- Ты, - выплевывает он. - Ты что здесь забыл? - Мистер Уильям, позвольте объяснить вам... - Убирайся! Живо! От одного этого крика хочется уже вжаться в стенку. Даже я бы трусливо поджала хвост, но Кейн не сдается: - Дело в том, что я люблю вашу дочь и я готов взять на себя ответственность за всё, что происходило в этой комнате. И тогда я делаю решающую ошибку. Я резко подскакиваю на ноги, поддерживая на себе одеяло, с желанием высказать свое мнение, и вдруг понимаю, что оба родителя как-то странно застыли. Я даже не сразу понимаю, почему папа больше не кричит на Кейна. Я чувствую между ног слипшиеся помазы чего-то, медленно поворачиваю лицо и ужасаюсь. На белой простыне высохшее размазанное пятнышко крови. Доказательства нашей вчерашней близости.И это понимаю не только я.Лицо отца багровеет от злости. Сейчас он поистине страшен в своем гневе. - Я убью тебя, сукин сын. - Папа, не трогай его! Но я не успеваю сделать ровным счётом ничегошеньки, как отец грубо хватает Кейна за заднюю поверхность шеи и со всей силы выталкивает его из комнаты. Я вскрикиваю, только крик мой глушится в дикой, разрывающей горло грудке. На пороге отец останавливается и, все ещё держа согнутого Кейна, наклоняется к нему ближе. Я вижу, как живот Кейна вздымается от быстрого дыхания, как раздуваются его ноздри, вижу поджатые губы, пальцы, впивающиеся в дверную раму и лёгкое дрожание плеч. Но это не от страха, нет. - Готов взять ответственность? - шипит отец, нажимая сильнее. - За то, что испортил мне дочь? Вон отсюда и чтоб я тебя больше здесь не видел, нищеброд сраный! - Папа! На этот раз звук собственного голоса бьёт меня прямо в солнечное сплетение, выбивая дух. Может быть, мой отец и сильнее, но я знаю, что Кейн может за себя постоять. Он просто не хочет.Потому что это мои родители.Я выбегаю из комнаты; на пороге, словно из воздуха, появляется мама в переднике, но уже без своего пирога, преграждая мне путь. Она предупредительно мотает головой. Я пытаюсь пройти, но мама пресекает мои попытки, делая шаг вперёд. - Пропусти меня! - Нет, Ким, тебе нельзя туда. Я бессильно заливаюсь слезами, слыша, как отец что-то ещё кричит, слышу голос Кейна, звуки борьбы, а затем жесткий хлопок входной двери. Я всё-таки выскальзываю из маминых рук и выбегаю в коридор. Отец находится возле входной двери, гневно вздымая грудную клетку. Он смотрит на нас с мамой снизу вверх. Между нами расстояние размером в лестницу. - Оставляй свои пироги, Джулия, и иди собирайся, поедешь с ней к гинекологу, что смотришь? Мама что-то невнятно бормочет, всхлипывая, и ласково гладит меня по плечу, а затем удаляется. Отец поднимается на второй этаж. Я же так и не могу сдвинуться с места. - А ты чего ревешь, дура? Не дорослаещё ноги перед мужиками раздвигать! - Но мне уже восемнадцать! - И что? Восемнадцать ей уже, вы посмотрите на нее! - взрывается отец. - Не для того я тебя растил, чтобы ты ложилась под первого встречного! Что теперь я скажу Дэвисам,извините, у меня дочь потаскуха?- отец грубо подталкивает меня в сторону комнаты. - Быстро одевайся, поедешь сейчас с мамой в клинику. Что так смотришь? И телефон мне отдай свой. Живо! Я всхлипываю, безропотно перебирая ногами в комнату, удерживаемая за локоть отцом. Дрожащей рукой поднимаю с пола брошенную сумочку. У меня перед глазами пелена, в пальцах совсем нет силы, потому я не сразу вспоминаю, что телефон я вчера поставила в тумбочку. Высунув верхний ящик, я только успеваю поднять мобильный, как отец выхватывает его у меня из рук. - Это теперь будет лежать у меня, - он показушно бросает телефон в карман своих брюк, похлопывая по нему. - Вдруг этот ублюдок захочет связаться с тобой, - зубы отца заскрипели. - Вы уже достаточно "наобщались". Решив, что этого недостаточно, чтобы добить меня, он решает ещё раз оглянуть мою комнату, и в итоге останавливает взгляд на окне. Он смотрит туда явно дольше, чем следовало, но потом я и сама замечаю. Небольшая выемка между подоконником и оконной рамой. Кейн, закрывая вчера окно, не досунул его до конца. - Так он через окно к тебе приходил? Ясно теперь. Собирай вещи. - Что? Я заторможенно поднимаю голову, никак не найдя способ собраться.Я не поняла, он собирается выгнать меня из дома? - Вещи свои забирай, говорю, теперь ты будешь спать в другой комнате. И даже не надейся, что он к тебе сможет залезть через окно, я уж об этом позабочусь, поверь, - я слышу, как скрипнула его челюсть. Папа отходит на пару шагов и поднимает с пола пиджак Кейна. Мое сердце улетает в живот.Что он собрался делать? - Замуж за Дэвиса ты выйдешь. Он парень нормальный, закроет глаза на твое бесстыдство, - отец бросает пиджак в мусор, а затем забирает мусорный пакет из корзины, завязывая его. Он поднимает на меня глаза. - Это я выброшу. Даю тебе ровно три минуты, чтобы ты оделась. После этого хочешь не хочешь, я зайду. И учти, если запрешься, мне ничего не стоит выбить эту чертову дверь. Через окно тоже не советую, как минимум поскользнешься и сломаешь себе ногу. Папа выходит из комнаты, без хлопка закрыв за собой дверь. Я чувствую, как глаза начинает колоть. Гигантская тяжесть осознания наваливается на меня горой, меня пробирает и я начинаю бессильно скулить. И я понимаю только одно: лучше бы он и правда выгнал меня из дома. 46 Барабанный стук дождевых капель стучит по стеклу, когда я закрываю дверь маминой машины, сев на переднее сиденье. Я рассматриваю скачкообразные узоры слезных дорожек, оставшихся на стекле от дождя. Погода в точности подходит моему внутреннему состоянию: пасмурная, холодная и бесцветная. Я вижу, как мама спускается по лестнице из магазина, роясь в своей сумке, а затем быстрым шагом идет под зонтиком мокрой от ливня дорожкой к автомобилю. Когда она садится и закрывает дверь, меня обдает холодным потоком воздуха с улицы. Мама бросает зонтик и сумку на задний ряд сидений и заводит двигатель. Не глядя на меня, она протягивает мне маленькую бутылку чистой негазированной воды. – Вот, я купила тебе, чтобы запить таблетки. – Мне незачем это делать. – Ты же слышала, что сказала врач, – мама прокручивает рулем, плавно выруливая со стоянки. - В течение двадцати четырех часов ты должна принять таблетки, чтобы избежать нежелательных последствий. Не будь дурой, Ким. – Мама, я НЕ беременна! – Конечно. Беременность проявляется не сходу. Я отчаянно роняю голову в ладони. Мне хочется зарычать от бессилия. – Мама, я прошу тебя, не надо. Мы... Мы предохранялись. Мой голос в конце неестественно надламывается. Не могу поверить, что мы об этом говорим. В моей семье, где подобные вещи никогда вслух не произносились, в моей семье, где мама с папой по-настоящему даже не целуются при мне, сейчас мама говорит со мной о таких вещах. Моя мама. О нет. – Мама, подумай сама, я не хочу беременеть так рано. Мне еще учиться, я хочу поступить на журналиста и построить карьеру. Зачем мне ребёнок в восемнадцать? – Вот именно, Ким. – Господи, мама. Я не буду пить эти сраные таблетки! Мама поворачивает лицо и смотрит на меня долгим пронзительным взглядом. Сзади раздается слабый автомобильный сигнал, и ей приходится вернуться к дороге. Она вздыхает. - Ну хорошо, Ким, если ты уверена, то ладно. Я настолько была готова к тому, что дальше последует, что даже не сразу могу понять, почему мама не отчитывает меня. - Правда? – Да, Ким, я тебе верю. Скажем отцу, что ты их приняла, ему так будет спокойнее. Я надеюсь, что у тебя было достаточно ума, чтобы понять возможные последствия, – мама нажимает на рычаг и вжимает ногу в педаль. Я смотрю, как мы плавно набираем скорость и думаю о том, что я солгала маме. А значит, вероятность забеременеть есть. Я сама не знаю, хочу ли этого. Мне остается только надеяться, что в любом случае судьба будет благосклонна ко мне. А надежда, как обычно, в моем доме задерживается ненадолго... 47 Утро следующего дня бьет в виски неумолкающей болью, безысходностью и каким-то нелепым отрицанием — бессмысленным нежеланием признать, что все случившееся вчера, действительно произошло, а не приснилось мне в очередном кошмаре. Всю ночь я лежала в постели с закрытыми глазами и размышляла, можно ли называть жизнью подобное состояние, когда ты не чувствуешь себя живой, но просто существуешь. Утром, разлепив глаза, я даже не нахожу в себе силы подняться. За окном небо кажется серым и холодным. Я морщусь от липкого холода, мое тело не в силах согреть меня. Комната кажется мне мертвой и пустой: вчера отец перенес некоторые мои вещи сюда и закрыл мою предыдущую комнату на ключ, чтобы, как он сказал, "обезопасить меня от всяких озабоченных маньяков". Он сказал, что я еще скажу ему потом спасибо. Бедный мой папа… Он был уверен, что Кейн – это лишь временное подростковое увлечение. А теперь он говорит, что поставит на окна решетки. Сюр... Но я даже не уверена, что папа не способен воплотить эту сумасшедшую мысль в жизнь. Он не понимает, что собственноручно лишил меня главного смысла жизни. Я больше не могу видеть Кейна. Я не могу слышать его голоса, говорить с ним, даже элементарно узнать, как он и что с Оливией. Я должна что-то придумать. Иначе я этого просто не вынесу. И только бодрый мамин голос из-за двери заставляет мое сознание пробиться сквозь толщу бессильной, сжигающей душу апатии: – Кимберли, поднимайся, пора завтракать. За ней почти сразу же открывается дверь и на пороге появляется моя мама. Я перевожу на нее совершенно безразличный взгляд, вижу, как резко опускаются ее плечи и легко покачивается голова. Было очевидно, что ей не нравится видеть меня такой разбитой и безразличной ко всему, ее это волнует, но при таких обстоятельствах она никак не может исправить ситуацию.Прости, мама, но ты правда не можешь помочь мне. Дверь за ней тихо закрывается, а я еще долго смотрю в белую стену, лежа на животе, затем переворачиваю лицо на другую сторону и накрываю голову подушкой. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и медленно их открываю. Кажется, я была жива так давно — несколько жизней назад. 48 - Доброе утро, - невнятно буркаю я, высовывая свободный стул. Мое сердце глухо бьется в груди, в ногах усталость, от былой бодрости не осталось и следа: во мне как будто лопнул большой мыльный пузырь, когда-то наполненный радостью и надеждами. Мне не хочется здесь находиться, есть тоже. Просто встать с кровати и выйти к родителям для меня оказалось самым настоящим подвигом. Все вокруг кажется мне серым и пустым, даже воздух, которым я дышу, отчаянно жмет на грудную клетку. Я ничего не хочу и просто страшно вымотана изнутри. Меня словно прокрутили через мясорубку, как эти куриные котлеты на тарелке; я на грани отчаяния, но оно какое-то глухое, будто не может пробиться через толстый слой апатии, насевший на меня сверху густым слоем.