Она обхватывает руками его лицо, касается шрамов кончиками пальцев. Он не смягчается от ее прикосновений, но в его глазах горит такой огонь, которому под силу спалить небеса. Этот муж готов убить ради нее. – Троя скоро падет, – говорит она. – И Агамемнон вернется в Микены. – Откуда тебе это известно? – Разведчик сообщил сегодня. Лицо Эгисфа остается невозмутимым. – Значит, ты собираешься меня отослать? – Нет. – Клитемнестра отходит от него, берет его кубок и отпивает вина. Эгисф выжидающе наблюдает. Она чувствует, как внутри поднимается знакомая ярость: грубая и неудержимая. – Когда мои дочери были маленькими, я рассказывала им историю об Артемиде и Актеоне. Ифигении она очень нравилась, так же, как нравилась когда-то моей сестре. Думаю, эта история дарила им чувство уверенности. Там была красивая женщина, не сдавшаяся на милость мужей, женщина, которая решила отомстить. Красота может стать проклятьем. Она ослепляет людей, толкает их на ужасные поступки. Когда Ифигения была еще девочкой, торговцы и гонцы называли ее богиней. Они глядели на нее так похотливо, что мне хотелось выцарапать им всем глаза. Но рядом со мной она была в безопасности. Никто не смел ее тронуть. Когда ей было пятнадцать, один мальчишка попытался надругаться над ней. Она огрела его камнем, а когда отец мальчишки пришел во дворец и потребовал справедливости, я его прогнала. Он должен был быть благодарен уже за то, что убрался живым. Когда ее убили… – Она запинается, прикусывает губу так сильно, что во рту появляется привкус крови. – Когда мою дочь убили, я очень долго думала о том, какой ее запомнят. Хрупкой, ласковой, невинной девушкой, принесенной в жертву… Так о ней споют аэды [11]. Но она была совсем не такой. Она была неистовой, непокорной. Она хотела взять от этого мира всё. Она была подобна солнцу, а мой муж отнял ее у меня. И во имя чего? Он убил ее не из мести, тщеславия или алчности. Он убил ее ради одного дуновения ветерка. Я слышала, как старейшины говорили о том проклятом дне. Они говорили так, будто Агамемнону пришлось делать трудный выбор. «Что ему оставалось? Он мог подчиниться воле богов или оставить свою армию умирать. Это была смерть во благо», – говорили они. Но всё это ложь. А правда в том, что моя дочь умерла напрасно. Она отставляет кубок в сторону и заглядывает Эгисфу в глаза. Он не шевелится, его лицо исказила мрачная болезненная гримаса. Он тщательно взвешивает в уме каждое слово, перед тем как сказать: – Ты говоришь о собственной жажде мести, а как же я? Как же мое отмщение? Эгисф стискивает пальцы. – Ты говоришь, что хочешь быть со мной и защищать меня, – говорит она, чувствуя, как ее захлестывает волнение и нетерпение. – Поэтому ты останешься во дворце. Когда мой муж вернется, ты спрячешься, пока я буду приветствовать его и его воинов. А потом ты поможешь мне убить того, кто повинен в смерти моей дочери. 32. Друзья и недруги Деревья стоят в цвету, ветви отяжелели под каскадами белых и пурпурных цветов. Небо становится светлее, дни – длиннее. Но из Трои – никаких вестей. Клитемнестра не находит себе места. Она не спит ночами, по утрам ее глаза опухают, в голове пульсирует. Сидя в мегароне и выслушивая прошения народа, она частенько поглядывает в окно, надеясь увидеть, как в горах загорится сигнальный огонь. Но день за днем пейзаж на горизонте остается неизменен: долина, залитая теплом и светом, и чистое небо над ней. Орест тоже тревожится. По ночам к нему приходит всё больше и больше служанок, Клитемнестре это не нравится. Она не хочет, чтобы ее сын стал похож на Менелая и сделал свою жену несчастной из-за собственной глупости. Еще и Эгисф, похоже, беспокоит его своим присутствием. Временами за ужином Клитемнестра замечает, как сын смотрит на него с дерзким, задиристым видом. В такие моменты она вспоминает ребяческие кривляния Кастора, когда тот собирался что-нибудь выкинуть. – Разве Гермиона еще не слишком юна, чтобы выходить замуж? – спрашивает однажды Хрисофемида. Они собрались в трапезной, факелы мерцают, как золотые цветы, и разливают повсюду свет. Хрисофемида ковыряет еду в тарелке, задумчиво сдвинув брови. Клитемнестра понимает ее беспокойство, ведь ее дочери столько же лет, сколько племяннице. – Для спартанки, пожалуй, да, – отвечает она. – Но ты же знаешь, что в других городах девушки рано выходят замуж. – Во всяком случае рядом с ней будет кто-то умудренный опытом, – замечает Электра, сверля брата взглядом. Ее глаза сверкают, как отполированное серебро. Орест смеется в ответ на подначивания сестры. – Вы с лавагетами уже начали обмениваться трофеями? – не унимается Электра. – Я видела Кира с одной из новых служанок в переулке. – Я никогда не опущусь до того, чтобы спать с женщиной, которая побывала в постели Кира, – с улыбкой отвечает Орест. – Но ты сражаешься рядом с ним, – говорит Электра. – С человеком, который хотел надругаться над твоими сестрами. Ты думаешь, что он изменился, стал хорошим мужем? – Электра, – тихо говорит Хрисофемида, но ее голос растворяется в тишине, гаснет, как последний дневной свет. Электра отпивает вина, на ее губах остается чуть заметный пурпурный след. – А что скажете вы, ваша милость? Люди способны меняться? – обращается она к Эгисфу. Эгисф поднимает голову, словно удивленный тем, что она заговорила с ним. – Однажды проявивший алчность всегда будет алчным, – тихо отвечает он. – Занятно, что это сказали именно вы, – усмехается Орест. – Тогда вы точно согласитесь со мной, если я скажу: предавший однажды предаст и снова. Эгисф швыряет свой нож на стол. Слуги с мисками, полными еды, тут же отступают в тень. Орест вальяжно разваливается в своем кресле, но его глаза посверкивают, как горящие угольки. – Если вы хотите устроить склоку, займитесь этим в другом месте, – вмешивается Клитемнестра. – Насмехайтесь друг над другом, рвите друг друга на куски, мне всё равно. Я не хочу этого слушать. Ее дети остаются сидеть за столом. В трапезной воцаряется тишина, точно в склепе. Эгисф, обуздав свой гнев, попивает вино. Клитемнестра старается не отвлекаться от еды: она устала думать, всё ее тело изнывает. Когда-то Леон своим добрым словом помогал ей избавиться от напряжения, закрывал, как щитом, от перебранок детей. А теперь Леона нет, и на его месте сидит Эгисф, который сам едва справляется с собственными тревогами. Ей кажется, что она сплела слишком большую и замысловатую паутину и теперь не знает, как из нее выбраться. Эйлин трясет ее за плечо. Клитемнестра вскакивает, хватая ртом воздух. Ей снилось, что Елену схватили данайцы и казнили на стенах Трои. Остатки кошмара всё еще ползают мурашками по коже. – Что случилось? – Ее глаза пересохли, тело болит так, словно она всю ночь сражалась. – Орест и Эгисф затеяли драку на тренировочной площадке. Клитемнестра надевает пеплос и спешит во двор. Эйлин едва поспевает за ней. – Возможно, они просто забавляются, – замечает Эйлин на ходу, прерывисто дыша. – Но я слышала, как кричали мужи, и подумала… Они не забавляются. Эгисф не сражается ни с кем, кроме нее. Орест наверняка сам затеял драку, застал его врасплох. И пусть ее сын хорош в ближнем бою, Эгисф может быть очень опасен. Они мчатся по каменным ступенькам, ведущим к площадке. Они слышат рычание и вскрики, звон металла о металл. Вокруг площадки собралась небольшая толпа мальчишек, которые наверняка должны были упражняться там в это время. Они наблюдают, как по площадке кружат два человека, размахивая мечами, стараясь сразить друг друга. Клитемнестра расталкивает мальчишек и останавливается на краю площадки, Эйлин сзади дышит ей в шею. Орест орудует своим новым мечом, его кудри подпрыгивают на взмокшем лбу. У Эгисфа в руках два кинжала, по его лицу струится кровь. Он двигается, как волк, его клинки бьют по мечу сына, точно плети. – Смотри-ка, кто здесь, – удивленно восклицает Орест, краем глаза заметив мать. – Не хочешь присоединиться к нам, мама? Эгисф поворачивает голову в ее сторону, и в этот момент клинок Ореста рассекает ему висок. Он не издает ни звука, но Клитемнестра видит ярость, полыхающую в его глазах. Если бы не она, Эгисф бы перерезал Оресту горло. Он делает выпад в его сторону, целясь в голову. Орест уворачивается от лезвия и перемещается в сторону. Когда он бросается на Эгисфа, тот кидается ему навстречу, и они оба валятся на землю. Их клинки падают в песок, а когда Эгисф ударяет Ореста под дых, тот издает сдавленный, хриплый смешок. Эгисф отступает назад, предупредительно выставив перед собой кинжал. Клитемнестра хватает копье и бросает его. Оно вонзается в землю между мужами, и тогда они оба оборачиваются к ней. С лица Ореста не сходит улыбка, и Клитемнестре хочется отхлестать его по щекам, напомнить, что это не игра. Гнев на лице Эгисфа уступает место страху. Он боится ее реакции. – Мальчикам пора упражняться, – заявляет она и уходит. В небе над ней ни единого облачка, ей вспоминается тот день, когда она выбежала на площадку, чтобы спасти свою сестру от Киниски. Тогда всё было намного проще: понятно, кто твой друг, а кто недруг, и ей казалось, что она точно знает, как поступить правильно. Эгисф следует за ней во дворец, точно нашкодивший пес, жаждущий снова заслужить ее любовь. У трапезной она оборачивается к нему, и он резко останавливается, его мускулы подрагивают от напряжения. – Он бросился на меня. – Эгисф поджимает губы. В его глазах пляшут безумные огоньки, она никогда не видела его таким разозленным. – Он убил бы меня, не начни я отбиваться. Сколько раз ему приходилось сносить подобное, пока он рос? Как часто юнцы дразнили его, вынуждая вступить в драку? Быть может, у него просто кончилось терпение. – Мой сын никогда не сделал бы ничего подобного, – отвечает она, входя в трапезную. Эгисф следует за ней по пятам. Она чувствует, как воздух вокруг них густеет от его ярости. – Он ревнует тебя ко мне, – выпаливает Эгисф. – Он настраивает всех против меня. – У тебя идет кровь. Он прикасается к виску и небрежно вытирает струйку крови. – Ты должна его отослать, – говорит он. – Иначе, когда вернется Агамемнон, мне не выжить. – Я не стану его отсылать. – Значит, ты предпочтешь его мне? – Он мой сын. Я не стану выбирать между вами. Эгисф меняется в лице, его глаза наполняются печалью. – Но ты должна. Что произойдет, если Орест будет здесь, когда вернется твой муж? – Твой муж. Должно быть, он очень зол, если говорит об Агамемноне так. – Что случится, когда ты вонзишь клинок ему в сердце? Сын обязан будет отомстить за смерть отца. Таков закон. Он прав. Важнейший сыновний долг – почитать отца и отомстить за его смерть, даже если отец был жесток. Эгисф и сам тому подтверждение. Скиталец, рожденный убить врагов своего отца, человек, которому суждено принести крах всему своему роду, – так долгие годы говорили старейшины, отправляя разведчиков на поиски Эгисфа. «Его отец был чудовищем», – заявляла им тогда Клитемнестра, но старейшины в ответ лишь качали головами: – Вы женщина. Вам не понять сыновней верности отцу. Они ошибались, как всегда. Она понимает, что такое возмездие – древний дух, живущий в каждом и готовый вырваться наружу. Это сеть, каждая ниточка которой пропитана кровью матерей и отцов, дочерей и сыновей. И она становится всё шире, ведь Эринии ни на миг не перестают вплетать в нее новые ловушки. Но неужели Орест действительно примет сторону отца, который убил его сестру, как жертвенную скотину? Неужели он соберет армию и пойдет против своей матери? Она научила его всему, что он знает. Она указывала ему на слабости других мальчишек и объясняла, что милосердие не поможет одержать победу. Она была рядом, когда он взял в руки свой первый меч, когда впервые взобрался на коня. Она хотела, чтобы он вырос сильным и благородным мужем, грозным, но не кровожадным. Возможно, она перестаралась. Быть может, стоило в первую очередь научить его быть преданным. «Разве из хороших мужей получаются хорошие военачальники?» – спросил он однажды, ухмыляясь. Ее охватывают беспокойство и опасение. Она поднимает глаза. Эгисф сверлит ее взглядом, точно волк, приметивший овцу.