Подтянув колени к груди, Эми села на кровати. Капли дождя били в железную решетку, отлетая в оконное стекло; лес словно накрыло огромным черным покрывалом. Свет в клинике уже выключили, однако спать Эми еще не хотела, да и не могла. Вернувшись из ванной, она еще раз проверила комнату Гейнор. Той по-прежнему не было. Теперь группа недосчитывалась уже двух женщин. Ее подруга дрожала над своей одеждой, как никто другой, и по доброй воле чемодан никогда не оставила бы. Эми бросила взгляд на висевший на крючке костюм от доктора Кавендиш. Грубая бежевая туника и расклешенные штаны выглядели комично. С чего доктор решила, что Эми пожелает такое носить? Вернувшись в спальню, она немедленно переоделась в нестираные легинсы и платье, в котором приехала в Гристорп. Легинсы обвисли на коленях, да и платье уже не облегало бедра, как прежде. Подняв руку, Эми понюхала под мышку и скривилась от запаха застарелого пота и грязи. Зашитую рану внезапно пронзила боль, и Эми, уткнувшись в колени, вскрикнула. Ким успела положить на тумбочку таблетки на ночь, однако боль они снять не могли, и Эми к ним не притронулась. Не хотелось утром чувствовать себя одурманенной, так и упасть снова недолго. Похоже, она потихоньку сходит здесь с ума, а таблетки лишь усугубляют ее состояние. Пошарив в сумке, она обнаружила несколько старых рецептов, мятый негодный тампон и открытый бальзам для губ. Провела пальцами по дну сумки, рассчитывая нащупать завалявшуюся таблетку аспирина, однако выудила лишь несколько шоколадных крошек и обертку от эклера. Головная боль все усиливалась, и Эми, выбравшись в коридор, постучала в комнату Одри. На первый стук никто не откликнулся, и ее пробил приступ страха: неужели соседка тоже исчезла без следа? Потом дверь со скрипом открылась, и из спальни выглянула Одри. — Извините, если разбудила. Не найдется ли у вас парацетамола или аспирина? Голова просто раскалывается, — прошептала Эми. Одри с отвисшей челюстью глянула на ее лоб. — По-моему, рана отекла от горячей воды, а так ничего особенного, — успокоила ее Эми и, коснувшись шва, тихо вскрикнула. — Ну, тебе виднее, — пробормотала Одри. — Заходи, не впускай холод. Включив карманный фонарик, она пошарила в ящиках тумбочки. Эми осмотрелась в комнате. На подоконнике стояла небольшая фарфоровая статуэтка Девы Марии с младенцем. Занавеску Одри подоткнула под ее основание. На тумбочке, рядом с пустой чашкой, лежала Библия. Видно, хозяйка комнаты пила чай — края чашки были окрашены коричневым. — Думала, у вас изъяли чайные пакетики, — заметила Эми, указав на улику. — Кто хочет — тот всегда найдет, — сухо буркнула Одри. — Гейнор нет в комнате. Вы ее не видели? — Наверное, опять в лесу, шляется, задрав юбку. Охмуряет охранников. Кровать Одри была застелена выцветшим розовым покрывалом. Вязано крючком… Сколько труда и терпения! — Покрывало связали сами? — Убила на него два месяца. Я тогда была беременна Лаурой. Уж сорок лет прошло. Женщина поморщилась, открыв нижний ящик тумбочки. — Что с вами произошло, Одри? Я имею в виду синяки на теле. Заметила, когда мы сгоняли вес в душевой. Одри бросила на нее подозрительный взгляд, затем коротко кивнула, и Эми рассмотрела под цветастой ночной рубашкой тяжелый золотой крестик, висевший между грудями. — Вошла в одну волшебную дверцу, — фыркнула Одри и, заметив недоумение на лице Эми, продолжила: — Думала, что выхожу замуж за принца, а он оказался чудовищем. Вот такая сказочка. — И давно он с вами так обращается? — сдавленно спросила Эми. — Ну, я тогда еще не забеременела первенцем. Выходит, сорок три года. Эми потрясло и даже разгневало ее равнодушие. — Почему же вы от него не ушли? — Странная история. Таким женщинам, как я, частенько задают подобный вопрос. Почему не уходишь? А правда, почему? Разве сложно бросить мужа, когда у тебя на руках двое детей, и начать все заново? Задают и другой вопрос: как вы позволили мужу вас бить? Похоже, в этом виноваты сами женщины… — Извините, я просто… Тяжело сглотнув, Эми поняла, что как раз эти два вопроса и вертелись у нее на языке. Любым из них она возложила бы ответственность за происходящее на саму Одри. Почему вы ничего не исправили? Почему не приручили этого монстра? — Люди, подобные моему мужу, далеко не глупы. У меня нет ни близких родственников, ни друзей, к которым можно было бы сбежать. Об этом он позаботился. Опять же, такие метаморфозы происходят не в одночасье. Никто меня в этот брак не заманивал. Знаешь, обычно решаются все бросить, когда остаться опаснее, чем уйти. — Но теперь-то вы с ним расстались? Потому и приехали сюда? Одри кивнула, теребя в руках крестик. — Здесь я искала тишины и покоя; рассчитывала, что будет время все обдумать. Эми помолчала, пытаясь переварить рассказ Одри, затем переключилась на события дня сегодняшнего. — Значит, вы ушли от мужа, Гейнор бросил ее друг. Родители Жасмин живут в Германии, мужья Кэролайн и Вики погибли, а меня мать отправила в клинику на максимально возможный срок. Боюсь, она не станет лезть из кожи вон, лишь бы поскорее вернуть доченьку домой. Кто забеспокоится, если мы зависнем здесь надолго? — Зачем ей нас задерживать? — Одри покачала головой. — Заставить доплатить за дополнительное время доктору не удастся, да и потом сюда рвется целая толпа новых кандидаток. Через некоторое время мы уедем, а наше место займет другая группа. По-моему, у тебя просто разыгралось воображение. — Я не сегодня начала дергаться по этому поводу. — Извини, дорогая, но у меня ничего подходящего нет, — сказала Одри, закрывая ящики. — Наверняка у доктора найдется обезболивающее. Она сейчас проводит экскурсию для какой-то журналистки — мне даже удалось расслышать пару глупых вопросов о палатах, обитых войлоком, и смирительных рубашках. Скорее всего, кабинет открыт, так что тебе лучше поспешить. Опять красться по темным коридорам?.. Впрочем, голова болела так, что выбора не оставалось. Кроме того, Эми точно знала, в каком ящике стола лежит аспирин. — Хотя я не уверена, что обезболивающее сработает. Тебе лучше съездить в больницу и показаться специалисту. Эми хотела было поведать о Жасмин и давно закрытой больнице Гристорпа, однако Одри уже улеглась в постель. — А насчет Гейнор не беспокойся. Наверняка скоро вернется с размазанной помадой, — подала она голос, остановив Эми у двери. Эми с порога бросила взгляд на переливающуюся открытку с изображением Иисуса с ягненком на плечах, висящую над кроватью Одри. Выражение лица Господа под разными углами зрения менялось: он то выглядел озабоченным, то словно благословлял. Выйдя в коридор, она вспомнила притчу, которую им рассказывали в воскресной школе. Спас Господь ягненка или приготовил на заклание? Хорошо бы верным оказался первый вариант. 65 Слабый, надтреснутый голос повторил: — Помогите… Дженни уставилась в темноту, ощущая, как ее щеки обдувает холодный сквозняк. В подвале располагались все системы жизнеобеспечения старой лечебницы: гигантские жужжащие блоки предохранителей и кряхтящие, словно старик с артритом, водонагреватели. Под потолком вились кишки газовых труб, исчезающих в темном чреве здания. Сделав первый шаг по лестнице, Дженни услышала легкое потрескивание, какое издает игла на старой пластинке. Зазвучала тихая мелодия. Знакомая с детства песня, вот только название вылетело из головы. Ее, словно магнитом, потянуло на звуки музыки, и Дженни на миг ощутила себя моряком, заслушавшимся пением сирен. Внутренний голос требовал немедленно развернуться и бежать. Наверное, в подвале находится комната отдыха охранников. Спрятались от дождя, попивают кофеек… И вновь сквозь музыку послышалось: — Помогите… Дженни спустилась до нижней ступеньки; по спине сползла капля пота. За углом мигала потолочная лампа. Сердце испуганно сжалось, и все же Дженни пошла на свет. Выглянула за угол. Первый этаж клиники серьезно переоборудовали: там было чисто и светло, подвалом же никто и никогда не занимался. Краска болезненными струпьями слезала со стен, да и пожелтевшая цветная кайма у потолка не слишком украшала глухое, без окон, помещение. Дженни ощутила смутную тревогу — она узнала это зловещее место. Теперь понятно, почему второй этаж показался ей совершенно незнакомым, хотя санитары частенько возили ее в инвалидном кресле к лифту и обратно. Вот только лифт каждый раз шел не на второй этаж, а сюда, под землю. Задерживая дыхание, Дженни робко пошла вперед. Потолочные лампы потрескивали и моргали. Попыталась взлететь умирающая муха, работая единственным оставшимся крылышком… нет, опрокинулась на спину и замерла. Под ботинками хрустели осколки битого стекла. Сориентироваться в лабиринте подземных ходов, освещенных призрачным голубоватым светом, было непросто. Пахло йодом и гнилью; волнами накатывала тошнота. Музыка звучала впереди — одна и та же песня. Похоже, игла доходила до конца дорожки, и чья-то рука вновь передвигала ее к началу. Дженни заглянула в одну из боковых комнат. Посветив фонариком, увидела побеги плюща, пробившиеся сквозь раму прорезанного почти под самым потолком подвального окошка. Зеленые стебли сползли вниз по стене и оплели слепой монитор от компьютера, словно пытаясь его раздавить. На полу, посреди объеденных крысами трухлявых медицинских журналов эпохи семидесятых, лежало перевернутое кресло. Камень под ногами был покрыт липкими серыми клоками пыли, забивающимися в углы и щели между стенами и полом. Выключив фонарик, Дженни вышла в коридор. Над головой гулко булькали огромные металлические трубы. Низких потолков при желании можно было коснуться рукой. Какое-то существо зашевелилось на одной из труб, и Дженни на голову свалился какой-то грязный ошметок, который она тут же с омерзением смахнула. Справа шел ряд темных комнат с дверями из небьющегося стекла, покрытого отпечатками пальцев и жирными мазками. Каждая из них словно манила Дженни заглянуть внутрь, ознакомиться с пугающим содержимым. Давай, давай, заходи. Загляни за тот мокрый картонный короб, рядом с лампой. Я тебе кое-что покажу… Не бойся, заходи! Дженни, держа камеру наготове, переступила через порог. Самое время запечатлеть разруху, царящую под сверкающим первым этажом клиники. С потолка свисал голый провод с давно перегоревшей лампочкой. Дженни подняла камеру вверх и сделала снимок расползающегося на потолке сырого пятна. Похоже, еще немного, и балки рухнут в подвал. Поймала в объектив перевернутый желтый контейнер для опасных биоматериалов и выпавшие из него окровавленные иголки. Чем дальше она продвигалась по коридору, тем сильнее чувствовался тошнотворный запах. По обе стороны шли забитые всяким хламом комнаты, словно все ненужное без разбора перетащили сюда с надземных этажей в надежде на те времена, когда эти вещи понадобятся вновь. Треснутые деревянные костыли, кресло дантиста со сломанной спинкой, напоминающей перебитый позвоночник… Развернувшись к выходу из очередной комнаты, Дженни заметила длинную металлическую каталку — прямоугольный, прикрытый подвижной заслонкой ящик, в котором перевозили трупы из палат в морг. Она потянулась дрожащими пальцами к ручке заслонки, на миг застыла в нерешительности и, наконец, откинула крышку. Что там внутри?.. Дженни усмехнулась, представив себе, что снимает серебряный колпак с блюда, под которым лежит фирменный деликатес от шеф-повара — изысканный, исходящий паром стейк с кровью. Крышка со скрежетом подалась. Ничего интересного. Тусклые позеленевшие стенки и ржавые пятна на дне, куда обычно бросали свежий труп. На двери по левую руку висела небольшая табличка в тонкой рамке. Учебный класс. Ручка была холодна как лед, это чувствовалось даже сквозь шерстяную перчатку. Трясущейся рукой Дженни толкнула дверь и начала ее медленно — дюйм за дюймом — открывать, словно опасаясь, что из темного проема выскочит дух разрушающегося здания. Внутри стоял операционный стол под лампой, рядом — металлическая тележка с хирургическим лотком. Под потолком снова тоскливо заныли трубы, и Дженни осторожно вошла в комнату. Здесь не было характерного для других помещений упадка: по стенам стекала влага, по потолку ползли пятна плесени, но в целом в комнате царил порядок. Сфотографировав пластмассовый лоток у операционного стола, Дженни опустила камеру и присмотрелась. На лотке лежали длинный шприц, металлический штырь, какой-то зажим, напоминающий устройства для завивки ресниц, и маленький молоток. Инструменты как инструменты. Другое дело, что они были готовы к использованию, и Дженни, осознав это, почувствовала слабость в коленях. Вновь раздались бессвязные крики, и она вытащила из рюкзака свой макетный нож. Выставила его перед собой, и блики от лампы засияли на трясущемся лезвии. Дженни вышла из учебного класса, завернула за угол и осмотрелась в просторном помещении. Заморгав при виде мрачной сцены, она прижала руку ко рту, сдерживая рвущийся из горла вопль. Выскочила в коридор, уронила нож, и тот со звяканьем завертелся на каменном полу. Ее стошнило раз, другой, третий — словно тело требовало исторгнуть увиденную мерзость. Присев на корточки, Дженни пыталась восстановить дыхание, когда ее спины коснулись тонкие пальцы. Она раскрыла рот, не издав ни звука, — крик прозвучал только в ее голове. 66