Мы приехали в Лукку. Настоящий лабиринт из круговых улочек; мне пришлось сосредоточиться, потому что водят в этой стране как бог на душу положит. Машины возникают из ниоткуда без всякого предупреждения, сворачивают, не включив поворотники. Хуже, чем в Париже! Я чувствовала, как во мне поднимается раздражение, а еще легкие спазмы в животе – это мне совсем не нравилось. Как перед месячными. Может, я съела что-нибудь не то в самолете? А вдруг дело серьезнее? Меня охватило беспокойство. Чарла была права. Чистое безумие отправляться в такую поездку в моем состоянии. Я была на третьем месяце беременности, это один из самых уязвимых периодов. Мне следовало подождать. Никуда бы Уильям Рейнсферд не делся за шесть месяцев. Но, видя лицо Зоэ, такое прекрасное, пылкое, дышащее радостью и энтузиазмом, я ни о чем не жалела. Она еще ничего не знала о том, что происходило между ее отцом и мною. Мы по-прежнему держали ее в неведении относительно наших планов. Ей предстоит незабываемое лето. Паркуя «фиат» на бесплатной стоянке недалеко от крепостной стены, я знала, что сделаю все возможное, чтобы это стало для нее самым чудесным путешествием. Я сказала Зоэ, что мне нужно немного отдохнуть. Пока она болтала в холле с приветливой Джованной, весьма дородной женщиной с чувственным голосом, я приняла прохладный душ и вытянулась на постели. Боль внизу живота понемногу утихла. У нас были смежные комнаты. Они были маленькие и расположены на последнем этаже внушительного старинного здания, но очень уютные. Я часто вспоминала, как мать отреагировала на мой звонок из дома Чарлы и сообщение, что я не приеду в Нахант и увожу Зоэ в Европу. По тому, как она замолкала и откашливалась, я поняла, что она обеспокоена. В конце концов она спросила, все ли в порядке. Я ответила самым веселым голосом, какой только могла изобразить, что все отлично, просто мне представился случай посетить Флоренцию вместе с Зоэ, а потом мы вернемся в Штаты повидаться с ней и папой. «Но ты же только приехала! И провела всего несколько дней у сестры! – запротестовала она. – И зачем так комкать каникулы Зоэ? Я не понимаю. Ты же сама говорила, что очень скучаешь по Соединенным Штатам… Этот отъезд мне кажется слишком поспешным». Я почувствовала укоры совести. Но как объяснить всю историю по телефону? Придет день, и я все им расскажу. Но не сейчас. Лежа на розовом покрывале, от которого исходил легкий запах лаванды, я по-прежнему мучилась чувством вины. Я ведь ничего не сказала матери о беременности. Не сказала и Зоэ. Мне так не терпелось им объявить, и отцу тоже. Но что-то меня удерживало. Какое-то странное суеверное чувство, глубоко укоренившийся страх, какого раньше я никогда не испытывала. За последние месяцы моя жизнь незаметно изменила свой курс. Была ли причина в Саре и улице Сентонж? Или так действовало уходящее время? Я бы не сумела сказать. Во мне поселилось стойкое ощущение, будто я выхожу из мягкого защитного тумана, которым была окутана так долго, – и это было единственное, что я отчетливо сознавала. Чувства мои оживились, приобрели особую остроту. Больше никакого тумана. Ничего расплывчатого и мягкого. Только факты. Найти этого человека. Сказать ему, что Тезаки и Дюфоры никогда не забывали его мать. Мне не терпелось встретить Уильяма. Он был здесь, совсем близко, в этом городе, возможно даже, он как раз сейчас прогуливался по виа Филлунго. Лежа в своей комнатушке, куда из открытого окна доносились обрывки разговоров, смех, треск пресловутых итальянских «vespa»[39] и велосипедные звонки, я ощущала близость к Саре – я была к ней ближе, чем когда-либо. Скоро я встречу ее сына, плоть от ее плоти, кровь от крови. Никогда я не буду еще ближе к этой девочке с желтой звездой. Протяни руку, возьми телефон и позвони ему. Это просто. Легко. И однако я была неспособна это сделать. Я беспомощно смотрела на старый черный телефон и вздыхала от отчаяния и раздражения. И снова откладывала на потом, почти стыдясь и чувствуя себя дура дурой. Пришлось напомнить себе, что я так помешалась на сыне Сары, что даже не обратила внимания на Лукку, на ее красоты и очарование. Я, как сомнамбула, шла за Зоэ, пока та ловко пробиралась по запутанным, извилистым улочкам, как будто всю жизнь прожила здесь. Я ничего не видела в Лукке, потому что для меня был важен только Уильям Рейнсферд. И все же я никак не могла набраться духу позвонить ему. Зашла Зоэ и присела ко мне на краешек кровати. – Ты в порядке? – Я отлично отдохнула, – заверила я. Ее ореховые глаза пробежали по моему лицу. – Думаю, тебе стоит отдохнуть еще, мама. Я нахмурилась: – У меня такой усталый вид? Она покачала головой: – Отдохни, мама. Джованна меня покормила. Не беспокойся за меня. Я сама всем займусь. Она была так серьезна, что я невольно улыбнулась. Дойдя до двери, Зоэ обернулась: – Мама… – Да, сердце мое? – А папа знает, что мы здесь? Я еще ничего не сказала Бертрану. Он будет в ярости, когда узнает, – в этом я могла не сомневаться. – Нет, он не знает, дорогая. Она подергала ручку двери: – Вы с папой поссорились? Бесполезно лгать этим ясным вдумчивым глазам. – Да. Папа против того, чтобы я старалась как можно больше узнать про Сару. Он будет недоволен, когда узнает, что мы здесь. – Но я знаю, что дедушка в курсе. Искренне удивившись, я села в кровати: – Ты говорила обо всем этом с дедушкой? Она кивнула: – И знаешь, он очень интересуется историей Сары. Я позвонила ему с Лонг-Айленда и проговорилась, что мы летим сюда, чтобы встретиться с ее сыном. Я подумала, что ты все равно потом позвонишь ему, но была так возбуждена, что не сумела удержать язык за зубами. – И что он тебе сказал? – спросила я, пораженная искренностью этого ребенка. – Что мы правильно делаем, что едем, и он скажет то же самое папе, если тот заведется и станет ругаться. А еще он сказал, что ты чудесный человек. – Эдуар так и сказал? – Да, так и сказал. Я была и растеряна, и тронута. – Дедушка сказал еще кое-что. Он добавил, чтобы ты была осторожна, а меня попросил следить, чтобы ты не слишком уставала. Значит, Эдуар знал. Знал, что я беременна. Наверняка он говорил с Бертраном. И наверняка разговор между отцом и сыном был долгий. Вполне возможно, что теперь Бертран был в курсе того, что произошло в квартире на улице Сентонж летом сорок второго года. Голос Зоэ отвлек меня от этих мыслей. – Почему ты не позвонишь Уильяму, мама? Нужно договориться о встрече. – Ты права, дорогая. Я взяла листок, на котором почерком Мары был написан номер телефона, и набрала его на допотопном телефонном диске. Сердце стучало, как барабан. Ситуация казалась нереальной. Я звонила сыну Сары. Раздалось несколько гудков, потом бормотание автоответчика. Женский голос зачитывал сообщение на итальянском. Я быстро повесила трубку, чувствуя себя полной идиоткой. – А вот это действительно глупо, – заметила Зоэ. – Никогда нельзя вешать трубку, если попадаешь на автоответчик. Ты мне это сто раз говорила. Я стала набирать снова, посмеиваясь над тем, как она напустилась на меня, прямо как взрослая. На этот раз я подождала сигнала. Мое сообщение получилось безукоризненно корректным, без всяких заиканий, как если бы я репетировала его несколько дней. «Здравствуйте, я Джулия Джармонд. Мне дала ваши координаты Мара Рейнсферд. Мы с дочерью сейчас в Лукке, остановились в «Каза Джованна», на виа Филлунго. Мы приехали на несколько дней. Я жду известий от вас. Спасибо. До свидания». С облегчением и разочарованием я положила трубку обратно на черный цоколь. – Вот и хорошо, – сказала Зоэ. – А теперь продолжай отдыхать. Я скоро вернусь. Она поцеловала меня в лоб и вышла из комнаты. Мы поужинали в забавном ресторанчике прямо позади отеля, рядом с anfiteatro — широкой площадью, окруженной старинными домами, которая много веков назад служила местом проведения средневековых турниров. Небольшая сиеста помогла мне восстановить силы, и я с удовольствием наблюдала за круговертью туристов, жителей Лукки, уличных торговцев, детей и голубей. Для меня стало открытием, до какой степени итальянцы любят детей. И официанты, и торговцы называли Зоэ «principessa»[40], всячески ее ублажали, улыбались, щипали за уши и за нос, гладили по волосам. Вначале меня это нервировало, а ее только веселило. Мне нравилось смотреть, как она прилагает отчаянные усилия, чтобы выговорить на своем убогом итальянском: «Sono francese e americana, mi chiamo Zoë»[41]. Жара спала, уступив место толике прохладного воздуха. Но я знала, что нам предстоит томиться от духоты в наших маленьких, выходящих на улицу комнатах на последнем этаже. Итальянцы, как и французы, не большие любители кондиционированного воздуха. А я этим вечером не отказалась бы от славного ледяного ветерка. Когда мы к вечеру вернулись в «Каза Джованна», усталые от разницы во времени, то нашли на двери пришпиленную записку: «Per favore telefonare William Rainsferd»[42]. Я стояла перед дверью, как громом пораженная. Зоэ радостно вскрикнула. – Позвоним прямо сейчас? – неуверенно предложила я. – Ну конечно, всего-то без четверти девять, – сказала Зоэ. – Ладно, – кивнула я, отпирая дверь дрожащей рукой. Прижав трубку плечом, я в третий раз за день набрала номер. И опять попала на автоответчик. – Не вешай трубку, говори, – зашептала мне Зоэ. После сигнала я пролепетала свое имя, заколебалась, уже готова была дать отбой, когда мне ответил мужской голос: – Алло? Американский акцент. Это был он. – Добрый вечер, – сказала я, – это Джулия Джармонд. – Добрый вечер, – сказал он, – я как раз ужинаю. – О, извините… – Ничего страшного. Хотите, встретимся завтра в первой половине дня? – Отлично, – согласилась я. – На крепостной стене есть очень хорошее кафе, сразу за палаццо Манси. Увидимся там в полдень?