32 ЛАКС МАККРЕЙ ЛАКС МАККРЕЙ НЕ любила нянчиться с детьми и уж точно не нуждалась в деньгах. Но от завидной должности няни Уайатта Сальгадо-Хайдсмюрра она не смогла отказаться. И не потому, что любила Уайатта. Тот был милым ребенком, но Лакс больше интересовал его отец. И никаких пошлых фантазий про няню и ее нанимателя. Фу. Отец ребенка интересовал ее, потому что Генри Хайдсмюрр был большой шишкой в издательском доме Condé Nast[30]. Лакс не знала точно, какую именно должность он занимает (главный исполнительный директор, финансовый директор, вице-президент – что-то в этом роде), а также какое именно печатное издание он выпускает. Но детали не имели значения. Важно было то, что если Лакс поладит с сыном Генри, то стажировка в Vogue окажется у нее в кармане еще до окончания школы. Как минимум еще два человека из ее собственной школы претендовали на эту должность няни, но Лакс опередила их. Чета Сальгадо-Хайдсмюрр нуждалась в ее услугах, чтобы иметь возможность раз в неделю вечером сходить куда-нибудь вдвоем. Это могло быть что угодно – от похода в кинотеатр или на вечер благотворительного сбора средств до посещения официального торжественного мероприятия. От Лакс требовалось лишь появиться и часик поиграть с шестилетним ребенком, а затем уложить его спать. Последние пять месяцев все шло по одному и тому же плану: поиграть с Уайаттом и его всегда новыми, всегда дорогими игрушками, проследить, чтобы он почистил зубы, дать собачке Шугар погрызть специальную игрушку на коврике, уложить ребенка спать, а потом, наконец, написать Брэму сообщение, что путь свободен. Обычно Лакс выжидала полчаса, прежде чем написать Брэму. Она убивала время, развалившись на темно-коричневом кожаном диване в гостиной и просматривая страницы в «Инстаграме». Каждому посту она уделяла несколько секунд, затем двойным нажатием ставила лайк. Она наткнулась на фотографию Люсии, наклонившей голову и поджавшей губы. Вот опять: плохо подобран фильтр, и когда уже эта девушка научится выбирать правильный ракурс? Когда Лакс увеличила изображение, ей в глаза бросился воспаленный прыщ на нижней стороне челюсти, который Люсия не замаскировала тональным средством как следует. Лакс сморщила нос и пролистнула этот пост, не поставив лайк двойным нажатием. Еще через пару минут она подняла глаза и увидела, что в комнате стоит Уайатт. Она ахнула так громко, что Шугар, лежавшая на коврике у ее ног, подпрыгнула. – Что ты здесь делаешь? – Я не могу уснуть, – ответил Уайатт. Теперь и собака вскочила с подстилки и подбежала к босым ногам Уайатта. Скоро они начнут играть вместе. Скоро они расшалятся так, что их потом не успокоишь. Это было нехорошо. – Просто закрой глаза, – сказала Лакс. – И сам не заметишь, как заснешь. Она гордилась тем, как строго вела себя с детьми, не шла у них на поводу. Лакс инстинктивно понимала, что нянчиться с Уайаттом – почесывать ему спинку, как он всегда просил делать перед сном, и сидеть с ним, пока его глаза не закроются, – это неправильный подход. Он уже слишком большой для такого, и, к тому же, стоит ей разок уступить – и потом придется постоянно это делать. Нет уж. Только строгая любовь. Никаких телячьих нежностей. Дома у Лакс никто никогда не обращал на нее внимания, когда она плакала. Она знала, что твердость нужно прививать с юных лет. Родители Уайатта всегда изумлялись, когда приходили домой и обнаруживали, что их мальчик без возражений отправился спать. Для них Лакс была чудотворцем. Она попыталась тонко намекнуть, что так же может творить чудеса, принося латте редакторам или помогая на фотосессиях. Но пока никаких предложений о стажировке не поступило. Пока что. – Я не смогу уснуть, даже если закрою глаза, – возразил Уайатт. – Я все время слышу какие-то звуки. – Что за звуки? – Похоже, кто-то стучит в мое окно. Сальгадо-Хайдсмюрры жили в огромном доме в районе Дитмас-Парк в Бруклине, где с виду здания выглядели красиво, но построены были из дерьма. – Это просто холод, Уайатт. Дома здесь жили и дышали, но, казалось, постоянно страдали от пневмонии. Всегда сквозняк, всегда течет; нельзя сделать и шага, чтобы полы не стонали. – Холод не шумит. – В этом доме шумит. А теперь иди спать. Уайатт вздохнул и зашагал обратно наверх в своей пижаме с крохотными звездолетами, бормоча что-то об изменении климата и о том, что сегодня ночью не так уж и холодно. Лакс вернулась к телефону, но всего через пару минут Уайатт появился снова. Такое поведение вызывали издержки возраста. – Можешь посидеть в моей комнате, пока я не усну? – попросил он. Лакс мигом отбросила всю эту чушь про строгую любовь. Теперь речь шла только о целесообразности. Чем быстрее он заснет, тем быстрее она сможет написать Брэму, а ей ужасно хотелось написать Брэму. Он всегда приходил после того, как Уайатт засыпал, но Лакс не до конца была уверена, придет ли Брэм сегодня. Они поссорились. Лакс даже не могла вспомнить причину ссоры, просто Брэм вел себя странно, а потом она сказала что-то, чего, вероятно, не должна была говорить, и он сказал что-то, о чем определенно должен был пожалеть, и все закрутилось. Днем в школе они не обменялись ни словом. Да, они, как всегда, сидели за одним столом, но тут уж ничего не поделать. Лакс и Брэм практически делали одолжение всей столовой, когда просто сидели и позволяли другим глазеть на себя. Но хотя Лакс и Брэм разговаривали со всеми соседями за своим столом, между собой напрямую они не общались. Лакс надеялась, что никто этого не заметил. Чем скорее она напишет Брэму, тем скорее их ссора завершится примирением. Хотелось бы надеяться. – Ладно, пойдем, – сказала Лакс Уайатту. Она снова уложила ребенка, но его глаза оставались открытыми и походили на два огромных озера, наполненных тревогой. – Ты можешь проверить окно? Просто чтобы убедиться? Лакс выдавила из себя улыбку. Процедура отхождения ко сну затягивалась. Лакс собиралась попросить прибавку к жалованью. Она подошла и отдернула занавеску. – Видишь? Ничего там нет. Никого не было ни у окна, ни на деревьях, ни на тротуаре. Однако Лакс заметила кого-то на детской площадке, сидящего на качелях. Извращенец. Ей было все равно, насколько хорош этот район или насколько просторный двор в этом доме, – ни за какие деньги Лакс бы не согласилась жить так близко к детской площадке. Днем на площадках бегает миллион сопляков, а ночью там отираются всякие отбросы общества. – Можешь просто остаться, пока я не усну? Лакс закатила глаза, но решила, что сможет написать Брэму отсюда, как только Уайатт начнет клевать носом. Она села в кресло-качалку в углу комнаты Уайатта. Телефон в руке зажужжал, и Лакс посмотрела на экран. Ее сердце слегка подпрыгнуло, когда она увидела, что пришло сообщение от Брэма. Он тоже был готов помириться. «Ребенок спит?» «Еще нет. Ему мерещатся чудовища». Она наблюдала, как на экране мигает троеточие. «Значит, ты рассказала ему обо мне?» И рожица дьявола. Лакс усмехнулась. Наверное, им было бы правильнее обсудить ссору и, возможно, попытаться разобраться в проблеме, чтобы подобное не повторилось. Но это – притвориться, что ничего не произошло, и замять дело, – было в миллион раз проще. Лакс уже собиралась ответить, когда раздался яростный лай. Лакс застонала. – Шугар! – вскочил на кровати Уайатт. – Мы оставили Шугар внизу! – С Шугар все в порядке. Но даже когда Лакс попыталась уложить Уайатта обратно, Шугар не переставала скулить. В конце концов она завизжала, и Лакс услышала, как маленькие собачьи когти царапают нижнюю ступеньку лестницы. – Ты должна забрать ее к нам, – сказал Уайатт. – Ладно, – уступила она. – Оставайся в постели. Лакс вышла в коридор; собачий лай там раздавался громче. Странно, но Лакс показалось, будто вместе с лаем она услышала, как кто-то зашикал. Как будто кто-то пытался успокоить Шугар. Когда она спустилась вниз, Шугар была занята тем, что жевала свою игрушку. Лакс подхватила щенка, собираясь отнести его наверх, но что-то привлекло ее внимание. Она уставилась на солдатиков из «Звездных войн», которыми Уайатт играл на полу в гостиной, пытаясь понять, почему они выглядят так… странно. И тут она поняла самую странную вещь. Вместо того чтобы валяться в куче, как всегда, игрушки стояли вертикально, по кругу. Лакс пнула ногой, и солдатики опрокинулись, некоторые разлетелись далеко по полу. Обычно она ненавидела шум, производимый этим домом, но сейчас застыла на месте, прислушиваясь. В кои-то веки скрипучий старый дом погрузился в тишину. Смутное беспокойство пробежало по коже Лакс, как снежная пороша. Ее не отпускало ощущение, что в доме есть кто-то еще. Но когда Лакс огляделась – выглянула в дверные проемы и посмотрела за креслами, – то никого не нашла. Мгновение спустя наверху послышался шум. Шаги над ее головой. – Я же велела тебе оставаться в постели, – пробормотала она. Лакс помчалась в комнату Уайатта, втайне радуясь возможности убраться из гостиной. Но Уайатт лежал в постели и крепко спал. Лакс застыла на пороге, пытаясь соотнести этот его мирный вид с только что услышанными шагами. Она крепче прижала Шугар к груди и постаралась как можно точнее вспомнить тот звук. В итоге Лакс убедила себя, что ослышалась, что это, должно быть, гудели трубы. Она закрыла дверь в комнату Уайатта и спустилась вниз. Лакс присела на диван с Шугар, поглаживая пушистую белую шерстку щенка. Она чувствовала себя киношной злодейкой, но, находясь в очень старом доме в такое позднее время, слегка успокаивалась, держа на коленях что-то вроде живого комочка сахарной ваты. И тут Лакс услышала его. Тот самый стук, который описал Уайатт. Это была не просто игра воображения, потому что Шугар внезапно оживилась, все ее маленькое тело напряглось, ушки навострились. Только теперь стучали в окно гостиной. Даже не стучали, а, скорее, звякали, словно длинный ноготь медленно постукивал по стеклу. Или камешек. Это Брэм? Может быть, он бросает камни в окно в дурацком приступе романтичности? Лакс подошла к окну и одним быстрым движением отдернула занавеску. Никого. Должно быть, это ветер. Бросал камешки в стекло. Раздался новый стук, теперь уже в дверь. Лакс провела пальцем по экрану телефона и открыла свою переписку с Брэмом. «Это ты стоял у окна? А сейчас стоишь у двери?» Но прочитав то, что написала, она тут же удалила все. Ее посчитают сумасшедшей. Как бы ей этого ни хотелось, Лакс не могла спокойно усидеть на диване. И она не могла игнорировать постоянный шум, который становился все громче с каждым мгновением. Она выпрямила ноги, бесшумно переступая по полу, прижала к себе Шугар и направилась в прихожую. За дверью никого не могло быть. Но за дверью кто-то был.