У пацана в руках появился кривой кинжал. Он примерился, чтобы рубануть по сетке. Бенфика закричала, но вместо ее приятного, чуть низкого грудного голоса наружу вырвалось жалкое тонкое верещание. Вдруг на берегу возник давний знакомый ее семьи, поставщик свежих овощей и спелых фруктов из горных садов, господин Камаль Халиль из сильно обнищавшего села Ходжара. Он, конечно, не узнал Бенфику и, отобрав у детей сетку с мангустом, зацокал языком: – Подарю-ка я этого мангуста на свадьбу дочери, ведь скоро ей исполнится двенадцать лет и она выйдет замуж за богатого дядю Шейха из столичного клана эз-Зубейра, а маленький зверек в клетке будет радовать девочку и веселить без устали! – тут господин Камаль Халиль очень и очень грустно вздохнул. – Женитьба на маленьких девочках – пережиток прошлого! – в ответ затараторила Бенфика. – Ни один цивилизованный йеменец не отдаст свою дочь замуж раньше шестнадцатилетнего возраста. Сейчас в стране лишь два процента свадеб на десятилетних, и это реальное достижение. Парламент хотел законодательно установить «возраст согласия» для девушек с семнадцати лет, но партия «Ислах» и скрывающиеся под этой личиной «Братья-мусульмане», кстати запрещенные во многих странах мира, провалили столь революционный для нашей страны законопроект. Господин Камаль изумленно посмотрел на умного зверька в сетке и разозлился не на шутку: – Зачем же ты доносишь до меня столь депрессивную информацию? Ты меня расстраиваешь! Не вздумай говорить всю эту чушь моей дочке! Иначе я верну тебя мальчишкам, и они сделают из тебя чучело. И положат не к фараону, а в могилу к твоему дяде! Кстати, зачем ты его убила? Ты ведь знаешь, что он не стал бы стрелять в тебя. Ты осознаёшь, что стала убийцей?! – И какие у тебя планы по поводу шпионки? – спросил коротышка, когда эмир вернулся в «свой» кабинет. – Вот объясни, почему мы ее не казнили? Она тебе понравилась? Может быть, ты хочешь взять ее себе второй женой? В голосе сирийца были злость и ирония. Эмир сел в кресло и уставился на лежащие перед ним тысячелетние джамбии. На старые клинки можно смотреть долго, как на разрывы снарядов на территории врага. Однако, увы, прокрастинация не сможет избавить его от неприятного разговора с соратниками. Раскол в отношениях возник давно и уже приобрел очертания «великого африканского разлома» – глубокого ущелья, незаметно раздвигающего континенты. Эмир увлекался географией и, бывало, подолгу рассматривал карту мира с границами давно потерянных мусульманами огромных территорий – халифатов Омейядов, Аббасидов, Кордовы, Фатимидов, Османской империи и халифата Сокото[13]. – У тебя слишком богатое воображение, брат, – устало ответил он сирийцу, – а еще нет глубоких знаний шариата. Согласно канонам, перед заключением брака мне необходимо получить согласие отца девушки или ее опекуна. В противном случае брак будет считаться недействительным. Получить согласие родителей пленницы в нашей ситуации, когда мы находимся на войне, невозможно. Понимаю, ты пытаешься меня троллить, но я по-прежнему ваш эмир и требую соблюдать субординацию. – Зачем говоришь о субординации? Ты что, служишь в армии неверных? – брызнул слюной коротышка. – Мы все воюем в рядах защитников пророка – да благословит его Аллах и приветствует, – и ты наш эмир только в выполнении боевых задач, в остальном – равный нам брат! – Эмир, а все-таки ответь, почему пожалел шпионку? – густым басом произнес молчавший до сих пор сомалиец. – Почему не отрезали ей голову? Я вижу здесь не случайность, а системную проблему. Да убережет нас Аллах от всего этого! И сомалиец, и эта маленькая гнида из Сирии стояли рядом прямо на «линии огня». У эмира возникло жгучее желание убить обоих. И убить немедленно! Достать из кобуры, лежащей перед ним на столе, большой пистолет и расстрелять соратников очередями. Однако следует успокоиться. Двойное убийство не одобрят проснувшиеся моджахеды. Придется давать показания шариатскому суду. Оправдательных мотивов нет, а сочинять небылицы не в его стиле; это харам. Коротышку из сирийского Алеппо в отряде не любили, но уважали за необузданную ярость, которую он проявлял в каждой огневой схватке, несмотря на маленький рост, избыточный вес и боли в сердце, на которые постоянно жаловался. Большой сомалиец появился недавно, но быстро завоевал у моджахедов авторитет грамотной речью и чудовищной физической силой. Сейчас он сидел на корточках и перебирал угольными руками четки из желтого янтаря; он называл их «плеткой для внутреннего шайтана». – Формально девица взята нами в плен в бою, – наконец спокойно сказал эмир. – И это подтвердит наш покалеченный брат с почти отрезанной ногой. Следовательно, в соответствии с шариатом я могу взять пленницу себе в наложницы. Моя супруга с детьми находится в Стамбуле. Не стану вам объяснять, как нелегко приходится одинокому мужчине на войне без женщины. Братья, у вас есть возражения? – Нет, брат, – ответил африканец, – это решение соответствует нашим канонам, но я бы на твоем месте, имея рядом с собой рабыню с такими способностями, приказал убрать все ножи из кухни. При рождении родители назвали его Тиллем. Будущий эмир воинов джихада был плодом короткого лета любви двух хиппи из немецкой земли Вольный ганзейский город Бремен. В середине восьмидесятых эта беспечная пара отправилась в дружественную коммуну на Гоа, но в Сане опоздала на стыковочный рейс. Эмилия и Себастиан Вагнеры решили удовлетворить внутренний порок сбором эфедриносодержащего растения в местных горах. Через несколько дней молодая женщина – будучи на девятом месяце беременности – при сборе дурман-травы почувствовала себя неважно. Добрые люди довезли их в кузове грузовичка – вместе с блеющими овцами – до «немецкой больницы», находящейся в Сане по адресу: «У шестидесятиметровой дороги на улице Хадда». Белобрысая бундесса родила легко и быстро, и уже через пару дней пара засобиралась в аэропорт. Трип они считали удачным, поскольку бэги расцветки «тай-дай» до краев были набиты «арабским чаем» – драгоценным презентом для тусовки на Гоа. Они оставили малыша на попечение заведующего родильным отделением «немецкой больницы», знавшего язык далекого ганзейского города и показавшегося им неплохим человеком. Врач, не взявший со странной пары ни реала, был убежденным социалистом, подхватившим идеи Маркса – Энгельса в молодости во время учебы в Гамбурге. Вскоре он усыновил парнишку, и они переехали с севера на свободолюбивый бурлящий юг, где строилась военная база Советского Союза. В свое время английским колонистам Йемен, состоящий из гор, песка и неразрешимых проблем, был нужен лишь как перевалочная база Вест-Индской торговой компании. Теперь сюда пришли коммунисты. Влажный и горячий, как в хаммаме, воздух морского побережья повлиял на дипломированного акушера самым неожиданным образом – он взялся за организацию первого в стране профсоюза рабочих и крестьян. Новоиспеченный профсоюзный босс и белобрысый мальчик поселились в огромном кирпичном особняке неподалеку от уличных часов «Биг-Бен», показывающих, в отличие от лондонского оригинала, всегда одно и то же время – шесть часов после полудня, когда уже можно прекращать работу. Хозяин дома – имам местной мечети – приходился бывшему акушеру братом-близнецом. Между собой они не ладили с детства, и с годами неприязнь только усилилась. В один из дней братья обедали в большой столовой за длинным столом из экзотического дуба. Стол имаму подарил прихожанин мечети, работавший на складе ВМФ СССР. – Говорят, ты призываешь женщин города снять хиджабы и бурки? – недовольно спросил имам. – Вам там заняться нечем? – Да, правда, брат, и не только в нашем городе, а по всей стране они перестанут носить хиджабы и бурки. Это будет запрещено законом, – ответил защитник трудящихся, размешивая ложкой горячий острый соус. – Такие дела, брат. Наваристый бульон из ягненка с пшеничной мукой, медом и острой паприкой подавали на стол две жены имама. Они всегда были одеты одинаково – черные бурки, полностью закрывающие голову и лицо. – Вы, безбожники-коммунисты, хоть немного понимаете, насколько неприемлем для наших прихожан такой запрет?! – имам заметно повысил голос. – Не кричи на меня, брат. – Профсоюзный лидер проявил самообладание и спокойно заметил: – Вот они – мои родственницы, а их лиц я даже не видел… Разве ж так можно? В Верховном совете уже готов закон об освобождении женщин от религиозного рабства. – Вы покушаетесь на основы нашего бытия! – рявкнул имам и перевернул горячее варево на скатерть. – Это немыслимо! Да убережет нас Аллах от всего этого! Супруги хозяина дома бросились убирать со скатерти желтую пшеничную кашу с красными кусочками перца и розовыми кусками ягнятины. Защитник угнетенных посмотрел на черные женские фигуры, суетившиеся в столовой, тоже грохнул широкой ладонью по столу и заорал: – Они! Они, как и мы, мужчины, имеют право носить одежду, какую сами хотят носить! Не следует тебе, брат, вставать на пути прогресса! – Он встал, и стул упал на пол. – Прожуем тебя и выплюнем, брат! Маленький Тилль вздрогнул и от испуга обрушил построенный в тарелке домик из каши с окнами из паприки. Эти большие мужчины, похожие друг на друга, как кусочки паприки, были одинаково опасны для окружающих. Имам выскочил из столовой, не дождавшись своего любимого десерта – медового торта «Бинт аль сан». А приемный отец сказал Тиллю: – Ешь давай, пацан! Блюдо почти остыло, а ведь женщины старались, готовили для нас… Жёны хозяина принесли торт, щедро пропитанный медом, и разрезали на пять неравных частей. Самую большую порцию убрали для мужа в гудящий, как небольшая электростанция, холодильник с надписью «Сделано в СССР»; два средних куска аккуратно положили на блюдца перед профсоюзным боссом и мальчиком; и пару самых маленьких частей унесли на женскую половину дома, чтобы спокойно полакомиться в своих спальнях. Кучка желтой горячей каши на скатерти с красными узорами и вкусный десерт стали последними воспоминаниями Тилля о приемном отце. Вечером того же дня профсоюзный деятель отправился на попутках в порт Муккала, где рабочие затевали забастовку, и пропал бесследно. Словно придорожный оборотень гули посмотрел на него из-за темных кустов. В последующие дни в кирпичный особняк у «Биг-Бена» приходили озабоченные потные люди в черных костюмах и пыльных туфлях. При обыске они, конечно, ничего необычного не нашли. Вскоре успокоившийся имам прочитал мальчику назидательную лекцию об их будущей совместной жизни под одной крышей. – Отныне я буду называть тебя Умаром, в честь второго праведного халифа – повелителя всех правоверных. Он тоже был красив лицом, высок ростом и имел белую кожу. И еще ты будешь внимательно изучать Коран, а также жизнеописание пророка Мухаммеда – да благословит его Аллах и приветствует! И ты никогда не будешь заходить на женскую половину дома! Тогда, уверен, мы с тобой поладим. Надо отдать должное бездетному имаму – старик никогда не ругал Умара и почти не читал нравоучений. Умар стал совершать намаз пять раз в сутки. Он добросовестно изучил Коран и к шестнадцати годам досконально разбирался в Сунне – устном источнике исламского права. И еще он никогда не заходил на женскую половину большого дома. Однажды русские военные корабли скрылись за морским горизонтом, а с жарких улиц пропали местные коммунисты. Вслед за ними исчезли девичьи фигуры в шортах и мини-юбках, зато появились мешковатые силуэты в черных паранджах. Мусульмане Юга вернулись к нормальной жизни. Вскоре имам привел в дом третью жену. Пятнадцатилетняя девушка по имени Рана, выросшая в горах, была куда более энергичной, нежели ее пожилой супруг, усыхающий, словно тысячелетнее драконово дерево, кровавокрасная смола которого уже не годится фармацевтам для приготовления лекарственных снадобий. Юноша стал отличать Рану от других жен имама – всегда закутанных в черные бурки – по стройному силуэту и запаху пачулей, волнующему аромату земли и деревьев после грозового дождя, пришедшего с залива. Он подметил, что молоденькая женщина стала попадаться ему в доме слишком часто. В один из дней они опять столкнулись на «нейтральной территории» между женской и мужской половинами, и неожиданно она с ним заговорила: – Ты ходишь купаться на море? – Она вдруг откинула темную ткань с лица. – Не знаю, у нас ведь не море, а залив. – Юноша сильно покраснел, впервые увидев лицо женщины так близко. Рана прикрыла ладошками большие зеленые глаза, словно ослепла от его тупости. Потом рассмеялась. Сверкнули шестнадцать, а то и восемнадцать великолепных кораллов. – Может, возьмешь меня с собой на залив? Искупаться вместе… Он от изумления открыл рот и оглянулся, нет ли кого рядом. – Почему бы и нет? – Он сумел справиться с волнением. – На все воля Аллаха! Впоследствии Умар определил, что глаза Раны меняют цвет в зависимости от ее настроения. От легкомысленного фисташкового, как лимонад в киоске на советской военной базе, до меланхоличного аквамаринового, как вода на пляже при отеле «Коралл», куда юноша ходил купаться и рыбачить. Как-то старый имам вернулся домой в неурочное время и, пройдя на женскую половину, застал Умара в постели с молодой супругой. Они лежали в обнимку в срамной позе. Старик закричал страшным голосом: «А’узу билляхи!» – и побежал в кабинет за автоматом. Рана нырнула под одеяло, как будто там было убежище, а он, натянув длинную рубаху до пят, бросился через черный ход в жаркий проулок, обогнул две помойки со взлетевшими недовольными мухами и, наконец собравшись с силами, заскользил босыми ногами по мостовой в сторону морского порта. Поговаривали, что мальчик отправился на поиски родителей в Германию, однако имам развеял нелепые слухи. Он заявил своим прихожанам у мечети: «Мой приемный сын поступил в Университет нефти и полезных ископаемых имени короля Фахда в Саудовской Аравии. Юноша будет искать нефть по всему миру для всей мусульманской уммы. Хвала Аллаху!» Потом пропала и Рана. Молодая женщина поехала навестить родителей, но у городка Ибб автобус был остановлен неизвестными вооруженными людьми, и больше о ней никто ничего не слышал. Сам Умар после полугода скитаний оказался в Турции и благодаря помощи добрых людей поступил в медресе имени Абу Ханифы в Стамбуле. Однажды ему приснился сон, как незнакомые бородатые мужики опускают, точнее, грубо спихивают связанную Рану в пробитый кирками шурф рядом с пустынной горной дорогой на повороте с путевыми указателями на города Ибб и Дамар. На поверхности каменистой земли виднеется только женская голова в пыльном платке. В руках бородачей мелькают лопаты, и песок с мелкой галькой забивается в рот, но она все равно пытается кричать: – Умар, помоги мне! Умар, ну где же ты! Камушек покрупнее бьет женщину в нос. На ее полные губы и узкий подбородок, пробиваясь сквозь белую пыль, течет кровь. Другой галечник разбивает глаз, и на его месте появляется красно-синее пятно. Ране трудно дышать, но она продолжает всхлипывать: – Умар, вытащи меня из могилы… Седобородый имам – приемный отец Умара – стоит в стороне. Его глаза прикрыты, и веки дергаются нервным тиком. Губы старика шевелятся – очевидно, он читает молитву. Бородачи бросают лопаты и разбирают кучу заранее приготовленных валунов. Один из них кричит: – Аллаху акбар! Мужчина с силой бросает камень с расстояния двух-трех шагов и попадает женщине в грязный лоб пониже хиджаба. Пыльное лицо, торчащее из земли, дергается и превращается в маску с красными разводами, как на стенах пещер в горах Хораза. Потом камни летят один за другим, и вскоре на месте, где была голова Раны, образовывается безымянная могила из серого галечника. Неприятный сон стал повторяться почти каждую ночь. Умар просыпался на заре, отчетливо чувствуя во рту вкус песка и грязи. На старшем курсе медресе он подружился с преподавателем фикха[14]. Однажды погожим мартовским днем они сидели со стариком учителем на скамейке в одном из старых парков Стамбула и ели кофейное мороженое с лукумом и каштаном по четыре лиры за шарик. Вокруг расстилался ковер из белых, желтых и пурпурных тюльпанов – они издавали слабый, но правдивый аромат. Было хорошо, и Умар поделился с преподавателем содержанием навязчивого сновидения. – Значит, ты лично знал эту Рану? – прозорливо отметил старик. – Да, учитель, знал. – И сон тебя удручает? – Каждый раз, проснувшись, я чувствую во рту вкус сухого скального песка и мой язык становится шершавым. – Может быть, ты расскажешь мне подробности того, что на самом деле произошло между вами в Йемене? – предложил учитель. И Умар рассказал реальную историю, случившуюся с ним на родине. Учитель слушал его, закрыв глаза с седыми белыми ресницами, – казалось, он заснул, – а когда очнулся, сообщил, что соблазнившая его жена имама была не женщиной, а волосатым упырем с копытами вместо ног. – Это был оборотень гули – посланец Иблиса, мой юный друг, – сказал пожилой турок. – Обычно он сводит с ума некрепких в вере юношей, являясь к ним в облике красивой неординарной женщины. Я удивляюсь вашему имаму. Он опытный человек, а не смог распознать в своей молодой супруге мерзкого пожирателя человеческого разума. Имам и его прихожане, скорее всего, забили камнями Рану, ну то есть оборотня гули. И правильно сделали! – сказал преподаватель медресе и еще возвысил голос: – Я прибегаю к Аллаху за помощью против шайтана во имя Бога Милостивого и Милосердного, свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед – посланник его! После беседы в зеленом парке ночной кошмар больше не преследовал Умара, но, честно сказать, проблема осталась. В последующие годы – после окончания медресе – он воевал против кяфиров в Афганистане и Ираке. По ночам, сидя в засаде и готовясь к смерти, он вспоминал прекрасную женщину с зелеными глазами, и прогнать стыдные мысли было почти так же непросто, как попрошаек на рынке в Кабуле. Сегодня он не позволил моджахедам казнить пленницу с футбольным именем только потому, что она удивительно похожа на Рану. Только «ниндзя» выше ростом и значительно спортивнее. И вот главный вопрос: является ли пассажирка лайнера также оборотнем гули? Почему самолет с зеленоглазой «ниндзя» приземлился в провинциальном городке именно тогда, когда его отряд остановился здесь на ночлег? Какое испытание, связанное с зеленоглазыми женщинами, посылает Аллах на этот раз? – …Эй, эмир, ты слушаешь меня? – недовольно сказал большой сомалиец, заглядывая ему прямо в глаза. – У нас к тебе важный разговор! Почему ты не позволяешь устраивать взрывы живых бомб в местах скопления военных? У нас в отряде есть моджахеды, мечтающие стать шахидами. – Самоподрывы в людных местах… и даже на военных объектах – спорная тема в мусульманском праве, – ответил ему эмир и потер лицо руками. – Такие методы любимы ИГИЛ[15], но нам крайности с кучей жертв среди гражданских не нужны. Они приводят к тому, что об исламе складывается ужасное впечатление во всем мире.