Он поднялся и бросил хомут в угол. – Да, но я об этом жалею. Клянусь Аллахом, жалею. Банан считал себя хорошим психологом. Он заглянул в темно-зеленые глаза девушки, но ничего в них не разглядел и первым отвел взгляд. – Ладно. Это не мое дело. Говорят, твоя мать – туарег из Мали. Это же бывшая французская колония. И французы считают, с туарегами нельзя ни о чем договориться… Поэтому давай-ка снимем еще и кеды. Он снова нагнулся и снял с нее обувь. Каменный пол был отшлифован голыми пятками многих поколений детей дождя до тусклого блеска. – Бенфика, надеюсь, мы обойдемся без беготни по горам. Генерал Гази передал местным шейхам по всей округе, что каждый мужчина обязан стрелять в тебя из ружья или винтовки, если увидит за пределами этого места. Ясно? – У тебя не будет повода для беспокойства. Мне надо в туалет. – Старуха Джона сейчас поможет сходить в туалет, а потом подмоет. – Да. – А я пойду в мечеть на вечернюю молитву, а потом останусь с тобой до утра. Так? – Да, так. Повеселевший студент парижской магистратуры вытолкал детей дождя из дверного проема и, взяв их за могучие плечи, направился под гору, напевая мерзким баритоном: Un peu d’amour, un brin de miel Et je danse, danse, danse, Danse, danse, danse, danse Et dans le bruit, je cours et j’ai peur Est-ce mon tour?[22] Старуха принесла воду в тазике, мыло и полотенце. Чиркнула спичкой и зажгла две свечи. Она была закутана в черное покрывало с головы до ног, но даже во тьме действовала быстро и ловко. Кто такая эта бабка Джона? Мамаша или бабка детей дождя? Приблудная прислуга? Бедная родственница? Можно ли ее просто попросить развязать ей руки? А если старая карга поднимет шум и расскажет о просьбе Банану? Ей снова свяжут ноги, и здоровяк приступит к экзекуции немедленно. – Опорожняться пойдешь? – странным, словно простуженным голосом спросила бабка Джона. Бенфика кивнула. Старуха взяла ее за локоть цепкими пальцами, словно стальными щипцами, и повела по темному коридору. В уборной девушка встала над дырой в полу, и Джона, быстро засунув руки ей под подол, сдернула трусы-боксеры. – Давай, давай! – скомандовала она. Бенфика послушно присела. Пока девушка освобождалась от накопившейся в теле жидкости, бабка крепко держала ее за платье у шеи. Луч уходящего солнца мелькнул через окошко, и совсем близко от лица девушки через прорезь в бурке, затянутой сеткой из конского волоса, блеснули маленькие глазки старухи. – Ты ведь хочешь, чтобы я развязала тебе руки? – спросила она. – С чего это вы взяли? – Девушка поднялась, и старуха натянула ей трусы. Они вернулись в комнату, и Джона жестом показала, что Бенфике следует встать в тазик с водой. – Хочешь-хочешь, чтобы я развязала твои руки. Я знаю-знаю, – продолжала каркать старуха. – Не беспокойся, Фейсал сильный. Он ноги сломает быстро. Меня камнями били сразу двое. Медленно-медленно мои рученьки-ноженьки калечили, не спеша, наслаждались страданиями. Я сознание теряла, а они и до того, и после еще меня насиловали-насиловали. Голос я тогда сорвала на всю жизнь, так сильно кричала. Но меня никто не услышал. Совсем никто. Ящерица шлепнулась с потолка на каменный пол и припустила в дверной проем навстречу последним лучам солнца. Ядовитая песчаная эфа сдохла бы сейчас от взгляда Бенфики прямо на пороге. – Когда это было? – спросила она. – Шестьдесят три года назад. – Вы мне поможете? Развяжете руки? – Нет, дорогуша, теперь я тебя послушаю. Меня тут так терзали-терзали… Теперь твоя очередь помучиться. И я смотреть обязательно буду, а если Фейсал не позволит, подглядывать стану, может, боль моя душевная и уйдет… Бенфика глотнула теплый воздух и закрыла глаза. Подняла руки, сцепленные пластиковой стяжкой, на уровень плеч и развела локти до упора – сколько смогла. Сконцентрировалась и с силой ударила себя запястьями по корпусу. Синтетический хомут лопнул. Спасибо тебе, дорогой наемник Гленн, что научил не трусить и не покоряться обстоятельствам. Старуха Джона отшатнулась, сделала несколько быстрых шажков назад, развернулась и метнулась к выходу, но Бенфика успела поймать ее за шиворот. – Знаешь, мне не нужна твоя вода. Я сама потом помоюсь, – прошипела она. – Стой на месте, бабушка Джона, или я тебе шею сломаю. Клянусь Аллахом! Старая карга в черной накидке замерла, съежилась и стала еще меньше ростом. Девушка глянула на часы и принялась растирать затекшие кисти рук. Мужчины сейчас моют ноги перед вечерней молитвой у мечети. В запасе не более пятнадцати минут. Она прислушалась. В стороне, далеко внизу, набегая на большие камни, шумела быстрая вода, а чуть ближе раздавался неестественно злобный детский плач. В густых деревьях, опоясывающих скалы, ругались павианы – лютые клыкастые обезьяны с собачьими мордами. Бенфика взяла свечу и внимательно осмотрела комнату. – Бабушка Джона, а нет ли у тебя случайно в хозяйстве оружия? Девушка подняла из черной кучи в углу миску-маглу, выдолбленную из мыльного камня. Взвесила в руке. В тренировочном зале она приседала с семидесятикилограммовой штангой на плечах. Положила маглу на пол и взяла другую – потяжелее. – Нет, откуда у меня оружие, – ответила старуха. – А ножи на кухне? Или топор? Разве нет? Старуха молчала. Бенфика схватила ее за шиворот. – Веди! Да побыстрее! Они прошли по темному коридору мимо крутой лестницы, ведущей на верхние этажи, и оказались в аскетичной горской кухне. Бенфика обвела свечой вокруг себя и не поверила глазам. На широком подоконнике рядом с объеденной по краям черствой лепешкой лежал штык-тесак в ножнах, а рядом у стены темной сталью блестела винтовка. Девушка взяла ее в руки и проверила снаряжение. В магазине «Ли-Энфилд № 4» было восемь патронов. – Аллах велик! – сказала Бенфика с чувством и чуть не заплакала. Она вышла во двор. С неба только что ушла краснота, и соседние скалы с домами-башнями тут же провалились в черноту. Внизу в мечети заголосил муэдзин, наконец-то дождавшийся захода солнца. Девушка сняла с бельевой веревки черный платок и обмотала голову и лицо, оставив открытыми лишь глаза. Убежать по каменистой дороге без обуви не получится. Слева скала, справа обрыв – не спрячешься. Вокруг наверняка много горных тропок, но, не зная местности, она либо сорвется в темноте со скалы, либо окажется в роли обложенного охотниками животного. Доставшаяся ей английская винтовка надежная, но, увы, очень шумная. После двух-трех выстрелов здесь соберутся все мужчины округи. Даже если они не все кретины от рождения, как эти дети дождя, пострелять по преступнице будет рад каждый. После молитвы троюродный братишка, конечно, поговорит еще раз об этом с имамом и деревенским шейхом. Значит, надо пытаться воевать без шума, здесь, прямо на месте. Есть вариант и на самый крайний случай, но об этом пока думать не хотелось. Она подцепила тесаком и сняла веревку, привязанную к двум старым тамарискам, взяла за шиворот молчащую старуху Джону и вернулась в дом. Посадила бабку на кучу шерстяных одеял в углу и куском аркана связала тощие, как у десятилетнего ребенка, уродливо искривленные ноги. – Будешь молчать – и все будет в порядке! – сказала девушка. – Рот откроешь, я ударю тебя прикладом по голове. Поняла? Прости меня, Аллах, и даруй мне свое прощение. Бенфика потушила свечу, а другую, горящую, поставила подальше от старой карги в угол, где были свалены прокопченные тарелки из камня. В мечети на скале замолчал муэдзин, и лихорадочные секунды бедовой тишины, словно запнувшись о невидимое ночное препятствие, стали превращаться в тягучие минуты ожидания. После молитвы Банана и его телохранителей сельская знать, естественно, пригласит выпить чаю. Как же! Гости из самой столицы! Но посиделки не затянутся. Ее троюродному братцу не терпится поближе познакомиться с девушкой, о которой он мечтал еще в детстве. В бытность работы в контрразведке она, случалось, подолгу сидела в засадах, но рядом был Стайер и другие надежные товарищи. Она посмотрела на черную фигурку, скорчившуюся в углу. Видимо, старуха Джона тоже ее рассматривала, хотя глаз под накидкой видно не было. О чем эта горная ведьма думает? Делает ставки, как в тотализаторе? Хотя откуда она может знать о тотализаторе… Какой бред лезет в голову. Девушка сделала несколько медленных вдохов-выдохов. И тут же, как назло, ей вспомнилась нелепая гибель лейтенанта Александра, снайпера прикрытия. Он не дождался ее команды об окончании операции, спустился с высотки, забежал в дом и через мгновение получил пулю в голову. В темноте со страху в него выстрелил молодой оперативник, недавно принятый в Отдел. Казалось, смерть должна была наступить мгновенно – пуля от пистолета Макарова вошла в затылочную область и вышла в лоб к переносице, однако Александр жил еще сутки. Сердце работало нормально, и давление не падало. «В вашей работе, молодежь, все законы нарушены, в том числе и законы анатомии», – сказал им тогда старый врач военного госпиталя. Где-то внизу, в чаще, снова сердито заплакал «ребенок», но на этот раз ближе и громче. Стаю павианов спугнули голоса мужчин, поднимавшихся по крутой тропе к жилищу. Бенфика подняла винтовку, повернула рычажок предохранителя и передернула рукоятку затвора, приведя оружие в боевое положение. – А патроны-то в ружье холостые, – вдруг произнесла из темного угла старуха Джона. – Кто же этим дуракам выдаст настоящие? 4 В баре «У Гази» Генерал Гази был пьян. Находясь в таком состоянии, он любил подолгу рассматривать географическую карту мира, расстелив ее на большом бильярдном столе, подаренном цэрэушниками за одну непустяковую услугу. – Увы, сколько ни рассматривай карту мира, наш Йемен всегда будет похож на быка без ног и копыт, подпрыгивающего задницей вверх, – сказал Гази голому ординарцу, сидевшему за барной стойкой. – И никуда наш бык не убежит, никогда не попадет в приличное место типа… Военачальник двинулся вокруг стола, чтобы в сотый раз посмотреть на Соединенные Штаты Америки, Луизиану, но споткнулся и пролил алкоголь на красный адидасовский костюм. – Прибегаю к защите Аллаха… Генерал подлил из бутылки, стоящей на карте, еще бурбона и снова глянул на территорию Йемена. Кинул лед из серебряной чаши в стакан из толстого хрусталя. Одну ледышку принялся сосать. – Родовые места племени Хашид, к которому принадлежит наш бывший президент, находятся в точке, где у быка начинается хвост, то есть в заднице… Генерал встал босыми ногами на цыпочки, разгрыз во рту ледышку и попытался сделать пируэт, как артист балета, но запнулся и упал, снова пролив на себя бурбон. – Вы опять меня бить будете? – утомленно спросил четырнадцатилетний Абдель, наблюдавший за «танцевальными па» из-за барной стойки. – Господин генерал, может, вам не стоит больше пить сегодня? Сколько можно? Это харам… И вы устали. – Заткнись! Командир двести первой дивизии специального назначения медленно и осторожно поднимался с пола.