— Спасибо, Станислав Михайлович, что подождали, — поблагодарил Рыков терпеливо ждавшего в приемной Кедрова. — Зайдем ко мне. Что будете пить? Кофе или чай? — спросил Федор Федорович, когда они зашли в кабинет. — Давайте лучше чай. — Когда вы уезжаете? — спросил Рыков. — Завтра самолетом. — Тогда я с Вольдемаром Александровичем навещу вас вечером. — Буду рад. Я вот что хотел сказать, Федор Федорович. Работая в составе следственной группы, мне пришлось беседовать со многими сотрудниками Буденновского отдела милиции. Выясняется не очень благоприятная картина. Есть сотрудники и некоторые начальники отделений, которые были тесно связаны с Ситняком, выполняли его неблаговидные задания и виновны не меньше арестованного. В частности, начальник отделения милиции микрорайона Кучеров был правой рукой своего шефа, погряз во взятках и других грязных делах. Список таких сотрудников я оставлю Котову и считаю необходимым продолжить работу по изобличению этой категории, я даже не знаю, как их назвать, скорее всего мерзавцами. — Безусловно, Станислав Михайлович. Оба — и Цердарь, и Ситняк — пустили ядовитые корни в руководимых ими подразделениях, которые необходимо обрубить. Мы это сделаем. Обещаю… Вечером в гостиничном номере Кедрова Рыков и Котов организовали прощальный ужин. Он прошел тепло и в обсуждении дальнейших действий. После откровенного дружеского разговора у каждого светлее стало на душе. Распрощались довольно поздно. 6. Трудные допросы Хохлов на допросах все отрицал, и Давидюк, как ни стремился его расположить к себе, не смог склонить к правдивым показаниям. Поэтому Рыков и Федченко, выполняя просьбу Давидюка, решили сами поговорить с ним. Утром они созвонились по телефону и договорились о встрече в следственном изоляторе. На улице перед главным входом их уже ждал Сауляков, которому предварительно позвонил Федор Федорович. — А где начальник? — поздоровавшись, спросил он у Лаврентия Александровича. — Неожиданно заболел. Больше недели на работу не выходит, — ответил тот, сопровождая приехавших к себе в кабинет. — Угости своим чайком, Лаврентий Александрович, — попросил Иван Сергеевич. — Давно не пробовал. — Через пять минут будет готов, — заверил Сауляков, подключая электрочайник к розетке. — Как ведет себя Хохлов и его водитель? — задал вопрос Рыков. — Хохлов в крайней степени угнетения. Ни с кем не общается, не советуется, ничем не интересуется. С подобным состоянием арестованных мы встречаемся не впервые. Через две недели, как правило, они приходят в норму. Ляховец ведет себя совершенно по-другому. Разговаривает, рассказывает анекдоты, но о своем деле молчит как на допросе, так и в камере, — доложил Лаврентий Александрович. — Это обычное явление. Арестованному, впервые попавшему под статью закона, необходимо преодолеть психологический барьер и смириться с совершившимся фактом. Он должен почувствовать всей душой, что государство справедливо наказывает за совершенное преступление и от этого никуда не уйти. Это сложный процесс. Попробуй, смирись с тем, что ты преступник, — заметил Иван Сергеевич. — Вы правы, — согласился с мнением заместителя прокурора республики Сауляков, разливая чай по чашкам. — Ваши слова подтверждаются практикой. — Мы с Иваном Сергеевичем будем допрашивать Хохлова. Распорядись, чтобы его доставили в следственную комнату, — приказал Рыков. — Есть, товарищ полковник, — ответил Сауляков. Он по телефону отдал необходимые распоряжения. Попив чаю, Рыков и Федченко направились в следственную комнату. Хохлов сидел на табурете, низко опустив стриженную голову, на которой особенно ярко вырисовывалась намечающаяся лысина. Не вставая с места, он ответил на приветствие и внимательно посмотрел сначала на одного, потом на другого из вошедших. Федор Федорович назвал себя и представил Ивана Сергеевича, сказав, что тот будет вести протокол допроса. — Ого, какие важные персоны меня навестили. И вы считаете, что я перед вами буду стелиться травой? Не выйдет. И вы, и вы, — он показал пальцем на Рыкова и Федченко, — еще ответите за грубейшее нарушение закона. Прокуратура и милиция посадили в тюрьму невинного человека. Это не только противозаконно, но и подло! — выкрикнул Хохлов. — Но-но. Не нужно истерик. Вы прекрасно знаете, что невинных в эти заведения не помещают, а Хохлов — тот человек, который должен быть здесь и обязан, я подчеркиваю, обязан рассказать нам о своих темных делах. Хочется вам этого или нет, а говорить придется, — спокойно заявил Рыков. — Я никому ничем не обязан и рассказывать мне нечего, тем более о каких-то мифических темных делах. Я считаю, что они сфабрикованы МВД для того, чтобы опорочить честного руководителя, отдавшего все силы и свое здоровье на благо Родины. Партия и правительство высоко оценили мой труд, наградив двумя орденами, и мне позорно находиться среди преступников. Еще раз заявляю: я честный гражданин, незаконно арестованный прокурором, и требую немедленного освобождения! — делая упор на последних словах, заявил Хохлов. — Давайте несколько изменим тональность нашего разговора и успокоимся, — вступил в разговор Иван Сергеевич. — Хочу вас заверить, что прежде чем дать санкцию на ваш арест, прокурор тщательно изучил уголовное дело и, видимо, нашел в ваших действиях нарушение закона. Поэтому прекратим разговор о неправомерности принятого решения, а перейдем к конкретике. Скажите, в ноябре прошлого года вас задерживал Тузлуков с восемнадцатью бутылками коньяка в салоне служебной машины? — Да, задерживал, но я уже пояснял, что коньяк должен был пойти на исследование в лабораторию, которая находится за пределами комбината. Допросите начальника цеха, он подтвердит мои слова. Я с самого начала говорю об этом, но мне никто не верит. Вам хочется обвинить Хохлова, поэтому вы вцепились в этот мелкий факт, — заученно ответил арестованный. — Дайте, пожалуйста, воды. У меня диабет, — попросил он. Его лицо побледнело и покрылось бисеринками пота. Федченко налил стакан воды и подал Хохлову, который выпил воду с жадностью. — Так вот, хочу вас огорчить, Вячеслав Янович, этот, как вы называете мелкий факт, будет вменен вам в вину. Он доказан. Сотрудники лаборатории допрошены, и все в один голос заявили, что эта партия коньяка, из которой вы взяли восемнадцать бутылок, ими уже была проверена раньше, никто им не звонил, что прибудут образцы на исследование, да и необходимости в этом не было. Начальник цеха и ваш водитель Ляховец подтвердят это, — убеждающе говорил Федченко. — Однако они этого еще не подтвердили, поэтому и обвинить меня вы не сможете, — упорно отстаивал свою версию Хохлов. Долго длился этот разговор. Арестованный изворачивался как мог, отрицая очевидное, но по тону ответов чувствовалось, что в нем зреет убежденность, что говорить правду все-таки придется. Рыков и Федченко стремились «повернуть» его к этому. Первый допрос оказался безрезультатным, однако оба видели: избранная Хохловым манера поведения все-таки дала трещину. Прошедшая ночь не внесла изменений в поведение арестованного. Рыков и Федченко понимали одно: если не заговорит Хохлов, то будут молчать начальники цехов, директора заводов и его водитель Ляховец, что, естественно, вело к затяжке расследования. Поочередно разъясняя закон, смягчающий ответственность, они сумели расположить генерального директора к себе, убедив последнего, что и им, и ему нужна только правда, которая сможет облегчить его душу и ожидаемую участь. Арестованный долго молчал, не решаясь шагнуть навстречу желанию допрашивающих, но в какой-то момент сумел преодолеть себя и заговорил: — Да, вы правы. Видимо, мне действительно станет легче, если я расскажу, как происходили события в тот злополучный вечер. В ноябре мне нужно было поехать на выходные к родственникам. Без спиртного не обойдешься, поэтому я решил взять восемнадцать бутылок, а на следующий день оплатить их стоимость в кассу, но, на беду, появился Тузлуков, проверил автомашину и документально изъял взятый мной коньяк. Вот все, что я хотел вам рассказать, и это правда. — Вы не возражаете, если ваши показания мы запишем на видеомагнитофон? — спросил Рыков. — Нет, не возражаю, — дал согласие арестованный. Зашел приглашенный сотрудник криминалистического отдела и произвел видеозапись повторного рассказа. — Вячеслав Янович, Ляховец знал, что вы взяли коньяк для себя? — задал дополнительный вопрос Федченко. — Конечно, знал, — подтвердил Хохлов. — Хорошо. Расскажите о других совершенных вами противоправных действиях, — предложил Рыков. — Никаких других противоправных действий, как вы их называете, я не совершал. То, о чем я рассказал, не является преступлением. Просто мне не дали возможности расплатиться вовремя. Я не виновен, — спокойно ответил Хохлов. — Виновны вы или нет, решит суд. Вы прекрасно знаете, что следствие на ваших показаниях не остановится, а будет продолжать свою работу до полного выяснения истины. Нам известно, что случаи с коньяком аналогичного характера у вас были не единичны. Поэтому предлагаю хорошо обдумать это обстоятельство и лучше добровольно, без принуждения, все рассказать следствию, — сказал Федор Федорович. — А чистосердечное раскаяние, явка с повинной, способствование следствию в расследовании уголовного дела, — подхватил Федченко, — будет учтено судом и существенно повлияет на смягчение наказания при вынесении приговора. Мы об этом говорим вам второй день и еще раз советуем использовать возможности закона в свою пользу. — Спасибо за совет, но я чист перед государством и авторитетно заявляю: я не виновен. Вот вам мое заявление, в котором я изложил грубейшие нарушения закона милицией и прокурором, — Хохлов подал два исписанных листа бумаги Федченко. — Прошу его рассмотреть и дать мне ответ. — Ваше заявление будет проверено и вы получите ответ, — заверил Федченко, потом нажал на кнопку звонка и вызвал конвоира. — Уведите арестованного, — приказал он. — Сложный господин, — задумчиво произнес Рыков, когда они остались одни. — Но хорошо уже то, что он признал кражу восемнадцати бутылок коньяка. Начало сделано. Хохлов смог преодолеть самого себя и, как ему ни хотелось, но все же рассказал о краже, прикрывая свой поступок тем, что не сумел оплатить за коньяк в кассе. Нам, Иван Сергеевич, надо допросить водителя и начальника цеха. Они должны сообщить много нового. — Начнем с Ляховца, а потом допросим начальника цеха. Нужно подготовить видеозапись и некоторые фрагменты показать водителю. Без них он не заговорит. А сейчас, если не возражаете, давайте пообедаем. — Не возражаю. Поедем, пообедаем. Они зашли в кабинет Саулякова, где Рыков отпустил сотрудника криминалистического отдела, приказав быть в СИЗО в четырнадцать часов. На автомашине Федора Федоровича они заехали в кафе, расположенное на проспекте Ленина. После обеда опять возвратились в СИЗО. Вызванный Ляховец долго отрицал свое участие в краже, но, когда его ознакомили с некоторыми фрагментами допроса Хохлова, задумался. — Константин, молчать не советую. Это не в твоих интересах. Зачем добровольно лезть в грязные дела, если говоришь, что не виновен. Проведем очную ставку с директором, и ты окажешься стороной виновной. Тебе это нужно? — убеждал и спрашивал Рыков. — Ну что ж, если Вячеслав Янович начал рассказывать о своих делах, то мне сам Господь Бог велел, — глубоко вздохнув, начал Ляховец. — Я подтверждаю показания генерального директора. Он действительно взял коньяк себе. — Вы не возражаете, если ваши показания будут записаны на видеомагнитофонную ленту? — спросил Федченко. — Нет, не возражаю. — Тогда подробнее расскажите, как это происходило, — предложил Иван Сергеевич, записывая показания допрашиваемого. — А что здесь рассказывать? Все было очень просто. Вечером мы заехали на территорию винно-коньячного производства, где Хохлов встретился с начальником цеха Караушем. Они отошли от автомашины, и о чем у них был разговор, не знаю. Я в это время зашел в цех, чтобы попить воды, и когда возвратился, то увидел в салоне сверток, в котором находились бутылки с коньяком. На проходной сторож нас не проверяла, ко на улице мы были задержаны милицией. Они составили протокол и забрали коньяк с собой. — Кому предназначался коньяк? — вновь задал уточняющий вопрос Федченко. — Вячеслав Янович никогда не брал спиртное себе, потому что болеет диабетом и по этой причине его не употребляет. Перед поездкой в купажный цех он мне говорил, что заместитель министра Позуб просил привезти коньяк, который ему необходим для встречи приезжающего начальства из Москвы. — Константин, скажите, сколько раз вы возили коньяк Позубу и где конкретно его передавали? Ведь это был не единственный случай? — спросил Рыков. — Вы правы. Возили мы ему коньяк много раз. Позуб делал заказы постоянно, когда в них возникала необходимость, а сколько раз это происходило, не помню, — ответил Ляховец. — Ну хотя бы последние случаи вы помните? — Сейчас вспомню, — Ляховец на некоторое время задумался, потом продолжил: — В апреле прошлого года из города Вальково, там находится наш винно-коньячный завод, водитель Черба привез два ящика высокосортного коньяка: один — «Букурия», а второй — «Праздничный». Хохлов вызвал меня и попросил ящик «Букурии» отвезти Позубу. Так я и сделал. А второй ящик предназначался Ситняку. В этот же вечер я передал его начальнику милиции. Помню второй случай. Это произошло в августе того же года. Вячеслав Янович послал меня в Вальково к начальнику цеха Косенчуку и попросил привезти ящик коньяка. Я встретился с Косенчуком, взял коньяк и на автомашине Борталимова попытался его вывезти, но, на мое несчастье, был задержан милицией. Мне пришлось срочно связаться с директором и сообщить ему неприятную новость. С помощью Ситняка он сумел замять дело. Конкретно не помню всех случаев, но очень много коньяка пришлось привозить Ситняку, Позубу и Цердарю. Перед праздником Хохлов специально готовил пакеты, которые вручали работникам Совмина и ЦК, его хорошим знакомым и друзьям. — Что еще можете добавить к своим показаниям? — спросил Федченко. — Я рассказал все. Что-то еще добавить не могу. — Тогда прочтите протокол допроса и распишитесь, — предложил Иван Сергеевич. — На первый случай показания неплохие, — когда увели Ляховца, произнес Рыков. — Да. Начало есть. Сейчас наступает ответственный момент в работе следователя, потому что от его умения и опыта будет зависеть результат расследования. Давидюк имеет и то, и другое, но Карауша все же придется допрашивать нам, — заметил Федченко. — Нет возражений, — согласился Федор Федорович, — сейчас даю команду Котову, и подозреваемый будет доставлен в прокуратуру. Думаю, что кабинет заместителя прокурора республики произведет на Карауша особое впечатление, — он набрал номер телефона начальника управления уголовного розыска и попросил доставить начальника цеха.