– А мне кажется, брат, что ты слишком много думаешь о том, как будешь выглядеть со стороны, – низкий голос краснобородого сомалийца потяжелел. – В моих руках только Коран, автомат Калашникова и четки, а в твоих я слишком часто стал видеть пилочку для ногтей! Заявление ближайшего соратника смахивало на начало бунта, но эмир сохранил внешнее спокойствие и сказал мягко и рассудительно: – Не вижу ничего дурного в поддержании чистоты не только души, но и тела. Советую и тебе, брат Омар, поступать так же. И пусть Аллах тебе в этом поможет! Черный гигант давно проявлял недовольство «слишком мягким» отношением эмира к пленным врагам. Он считал, что захваченным полицейским, военным и госслужащим следует публично отрезать головы, – ведь это добавит известности. И в отряд хлынут свежие силы, новые бойцы, готовые убивать неверных. – Послушайте, братья, – эмир вздохнул и достал из полевой сумки свернутый листок, – эту бумагу мне передали надежные люди. В ней описывается, как движение сирийских моджахедов отправило на переговоры в ИГИЛ уважаемого специалиста по исламскому праву по имени Абу Райан. Игиловцы дали гарантии безопасности, и он отправился к ним из Сирии в Ирак. Через две недели стало известно, что этот праведный человек сидит в тюрьме «Исламского государства». А теперь послушайте, что пишет мне представитель движения сирийских моджахедов: Тело нашего посредника на переговорах Абу Райана было выдано его семье “Исламским государством” в следующем состоянии: – его правое ухо отрезано (судебно-медицинская экспертиза показала, что это случилось до его смерти); – обширные прокусы как верхней, так и нижней губы (признак того, что он сдерживал сильную боль); – перелом левой ноги; – его палец был сломан, видимо, из-за того, что похитители пытались его отрезать (тоже до наступления смерти); – перелом левого запястья; – выстрелы в тело, в общей сложности двадцать один раз. Десять раз в голову. Один выстрел – в левую руку (примерно за двенадцать часов до смерти). Эмир сложил листок и положил на стол. – Да убережет нас Аллах от всего этого! – Он посмотрел на африканца: – И ты, брат, приехавший к нам из Сомали, мечтаешь действовать такими методами в отношении местного населения? – В горах ты застрелил обоссавшегося от страха толстяка и даже глазом не моргнул, – сказал сомалиец. – А вдруг он всеобщим любимцем был в местной деревушке? – Тот толстый майор – вор и проходимец с точки зрения даже их кяфирского государства, – вздохнул эмир. – За его казнь меня бы любой суд оправдал. Что тут непонятного? – А мне все непонятно! – зарокотал сомалиец. – Ты единолично решил, что он вор, и выбил ему мозги из своего модного пистолета! Прекрасно, брат! Но почему ты нам не даешь делать то же самое – отрезать головы, руки и ноги преступникам по приговору нашего шариатского суда? – Если мы начнем резать руки-ноги местным, то в скором времени от нас будут шарахаться, как от зачумленных. А потом по нам станут прицельно бить с воздуха американские беспилотники… Мы должны взять власть во всей стране, навести порядок на улицах, дать населению безопасность и только потом спрашивать с населения по всей строгости законов шариата! Тебе это понятно? Сомалиец промолчал, погладил красную бородку и, продолжая крутить в руках желтые четки, мягкой походкой вышел из кабинета. Вслед за ним выкатился и коротышка, вздыхавший и хватавшийся за сердце. Восстание братьев было подавлено, но ненадолго. Эмир взял в руки лупу и стал разглядывать трофейный кинжал. И не заметил, как уснул в удобном кресле. Проснувшись, поехал в город. День шел к вечеру. Хозяева лавочек и магазинов с лязгом и скрипом поднимали металлические жалюзи. Робкие женские тени в бурках торопились за покупками, прижимаясь к желтым зданиям. Мужчины в длинных, до пят, белых рубахах и пиджаках уверенно шагали посередине узких улиц, но, увидев медленно ползущий огромный пикап эмира с черным флагом, закрепленным на капоте, тут же отпрыгивали к стенам домов и сгибались в поясницах. На центральной улице эмир обнаружил ресторан и припарковал внедорожник прямо у входа. В заведении с множеством полутемных прохладных комнат, устеленных красными домоткаными коврами, сидели и лежали бородатые мужчины. Они курили сигареты, шуршали целлофановыми пакетами с запасами дурман-травы и жевали ярко-зеленые листья. Эмир устроился в дальнем зале, где узкие окна выходили на ущелье и далеко внизу бежала быстрая речка. В углах чернели длинные старинные ружья, очевидно принадлежащие хозяину. Подбежавшему подростку эмир наказал приготовить «лучший ужин на вынос». Мальчик поклонился до пола и тут же пропал. Через минуту перед гостем возник держатель заведения – толстый мужчина неопределенного возраста, со спиной в форме вопросительного знака. По машине с черным флагом хозяин определил в нежданном посетителе человека из страшной организации. Он робко сказал: – Вы для нас очень дорогой и очень уважаемый гость! Может, вы сами желаете чего-нибудь? На улице не менее тридцати градусов, а от шумящей внизу воды веет прохладой. Эмир почувствовал голод. – Да, можно и перекусить. Через пару минут ему принесли огромную порцию вареной молодой козлятины с овощами, свежие лепешки и взбитый лаймовый сок с мятой и каплей сливок. Без сомнения, это был чей-то заказ. Эмир с аппетитом принялся за еду, слушая длинный сбивчивый монолог хозяина о пронесшейся накануне песчаной буре. В соседней комнате музыканты начали выстукивать на барабанах ритмичный марш, а потом и вовсе заиграли на тарабе. Эмир поморщился. – Музыка – это харам, по шариату разрешается петь и слушать только нашиды[16], – сказал он, запивая вкусную еду соком из лайма и мяты. Толстяк всплеснул руками и, извинившись, бросился в соседнюю комнату. Стало тихо. Мужчинам, сидящим по соседству, принесли на черненом серебряном подносе дымящуюся вареную курицу и кока-колу в красных банках с арабской вязью. Они посмотрели на полевого командира и шепотом попросили перенести готовое блюдо в соседний зал. Снова извинившись, к гостю подсел хозяин. Он смотрел, как эмир ест, и наконец решил задать мучивший (очевидно, не только его) вопрос. – У нас в городе говорят о вашем отряде, занявшем аэропорт. Все боятся, что вы завтра соберете жителей на площади и станете отрубать руки полицейским и служащим. – Владелец ресторана опустил глаза, и капли пота с его лба закапали на ковер. – Будете вешать людей на крестах и прибивать их руки гвоздями… – А что, у вас тут много таких, кого стоит повесить? – громко перебил его эмир. – И кому отрубить руки? В соседнем зале мужчины перестали жевать, боясь пропустить каждое сказанное им слово. – А кто не без греха? – Толстяк задрожал от своей смелости мелкой дрожью. Его лицо стало совсем мокрым. – Но в основном люди в нашем городке живут смирные и добрые… Подошел сын хозяина и, опасливо глядя на эмира, повторил заказ: – Ассаламу алейкум, эмир. Тушеная баранья лопатка с абрикосами, фалафель с зеленью, хумус из нута и моркови, лепешки с кунжутом готовы. Я могу сейчас же снести это к вашему пикапу. – Сколько я вам должен? – спросил эмир, поднимаясь. – Вы ничего нам не должны! – Хозяин спрятал глаза и прижал большие ладони к груди. – Хвала Аллаху! Мы безмерно благодарны, что вы почтили нас своим посещением! Эмир, не глядя, достал из кармана комбинезона пачку денег и сунул владельцу заведения. – Не бойся, брат. Тут никто никому ничего рубить не будет. Аллах велик! Толстяк принял в полупоклоне деньги и заплакал. Эмир промчался по совершенно пустой дороге и незадолго до заката солнца открыл ключом замок в подвальное помещение. Постоял на месте, прислушался. Осторожно вошел – девушка спала на диване. Длинная белая рубаха на ней задралась так, что смуглые ноги можно было разглядеть до самых бедер. – Оборотень гули ты или нет? – Он замер на месте, держа в руках теплые пакеты с едой. – Если окажешься посланцем шайтана, я буду сражаться с тобой. – Он помолчал, не отрывая глаз от голых ног Бенфики, и прошептал: – И именем Аллаха убью тебя. Или сам стану шахидом. А если ты нормальная девушка, то будешь моей. Но чуть позже. Он накрыл на стол – чего не сделаешь ради покорения сердца красивой девушки? – и тихо-тихо вышел. 3 Диванные моджахеды Горестно вздыхавший господин Камаль Халиль из обнищавшего села Ходжара вдруг пропал, а фараонова крыса превратилась в Бенфику. Ей пять лет. Лучший друг отца, молодой и бравый дядя Гази держит девочку за руку. Они стоят у вольеров маленького зоопарка на территории воинской части. Худой солдат с измученным лицом кидает дохлую мышь большому орлу, сидящему в клетке на двухметровом куске спиленного дерева. Большая птица подхватывает с земли мышь, машет мощными крыльями, но взлететь не может – клетка слишком тесная. Несчастный орел снова усаживается на деревянный обрубок и, не выпуская добычу из клюва, укоризненно смотрит на девочку круглыми глазами. Ей становится жалко гордую птицу. – Бенфика, – мягко зовет ее дядя Гази, – пойдем дальше? В другой клетке интереснее. Посмотри, точно такая змея укусила твою маму. Показываю специально, чтобы ты ее не боялась. – Как можно убить песчаную эфу? – спрашивает Бенфика. – А ты можешь превратиться в фараонову крысу. Этих отважных зверьков еще называют египетскими мангустами… И тогда тебе удастся одолеть опасную тварь. Она понимает, что дядя шутит, но идея превратиться в мангуста, чтобы задавить убийцу мамы, увлекает девочку… Проснулась Бенфика на большом жестком диване из коричневой кожи. С трудом повернула голову. Далеко на взлетном поле через зарешеченные окна виднелся Ил-18. Предзакатное солнце освещало крылья и часть фюзеляжа. Получается, она проспала полночи и почти весь день. Голова болела от удара деревянным прикладом. Губа распухла от подлой пощечины сирийского коротышки. Шея, грудь, живот и ноги горели от жесткой щетки, которой она слишком усердно терла себя в душе. Вставать не хотелось. А куда торопиться? Захватившие ее боевики сгонят народ на городскую площадь не ранее завтрашнего утра. Сначала ее распнут, то есть приколотят руки и ноги гвоздями к деревянному кресту, а потом, насладившись зрелищем, расстреляют из автоматов, как шпионку государства. Под палящим солнцем ее тело будет некрасиво гнить пару недель, пока местный имам не прикажет городским нищим снять его с креста и ночью закопать на кладбище в безымянной могиле. Именно так джихадистские группировки поступили с директором школы и учителем физики в захваченной провинции Абьян. Возможен вариант: белобрысый эмир объявит остальным террористам, что поскольку она захвачена в бою, то по шариату он, как командир, имеет право взять «шпионку» в наложницы – по сути, в сексуальное рабство. Еще она находится в криминальном розыске за убийство дяди Шейха, и, скорее всего, ориентировки с ее описанием разосланы по всей стране. Если она попадет в руки властей, то спустя несколько месяцев после закрытия уголовного дела Бенфику казнят, но другим – более цивилизованным – способом. При огромном стечении любопытного народа на главной площади столицы ее, бывшего капитана госбезопасности, завернут в шерстяное одеяло красного цвета и положат на брусчатку лицом вниз. Офицер в звании не ниже майора – возможно, им окажется сокурсник по Военной академии – выстрелит короткой очередью из автомата в спину, стараясь попасть в сердце. Также Бенфику наверняка мечтают схватить родственники семейного клана (это около пяти тысяч человек), чтобы вернуть драгоценные ножи, а ее сослать навсегда в глухую деревню к сексуально озабоченным тамошним горцам. Перечислив все «перспективы», Бенфика поднялась и приняла душ. Жаль, нет полотенца. Вытерлась рубахой, в которой спала, – по ощущениям она была чистой. Проверила постиранную перед сном – уже в состоянии грогги – одежду, развешанную на тренажерах. Почти сухая. Надела красные шелковые боксеры, алый спортивный лиф, сверху немного влажную абайю. Натянула на голову спортивный хиджаб. Кеды от крови, к сожалению, полностью отстирать не удалось, так что теперь они были не белые, а розовые, в разводах. Ничего страшного – под платьем до пят не видно. Прошлась по большому и чистому помещению. Похоже, руководство аэропорта всерьез увлекалось ЗОЖ и не поскупилось на хороший ремонт. На полу рядом со штангой увидела маленькую цельнометаллическую гантель и сунула в глубокий карман. В другой части подвала – у стены за рингом – обнаружился письменный стол. Так захотел Аллах! На столе лежала еда в пластиковых тарелках: куски тушеной бараньей лопатки с абрикосами, фалафель с зеленью, хумус из нута и моркови, стопа лепешек с кунжутом. Хлеб свежий, еще чуть теплый, значит, снедь принесли, когда она спала, недавно. Но зачем так вкусно кормить, если собрались убивать? Наверное, у террористов на нее другие планы. Еле сдержалась, чтобы не накинуться на кушанье, но, тренируя волю, стала есть очень медленно. Йеменские мужчины обычно ведут себя за столом как люди из Средневековья. Не едят, а именно жрут – чавкают, рыгают, отдуваются, – и, если у кого-то рядом с тарелкой нет горы крошек, костей и лужиц из соуса, сотрапезники могут забеспокоиться: «Ты какой-то не расслабленный сегодня, зажатый, даже не намусорил на столе. Не заболел ли часом?» Рядом к стене был прислонен написанный маслом портрет смещенного президента Салеха. Странно, ведь живопись для исламистов – харам. Почему боевики не уничтожили картину? Пророк Мухаммед – да благословит его Аллах и приветствует – предупреждал: «Воистину наихудшее наказание в Судный день ожидает художников, изображавших людей или животных». После ужина она протерла салфеткой стол и убрала одноразовую посуду в пакет. Поставила у входной двери и на всякий случай повернула ручку – заперто, конечно. Сделала несколько глотков воды из бутылки и тщательно прополоскала рот. Если завтра ее не казнят, то надо попросить у господ моджахедов зубную пасту, щетку, шампунь и гель для душа. Девушка улеглась на кожаный диван и бесстыдно задрала голые ноги в кедах на гладкую спинку. Только Аллах может ее судить, но никак не люди – тем более эти… Бенфика прислушалась: в здании стояла абсолютная тишина. Ни звука. Ах да, сегодня же четверг! Значит, у мужчин по всему Йемену в расписании на ближайшую ночь – секс с жёнами. Это тысячелетняя традиция всей страны – неважно, кто ты: офицер полиции, вор, простой торговец или высокопоставленный чиновник, – в ночь с четверга на пятницу обязан быть близок с супругой. Ей вспомнился рассказ Стайера о проблемах приезжих иностранцев, связанных с незнанием местных традиций. «Бригадир первой геологоразведочной экспедиции в одной из наших дальних провинций был родом из итальянской Калабрии. Он сразу дал на лапу местному шейху. Понятное дело, вырос среди мафиози. Этот макаронник хоть не дурак был, но в обычаях наших все же как следует не разобрался. В четверг первой рабочей недели нанятые им рабочие молча засобирались в дорогу. Потом попросили выделить им ровно на сутки один из экспедиционных внедорожников. Итальянец певуче выразил несогласие. Гордым бедуинам показалось лишним (или стыдным) объяснить иностранцу важность их отсутствия на работе именно с четверга на пятницу. И оскорбленные мужчины ушли в ночь пешком. До родной деревни им предстояло прошагать по пескам около полусотни километров. Они вернулись через трое суток, вооруженные винтовками, и сразу принялись стрелять с высокого бархана по палаткам геологов. Хвала Аллаху, что сильно устали и стреляли неточно – никого не убили и даже не ранили. Но шуму было много…»