похожа на куст, – говорит он, сияя улыбкой маньяка. – Именно это ты и должен был сказать. Кэл фыркает. – Откуда ты знаешь? – Я… проехали, – я уклоняюсь от ответа, ныряя в дверь. Госпиталь почти пуст – в нем лишь несколько медсестер на дежурстве, а пациентов практически нет. Целители делают труд врачей почти излишним – они нужны только в случае продолжительного заболевания или необыкновенно сложной травмы. Мы в одиночестве шагаем по серым коридорам, под резким светом флуоресцентных ламп, в приятном молчании. Мои щеки горят, а разум борется сам с собой. Инстинкт подсказывает втолкнуть Кэла в ближайшую комнату, войти следом и запереть за собой дверь. Здравый смысл говорит: нельзя. Я думала, что всё будет по-другому. Что я буду чувствовать себя иначе. Прикосновение Кэла не стерло следы Мэйвена. Мои воспоминания никуда не делись, они так же болезненны, как накануне. Как бы я не пыталась, я никогда не забуду пропасть, разделяющую нас. Никакая любовь не сотрет былые ошибки. Сестра с охапкой одеял быстрым шагом выходит из-за угла. Она останавливается, увидев нас, и чуть не роняет свою ношу. – О, – говорит она. – Как вы быстро, мисс Бэрроу. Я краснею еще сильнее, а Кэл маскирует смешок кашлем. – Простите? Она улыбается. – Мы только что за вами послали. – Э? – Пойдемте, милочка, я отведу вас к ней. Сестра жестом зовет меня за собой, перехватив одеяла поудобнее. Мы с Кэлом смущенно переглядываемся. Он жмет плечами и рысит следом, необыкновенно беззаботный. Ни следа армейской подозрительности. Пока мы шагаем по коридору, сестра оживленно болтает. Акцент у нее пьемонтский, выговор непривычно медленный и певучий. – Уже недолго. Процесс пошел. Настоящий солдат. Не тратит время даром. Коридор завершается просторной палатой, где гораздо более людно, чем в других местах. Широкие окна выходят в очередной сад, темный и исхлестанный дождем. В Пьемонте, видимо, обожают цветы. С обеих сторон – двери, за которыми виднеются пустые помещения и пустые кровати. Туда-сюда снуют сестры. Возле одной двери стоит вооруженный боец Гвардии, хотя вид у него не такой уж бдительный. Еще довольно рано, и он вяло моргает, усыпленный тихой деловитостью окружающих. Зато у Сары Сконос бодрости хватает на двоих. Прежде чем я успеваю ее окликнуть, она поднимает голову. Глаза у целительницы серые, как грозовые облака. Джулиан был прав. У Сары очень приятный голос. – Доброе утро, – произносит она. Я впервые слышу, как она говорит. Мы почти не знакомы, но тем не менее обнимаемся. Она касается моих обнаженных рук, успокаивая натруженные мышцы, достает еще один листок из волос, застенчиво отряхивает одежду. Ее взгляд падает на Кэла, который с головы до ног в грязи. В стерильной атмосфере госпиталя, полного сверкающих поверхностей и ярких ламп, мы напоминаем два грязных пальца. Губы Сары складываются в чуть заметную улыбку. – Надеюсь, у вас была приятная утренняя пробежка. Кэл откашливается и белеет. Он вытирает ладонь о штаны, но лишь размазывает грязь. Красноречивая улика. – Ну да. – В каждой палате есть удобства, в том числе душ. Я позабочусь, чтобы вам принесли сменную одежду, – говорит Сара. – Если хотите. Принц опускает голову, чтобы скрыть усиливающийся румянец. Он ускользает прочь, оставляя на полу грязные следы. Я остаюсь. Пусть моется первым. Хотя Сара снова может говорить – другой целитель вернул ей язык – она, кажется, немногословна. У нее есть более выразительные способы общения. Она вновь касается моей руки, легонько направляя меня к открытой двери. Кэл скрылся из виду, и ко мне вернулась способность мыслить. Точки соединяются, одна за другой. Что-то сжимается в груди. Радость и грусть в равной мере. Жаль, что Шейда здесь нет. Фарли сидит в кровати, лицо у нее красное и опухшее, лоб блестит от пота. Гром снаружи прекратился, и за окнами шумит нескончаемый ливень. Увидев меня, Фарли отрывисто смеется, затем морщится. Сара быстро подходит к ней и успокаивающе касается щеки. Еще одна медсестра стоит, прислонившись к стене, и ждет, когда ее позовут. – Ты что, ползала по канализации? – спрашивает Фарли, пока Сара хлопочет над ней. Я захожу в палату, стараясь ничего не запачкать. – Попала под дождь. – А. – По-моему, она мне не поверила. – Кажется, я видела в коридоре Кэла?