И то, что этих парней, порядком огрубевших на войне, женщина назвала детьми, было так необыкновенно, что иные вздохнули порывисто, иные глотнули застрявший в горле ком. Текстильщица говорила серьезно и строго о Ленинграде, о том, что в городе сокращен хлебный паек, погасло электричество, не ходят трамваи. Остался только один путь в страну, на Большую землю. Этот путь пролегает здесь, через Ладогу. И Шлиссельбургская крепость — бессменный часовой на этом пути. — Рабочие Ленинграда велели сказать вам, — продолжала делегатка, — что из крепости уходить нельзя. Вам будет трудно. А когда станет трудно невмоготу, скажите, и те, кто остались в городе — женщины, старики, подростки, — возьмут винтовки, придут помочь вам… Гости раздали бойцам подарки. Кому достались теплые варежки и шарфы, кому — кисеты с махоркой, открытки с видами Летнего сада, Зимнего дворца, Медного всадника. Всех оделили белыми хрустящими сухарями. Бойцы не хотели принимать бесценный дар голодающего города. Но и обидеть отказом нельзя было. Всем запомнился этот проникновенный, дружеский разговор. Володя взял у девушки метлу, которой она подметала каменный пол. Но девушка не сразу отдала метлу, и они потянули ее в разные стороны, за прутья и палку. Оба рассмеялись. Пулеметчик робел и в то же время старался показать себя бывалым солдатом. Но он заикался от смущения, когда обратился к молодой гостье: — Тебя как зовут? — Алла… Алла Ткаченко. Я работаю таксировщицей на Ледневской пристани. Так что я здешняя, ладожская. Она махнула рукой в сторону озера. Алла не была красива. Худенькая, глазастая, с расплывчатой линией губ, она хорошела, только когда смеялась. Ее глаза светились и легкие волосы разлетались над лбом и ушами. Иринушкин вдруг взял ее за руку и сказал: — Хочешь, пойдем посмотрим фашистов. И они выбежали из землянки. Володя знал такое место в крепости, откуда можно было, не выходя на стену, отлично разглядеть Шлиссельбург. Он привел Аллу в башню. Поднялись по винтовой лестнице к слуховым окнам. Но черные силуэты домов и бугры блиндажей не показались девушке интересными. Она залюбовалась звездами, лившими ровный свет на реку и остров… Ночь прошла спокойно. Делегатам отвели самое удобное и безопасное помещение — подвал, «киношку». Утро же началось сильным обстрелом. Гитлеровцы били в упор по флагу на башне. Весь гарнизон по тревоге вышел на боевые позиции. От водонапорной башни отлетали куски бетона, спаянного с железом. Снаряды рвались с визгом и лязгом. Похоже было, что над крепостью взад и вперед ездит немазаная телега. Осколком перебило древко. Флаг, прочертив воздух, упал на землю. Все, кто наблюдали этот удивительный бой, затаясь за стенами, невольно охнули. В ту же минуту крупными прыжками к флагу устремился Степан Левченко. Он сделал это, не ожидая команды. Просто не мог видеть сброшенным стяг, который перед тем сам водрузил. Размахивая над головой обломком древка с красным полотнищем, Левченко подбежал к водонапорной и исчез за ее квадратной дверью. Весь верх бетонной башни был разбит снарядами, крышу снесло. Торчали стропила и перекрытия. В верхнем окошке показалось добродушное лицо Степана. Он осмотрелся и, видимо, решил, что такая высота недостаточна для флага. Спустя несколько минут Левченко увидели на самой вершине башни. Флаг был засунут у него за пояс. Руками он держался за стропила, а ногами нащупывал, твердо ли держатся остатки бетона. Наконец он подтянулся и грудью лег на перекрытие. На землю падали щепки и куски камня, отбиваемые пулями. Степан действовал осмотрительно и спокойно, точно не было под ним высоты и вокруг не роился злой свинец. Левченко прикрепил древко. Полюбовался своей работой. И снова спустился в башню. Загремели немецкие батареи с Преображенской горы. Казалось, огневой налет длился бесконечно. Вдруг все звуки разгоревшегося боя перекрыл удар огромной силы. Он возник и тотчас угас. Но в следующее мгновение разрывы снарядов не казались уже такими оглушительными. Эхо долго еще отзывалось где-то на берегу. Люди смотрели на вышку и не узнавали ее. У подножия лежала бесформенная груда железа: это упал с высоты водяной резервуар. Верхушка башни сместилась и грозила вот-вот обрушиться. Оставлять ее в таком виде было нельзя. К башне поспешили подрывники. Они заложили тол. Вскоре на том месте, где стояла водонапорная башня, дымилась гора бетона… Так во второй раз упал флаг, но уже вместе с вышкой. Делегаты следили за ходом боя. Не прошло и получаса, как красный флаг появился в другом месте, посреди крепости, на колокольне. Его поднимал не Степан, а добрый десяток добровольцев. Они же следили и за тем, чтобы был порядок. Флаг, пробитый осколками, тотчас заменялся новым. Гитлеровцы поутихли. Нервы у них успокоились, а может быть, просто не хотелось делать напрасную работу. Красное полотнище развевалось над островом. У бойцов было светлое, хорошее чувство. Свой праздник они встречают как должно. Вечером в подвале прощались с делегатами. Настоящего концерта художественной самодеятельности не было. Алла Ткаченко пела свои любимые песни, про рябинушку, про стежки-дорожки. Девический голос переливался под мрачными сводами, наверно, впервые за всю их историю. Потом пели вместе «Варшавянку». Молодые бойцы не знали слов. Кировский прокатчик говорил слова каждого куплета, и десятки голосов подхватывали их: Вихри враждебные веют над нами, Черные силы нас злобно гнетут! В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще судьбы безвестные ждут! Песня революции, окрепнув, гремела с торжественной решимостью. Но мы подымем гордо и смело Знамя борьбы за рабочее дело, Знамя великой борьбы всех народов За лучший мир, за святую свободу. «Варшавянка», с которой когда-то шли в битву отцы, ныне вела и сыновей на воинский подвиг: На бой кровавый, Святой и правый, Марш, марш вперед, Рабочий народ! Всем нравились эти старые, зовущие и немного грустные слова. Пели, взявшись за руки, и казалось, что это не руки соединены, но артерии, кровь стучала в сердца. Делегаты не спрашивали, что передать от защитников крепости ленинградцам. То, что они видели здесь, стоило любых речей. В подвал вошел дежурный и доложил: — Шлюпки у причала. Девушка тихо сказала пулеметчику: — Пиши мне. Буду ждать твоих писем. Она наклонила голову, и Володя увидел летящие шелковинки ее волос. Делегаты пошли на берег. К орудиям встали удвоенные расчеты, чтобы при опасности надежно защитить переправу. Г Л А В А IX