— Начались мои беды, — сказал Сидореня, — с уголовного дела против Милютина, возбужденного за показ им порнографических фильмов на дому. Работникам уголовного розыска приходится общаться с разными людьми, но их больше привлекают лица коммуникабельные, могущие быстро располагать к себе окружающих. Вот таким человеком и был мой хороший знакомый Данков, который работал в администрации ремонтного центра «АвтоВАЗа». В городе Светловске он знал все и всех. О ком бы я его ни спросил, Данков что-нибудь да скажет. Я и мой заместитель Курленя называли его ходячей картотекой. Где-то в начале 85-го года гражданин Милютин обратился с заявлением в Буденновский отдел о краже двенадцати тысяч рублей, которые хранились в телевизоре. Поэтому при очередной встрече с Данковым у нас зашел разговор о Милютине. Мы обсуждали совершенную у него кражу денег и размышляли, где он мог добыть такую сумму и кто совершил кражу. Данков сказал, что Милютин имеет телевизор и приставку японского производства, по которому за плату показывает фильмы порнографического содержания. Эти сведения я по телефону сообщил Цердарю и послал к нему Данкова. В результате проведенной работы возбудили уголовное дело, и Милютина водворили в ИВС. Через трое суток он был отпущен домой, так как прокурор в санкции отказал. Через какое-то время Данков позвонил мне по телефону и сказал, что это дело пустят на самотек, а потом сообщил о фиктивном браке, заключенном Милютиным с Натальей Багуто, которая прописала его в свою квартиру и получила за это четырнадцать тысяч рублей. — Это не та ли Наталья, которая была замужем за нашим сотрудником Багуто, а когда того уволили из милиции, развелась с ним? — Да, она. Фактически Багуто сумела продать свою квартиру. И в данном случае возбудили уголовное дело, которое расследовал следователь Янин. Наталья побывала на приеме у Ситняка и после этого срочно прописалась по старому адресу. Доказать продажу квартиры и фиктивный брак практически невозможно, поэтому следователь выделил материалы в отдельное производство, а дознаватель, в свою очередь, вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Мне особенно не понравилось поведение Ситняка и следователя Янина. Я попросил Данкова выяснить через Милютина их истинные намерения. Однако мой знакомый этого сделать не смог. Ситняк стал косо смотреть на меня после того, когда я поднял в паспортном отделении материалы о повторной прописке Багуто. Ему явно что-то не нравилось. В это время дело Милютина было рассмотрено в суде, и по его приговору видеоаппаратура изымалась в доход государства, но изъять ее не смогли. На мой вопрос, где она находится, Милютин заявил, что видеомагнитофон он продал, а телевизор подарил жене. Я не поверил и попросил Данкова выяснить истину. Через некоторое время он сообщил, что у Милютина видеоаппаратуру насильно изъяли Осьмак, Вишневский и Цердарь. У Милютиной в соответствии с законом я принял заявление, собрал материал и выслал его в Измаильский отдел для возбуждения уголовного дела, которое принял к своему производству следователь Санюк. С помощью Цердаря через определенное время оно было благополучно прекращено. А я после этого стал его злейшим врагом, и он делал все возможное, чтобы мне навредить. К этому времени Милютин был арестован за участие в хищении запчастей на Тольяттинском автозаводе и находился в СИЗО. По делу в качестве обвиняемого привлекли Данкова, и он также был арестован. Начальник СИЗО Васильев, в руки которого они попали, делал все возможное, чтобы меня опорочить. От него потоком шли оперативные материалы министру, где я характеризовался крайне омерзительно. Проверкой их занимался начальник инспекции по личному составу. Какое заключение он подготовил, не знаю, но однажды меня вызвал заместитель начальника отдела кадров МВД и предложил отправиться на работу опером в Смольяны. Так оказался я на должности рядового сотрудника уголовного розыска. Получилось довольно просто: истина молчит, а зло торжествует. — Степан, а какова роль Ситняка в деле Хохлова? — Я считаю, что привлекать к уголовной ответственности надо и Хохлова, и Ситняка. Оба воры. А действовали они вот как. Перед каждым праздником готовые пакеты Ситняк вывозил из комбината на своей машине, а потом рассылал их по квартирам руководства. Когда отмечалось пятидесятилетие генерала Мунтяна, он много вывез высокосортного коньяка, а с других предприятий — деликатесов к столу. Только за это он должен сесть надолго. Вот вспомнишь меня, отыграется эта мразь на Тузлукове за задержание Хохлова с коньяком. — Ты прав. Пока зло торжествует, но, я думаю, ненадолго. Свежим воздухом повеяло в МВД. Министр поддерживает Рыкова, а тот стремится создать аппарат из профессионалов. Это радует. Уверен, что твой вопрос будет пересмотрен и справедливость восторжествует, — подвел Санев итог беседы с Сидореней. — Дай бог, чтобы так и было, — согласился тот. — Ты ешь, а то все ведь остыло. * * * Цердарь был весьма обеспокоен начавшимся расследованием. Еще с начала проверки, проводимой Саневым и Шамшуриным, он, выбитый из равновесия, заволновался, переговорил с приятелями, предупредив их не давать показаний, как бы ни изощрялись сотрудники милиции при опросах, посоветовался с шурином Дудко. Анатолий Ефремович предложил активных действий пока не предпринимать, а скорее выяснить, что криминального может быть вменено именно ему, и только тогда подключать высокопоставленных покровителей. Главное — не паниковать. Несколько успокоенный, Цердарь убеждал себя, что никому не удастся разбить созданный им щит защиты, поэтому на первых порах просто наблюдал за действиями сотрудников, радуясь их неудачам. Но время шло. Были возбуждены уголовные дела. И это обстоятельство привело его в паническое состояние. Он сделал попытку поговорить с Шамшуриным, но тот отделался молчанием и даже прикрыл дело при его появлении в кабинете. На вопрос, нужна ли помощь, следователь ответил отказом и откровенно выжидал, когда наконец Виктор Александрович отойдет от стола. Для приличия Цердарь еще некоторое время побеседовал на отвлеченные темы, но заметив, что его собеседник разговора не поддерживает, попрощался и торопливо вышел из кабинета. Вечером он заехал на квартиру к Дудко. С приветливой улыбкой его встретила сестра Соня, молодая, рано располневшая женщина. Она расцеловала Виктора Александровича и предложила пройти в зал к мужу, куда обещала принести и ужин. Анатолий Ефремович, в спортивных брюках и майке белого цвета, с солидно выпирающим животом, в одиночку смотрел телевизор. В раскрытое окно влетал теплый ветерок, мягко шевеля шторами. — Здравствуй, Ефремыч. Скучаешь один, — заметил Цердарь и, не ожидая ответа, поинтересовался: — Как мои племянник и племянница? — В пионерском лагере пребывают. В воскресенье Соня их навестила, а мне не удалось. Все работа, черт бы ее побрал. Как только подходит выходной, обязательно найдется какое-нибудь дело. Видимо, пора уходить на пенсию, — заключил Дудко. — В твоем-то возрасте на пенсию? Смеешься, Ефремыч. Надо еще поработать. Уйдешь ты, меня съедят с потрохами. И так крутят, вертят, что-то вынюхивают, — пожаловался Цердарь. — Что крутят, то верно. Даже посадить могут. Сейчас модно отправлять работников милиции в колонию за любую мелочевку. Может, по этой причине они и вокруг меня вьются, — поддержал его Дудко. — Ну со мной ты можешь говорить откровенно. Я твой родственник и обеспокоен не меньше тебя в благополучном исходе дела. Так что можешь не юлить. — Ну хорошо. Я тебе доверяю, как себе. Мне очень плохо. По этому делу, которое они раскручивают, я могу загреметь как организатор ограбления. В своих ребятах я уверен. Они будут молчать, но как поведут себя другие, не знаю. Особенно боюсь Милютина. Он основной свидетель. — А сейчас где он? — В следственном изоляторе. Арестован за хищение запчастей на Тольяттинском заводе. — Завтра поезжай к начальнику следственного изолятора Васильеву и переговори с ним. Он должен тебе помочь. Я его вытаскивал из такого дерьма, что всей своей жизнью не рассчитается. Первое, что сделай, — это переговори с Милютиным, но разговор поведи такой, чтобы тот от страха в штаны наложил. Тогда он будет молчать. Я позвоню Васильеву и попрошу, чтобы держал Милютина на крючке, проводил профилактические беседы и применял другие «эффективные» меры. В этом он мастер. А ты, Виктор, действуй энергично. Обрубай концы везде где можно. Тогда Шамшурин окажется бессильным. Как чувствует себя твой вернейший друг Ситняк? — Мандражит так, что смотреть противно. Совсем упал духом, совсем. Его высокопоставленные покровители ушли в сторону и с ним стараются не общаться, боятся за себя. Ситняк злится, однако ничего сделать не может, а эта сволочь, Санев, делает все, чтобы отправить Серегу на скамью подсудимых, — ответил Цердарь. — Переговори с Сергеем и, если найдешь нужным, действуйте вместе, используйте связи, покопайтесь в прошлом Санева и Шамшурина, испробуйте шантаж, женщин и выпивку. Будет неплохо, если вы их на чем-нибудь поймаете. Тогда многое можно будет нейтрализовать. — Спасибо, Ефремыч. Все, что посоветовал, сделаю. В это время жена Дудко вошла с подносом, принесла ужин и графин вина. Все расставила на столе, понимающе улыбнулась мужчинам и быстро вышла из комнаты. Хозяин дома наполнил бокалы, и они, не чокаясь, молча выпили, а потом принялись за еду, продолжая обсуждать все тот же вопрос. Разошлись довольно поздно. Татьяна еще не ложилась спать, обеспокоенная долгим отсутствием мужа. Встретив Цердаря упреком, что не сообщил, когда придет домой, она метнулась на кухню, чтобы приготовить ужин, но Виктор ее остановил: — Ужинать не буду. У Анатолия Ефремовича и выпил, и закусил. Пошли спать, Танюша. — Витенька, давай договоримся на будущее, сообщай, пожалуйста, где находишься и когда придешь домой, чтобы я не волновалась. Ведь это не трудно, — говорила она, взбивая постель. — Обещаю, Танюша, больше такого не будет. Замотался сегодня и забыл позвонить. Извини меня и не сердись, — Виктор обнял ее сзади, положив обе руки на груди и крепко прижал к себе. Она откинула голову назад, дав поцеловать в губы и шею… Утром, не заезжая на работу, Цердарь отправился в следственный изолятор. Васильев уже находился на рабочем месте и сообщил, что ему звонил Дудко и по всем вопросам проинформировал. — Так в чем проблема, Виктор Александрович? Анатолий Ефремович сказал, что ты все подробно пояснишь. Если вопросы касаются следственного изолятора, то все решим. Здесь сложностей нет, — улыбаясь и разливая крепкий чай, говорил начальник СИЗО. — Задача простая. Необходимо привести в «сознание» одного твоего подследственного и заставить надолго замолчать, — Виктор Александрович постучал ложечкой по стакану, подчеркивая важность сказанного. — Ты предлагаешь организовать сердечный приступ с летальным исходом, как говорят врачи, или самоубийство в камере? Трудно будет, но коль это нужно — сделаем, — помрачнев, заявил Васильев. — Да нет. Ты меня не так понял. Доставь его в следственную комнату, а я сумею поговорить так, что будет молчать. — Кого доставить? — Милютина. Разве Анатолий Ефремович тебе не говорил о нем? — Нет, не говорил. Иди в девятнадцатую комнату. Сейчас его к тебе доставят. Через минут двадцать перед Цердарем сидел Милютин и молчал. — Здравствуй, Наум. Зашел и не поздоровался. Обиделся, что ли? Но повода на обиду я не давал, — начал разговор Цердарь. — Мне обижаться не на кого и нечего. Я жизнью обижен. Зачем вызывали? — спросил Милютин. — А вызывал я тебя просто побеседовать. Кое-что хочу спросить, кое-что хочу посоветовать. — ??? — Тебя не допрашивали по поводу изъятия видеоаппаратуры? — Никто не приходил и никто меня не допрашивал, — ответил Милютин, решив все отрицать. — Наум, зачем врать? Тебя допрашивал Шамшурин, вот в этой самой комнате. Об этом имеются документы и разрешение твоего следователя на допрос. Возникает один вопрос: почему ты скрываешь этот факт и зачем? — Меня допрашивали столько раз, что всех следователей запомнить трудно. Может, и Шамшурин был, сказать утвердительно, не могу, — равнодушно, не повышая голоса, отвечал Милютин. — Послушай ты, дерьмо собачье, не действуй мне на нервы, а отвечай на вопросы! Допрашивал ли тебя Шамшурин и что ты ему рассказал? — начиная закипать, требовал Цердарь. — Я не помню, допрашивал меня Шамшурин или нет, — упрямо твердил Милютин и, не моргая, смотрел на Цердаря. У Виктора Александровича от накатившегося бешенства начала дергаться правая сторона лица. Он медленно поднялся и двинулся к Милютину. Наум побледнел и хотел встать на ноги, но, сбитый кулаком, отлетел в угол. Цердарь приблизился к нему и стал избивать ногами. От боли Наум потерял сознание и очнулся лишь от холодной воды, которую ему лили на лицо. Перед ним на корточках сидел начальник СИЗО, который в это время говорил: — Ни к чему так, Виктор Александрович. Ты же убить его мог. — Ну и хрен с ним. Списали бы как-нибудь. — Кажется, все в порядке. Очнулся, — увидев открытые глаза Милютина, сообщил Васильев. Потом, обращаясь к пострадавшему, сказал: — Виктор Александрович — человек серьезный. Он и покалечить может, поэтому старайся его не злить, — участливо посоветовал начальник СИЗО. Он помог арестованному подняться и усадил его на табурет: — Ты полегче, — сказал он Цердарю, направляясь к двери. — Наум, я еще раз спрашиваю, допрашивал ли тебя Шамшурин и что ты ему рассказал? — переходя на дружеский тон, спросил Цердарь. — Был он у меня несколько раз и просто вел разговор, но не допрашивал. Попросил рассказать об обстоятельствах ограбления видеоаппаратуры. На этот вопрос отвечать я отказался и заявил, что показаний давать не буду, — Милютин говорил с паузами, низко опустив голову. — Молодец. Так поступай и дальше. Если дашь правдивые показания — жить не будешь. Четко осознай это. С сегодняшнего дня ты находишься под пристальным контролем. Малейшие отклонения в сторону будут жестко пресекаться. Не доводи себя до мер «воспитательного» характера, которые будет применять Васильев, но они будут задействованы только тогда, когда ты поведешь себя неправильно. В случае положительного исхода дела в накладе не останешься. Видеоаппаратуру возвратим с компенсацией за ее использование. Тебе все понятно, Милютин? — в заключение спросил Цердарь. — Понятно, — уныло ответил Наум. — Каждый шаг Милютина держи под контролем, — велел Цердарь, возвратившись в кабинет Васильева, — глаз с него не спускай. При малейших отклонениях сразу информируй меня. И еще вот что. У тебя есть свои возможности и их надо использовать максимально по дискредитации Шамшурина, Санева, Сидорени и всех остальных добропорядочных. По Саневу сделай подборку с тех времен, когда его снимали с должности. По Сидорене работаешь согласно просьбе Ситняка. Его отношение у тебя будет. Сможешь все это выполнить? — Ну почему же, конечно, выполню. Не впервой, опыт имеется, — с усмешкой ответил Васильев. — Ценю и Анатолию Ефремовичу доложу о твоей помощи, а сейчас пока, — подавая руку на прощание, улыбнулся Цердарь. Виктор Александрович решил заехать к Ситняку и согласовать с ним дальнейшие совместные действия. Его верный друг Сергей совсем раскис, когда высокопоставленные генералы, стоявшие у него на кормлении и обещавшие золотые горы, вдруг ушли в сторону, спасая свои шкуры. Его надо было встряхнуть и заставить активно сопротивляться следствию, подключить к этому делу бывших «добропорядочных друзей», откровенно предупредив их о нависшей опасности. Это обстоятельство заставит высокопоставленных лиц активно вмешаться в следственный процесс и направить его в нужное русло. Ситняк находился на месте. Он уныло глядел в окно на проходящую рядом магистраль, где беспрерывным потоком шел транспорт из города. — Что пригорюнился, Серега? Сидишь один, без настроения, и, глядя на тебя, самому плакать хочется, — бодрясь, сказал Цердарь и обнял подошедшего к нему Ситняка. — А чему радоваться? Сам видишь, как все пошло. И тебя, и меня Рыков старается посадить, потому так активно под нас копает. А где наши друзья-генералы? Обмарались и затихли. Они задницы свои спасают и уверены, что спасут. Но я им не дам спокойно сидеть на должностях. Когда мне плохо станет, начну всех закладывать. А сказать есть что, — со злобой ответил Ситняк. — Тебе давно пора обозлиться и начать активно действовать. Первое, что нужно сделать, — это подключить к делу своих высоко сидящих оглоедов. Каждому объяви о своих намерениях. Пусть потрясут лампасами и сделают то, что они должны были давно сделать. Подключай их, Серега, они должны поставить палки в колеса следствию и помочь нам. — После того как эта свора мудаков даже на мои телефонные звонки отвечать не желает, я буду поступать так же. Прощать такого отношения не собираюсь. Когда возил ящиками коньяк и деликатесы, то брали без зазрения совести, а сейчас, видите ли, боятся обмараться. Нет, дудки, будете, сволочи, делать то, что я скажу, — все больше возбуждаясь, говорил Ситняк. — Вот сейчас на тебя приятно смотреть. Только одну внесу поправку: подключай твоих дружков к работе немедленно, сегодня же. Если ты со своей стороны, а я со своей привлечем наши связи к делу, то, даю голову на отсечение, расследование не даст результата, — заверил Цердарь.