– А вы, господин полицейский, что же в морском мундире ходите? Или цвет не подходит? – язвил Дзембовский. – Имею право. Нахожусь в бессрочном отпуске по ранению. Списан. – Тоже в японскую? В Цусимском бою? – Нет, портартурец. Там и ранили. Не хотелось распостраняться, будто он чем- то виноват, особенно перед этими юношами. Каждый раз это утомляло. – Но, я к вам по делу. Вы, господа изобретатели, верно знаете, где находится барон Пфальц, Дмитрий Иванович?– попытался заставить дергаться молодых людей полицейский чиновник, – не мог он сквозь землю провалится. – Так откуда? – начал Игнатий. – с Дмитрием общались, и дома бывали. А познакомились в кружке мотористов. Мы часто его мотор обслуживаем. Стабров поднаторел в восточных техниках, Юйлань его поднатаскала. И жест, когда собеседник касается пальцем носа, а затем косит глаза вниз и влево- вернейший знак, что привирает человек. Так что в отношении Людаковского остались вопросы. – Хороший человек, Дмитрий Иванович, не заносчивый. и спортсмен страстный. – А где вы проживать изволите? – резко сменил тему Сергей Петрович. – Так комнату, недалеко отсюда. А родители наши в Вешняках проживают. Стабров сразу смекнул. Железная дорога, станция недалеко. Но, пока непонятно всё… – Я графу Кавскому представлен, уважаемые мотористы. И вашу машину можно было бы и показать, – попытался умаслить собеседников морской офицер, – может быть и в полиции тоже. На какую сумму вы рассчитываете? – Ну, – и Игнатий переглянулся с Савелием, – в семьсот рублей. Это с коляской будет. Не особо дорожаться. Обычный «Дукс» идёт за четыреста пятьдесят, улучшенный за пятьсот двадцать. – Надо на гонки его выставить. Тогда мигом продадите, – посоветовал он, – через три недели заезд, опять на Владимирском шоссе. – Мы успеем, – обрадовался Игнатий. – Но, о Дмитрии Ивановиче Пфальце узнаете, сообщите, – и Сергей Петрович дал визитку. Стабров распрощался, и покинул гостеприимное место. Пока извозчик вёз на Петровку, он готовил записку для соглядатаев. *** Девяткин, чуть поразмыслив, нарядился в мастерового. Долго рассматривал себя в зеркало. поправлял картуз. Взял и фанерный ящик с инструментом для резки стекла. Правда, не забыл и браунинг. А то кто его знает, как дело повернётся. Прошёл чёрным ходом из своего дома, что бы никто не стал радостно кричать: – Андрей Сергеевич, неужто вы?! Ах какая новая на вас одежда! Что потом было бы, лучше и не вспоминать, прямо пьеса какая, водевиль с канканом. Так- то есть у них квартирка, для таких дел. Но, там пока Волков, его старый друг проживает. Тоже служит в Сыскной полиции, но там непонятности какие-то, говорят, ремонт. И, служебная квартира есть, а жить там пока нет воможности. И, скрепя зубами, для конспирации, двинул Девяткин на трамвайную остановку ждать вагон «Б». Не может же мастеровой на извозчике кататься. А то можно и бобровую шапку напялить, вот мол, я, такой пролетарий! И жалованье большое, прямо на радость Кару Марксу! «Ничего, и на трамвае за две копейки проехаться можно. Я, чай, чиновник девятого ранга по табелю. Небось не графья» – успокаивал себя страж закона. Трамвай, гремя стальными колёсами по рельсам, проявился быстро. Полицейский влез вместе с ящиком, и без лишних слов заплатил и за багаж. Доехал с Бульварного кольца до Остоженки быстро, и дом в окошко разглядел. Шмыгнул Девяткин к дворницкой, постучал. Дверь приоткрылась, выглянуло хитрое лисье лицо Николая Васильевича. – Я от Филип Филипыча, – грянул пароль, и Девяткин зашёл в квартирку домового служителя порядка. Обычные скромные покои. Полицейский осмотрелся, придвинул к себе табурет поближе. – Во сколько молочницу ждать? – В аккурат через полчаса будет. Вот те крест, – говорил перепугавшийся не на шутку дворник. В чём тут дело, полицейский понял не сразу, а лишь пощупав кобуру. Пистолет почти выскочил на пол, испугав впечатлительного Николай Васильевича. – А ты как думал, всё по – серьезному будет. А ты здесь сиди, пока торговка не придёт. Дворник осторожно, оглядываясь через плечо, соорудил козью ногу из газеты и набил её махоркой. Зажёг от уголька, полицейский вздохнул, и почуствовал, что уже накурился. Даже закашлялся с непривычки. – Табак хороший, крепкий…– улыбнулся дворник, – очень замечательный… – Только аж глаза слезятся… – Так это с непривычки, – и дворник прильнул к подслеповатому окошку своих аппартаментоа, – О, появилась… – прошептал Васильич. Во двор дома въехала тележка, на мягком резиновом ходу с несколькими флягами. Такая прямо живописная картина образовалась. – Молоко, сметана, творог, – закричала молочница, не забыв подложить кирпич под колесо. Из двух подъездов чёрного хода стали выходит кухарки и гувернантки с бидонами, бидончиками и флягами. Девяткин смотрел за этим, и решил, что пора бы и самому показаться на свет божий. – Стекло, стекло вставляю, – в тон стал кричать новоявленный труженик. – А не поможете донести, – попросила молочницу кухарка из одной квартиры, увидев, что у неё аж пять бидонов образовалось, – не управлюсь я. – Да как я молоко оставлю? – Так я посмотрю, – вызвался добросердечный Девяткин, ничего не пропадёт, не сомневайтесь! – Ишь ты! – уперев руки в боки заявила торговка, – так посмотри! И она пошла в дом, вместе с прислугой, держа осторожно проданный ею же товар. Девяткин прогуливался, нахально зыркая на кухарок. Те в ответ только посмеивались, да отворачивались от охальника. Лишь одна, побойчее спросила: – Откуда такой хваткий взялся? – Так владимирские мы, – не соврал полицейский. – Молодец какой. Держись Зойки, за её юбкой не пропадёшь, баба она вдовая… – и засмеялась, а за ней и остальные, – детей у неё нет, только вот племянники имеются. Но не беспокойся, ребятишки уж взрослые. В цирке они работают. Называются.... Тьфу ты, по- французски как-то. Акробаты. Девяткин был просто вне себя от радости, но сделал нарочито удивлённое лицо, чем порадовал местных женшин. Тут уж пришла Зоя Павловна, и опять стала наделять всех молоком. Андрей Сергеевич за лучшее решил ретироваться, и оставить знакомство с знойной дамой на более спокойное время. *** Минаков же в это время оглядывал афишу Цирка на Цветном Бульваре. Все тумбы пестрели аляповатыми рисунками. Надписи просто кричали в восторге: – Необыкновенная семья La Reves! Обворожительная Люсиль, мощный Эркюль и ловкий Жанно! Трюки, заставляющие сжиматься сердца обывателей! Сегодня Александр Владимирович выглядел сущим франтом, в светлой костюмной двойке и канотье. Полицейский с любопытством смотрел на прохожих, которые, словно поддавшись гипнозу, шли к кассам цирка. Зазывалы же заманивали прохожих, обещая несто небывалое. – Заходи барин, отвлекись! Рядом здесь и фарс и драма, вот ты здесь, билет купи и ты тама! – закричал ему почти в ухо плохие стихи размалёванный клоун. – Сегодня опять на арене отважная семья La Reves! Не пропустите! Отважная Люсиль опять покажет свой необыкновенный прыжок под самым куполом цирка! – громко вещал, наряженный в ливрею человек, – ведь скоро La Reves отправятся в свой родной Марсель! «Ага, Марсель…– про себя посмеивался циничный Минаков, – Тамбов или Мариуполь. Сегодня, к парикмахеру ходил. Тоже, типа, мсье Люсьен из Тулузы. А оказался просто Лукашка из Люберец» Нет, заведение было отличное, красиво, зеркала, там одеколон. Только его выводил из себя акцент этого Люсьена. Всё бы ничего, так Минаков же гимназию закончил, и французский знал отлично. А Лука владел языком Мольера на уровне «эклер», «амур» и «абажур». Но, уложил волосы красиво, ничего не скажешь. За рубль. Но вот, франт в канотье тоже подошёл к кассе, заплатив за билет аж зелененькую. Дальше Александр Владимирович побаловал себя пломбиром и cafe glace. Надо же было настроиться на французский лад? А такое без мороженого просто невозможно. Там же прикупил и букет цветов. Началось действо с клоунов, довольно изобретательных, затем в дело вступил цирковой атлет. Рядом, почти перед ним стоял этот инвентарь, из тяжеленных штуковин. Александр Владимирович не собирался рисковать здоровьем. Что он, Стабров что ли? Гири эти в четыре пуда ворочать? Но вот, вышел метродотель и громко объявил: – Необыкновенные, подобные нашим снам акробаты La Reves ! Поприветствуйте! Люсиль, Эркюль и Жанно! – и первым захлопал. Зал наполнился овациями, и на сцену выскочили трое совсем молодых людей . Оба молодых человек были весьма атлетичны на вид, развитые мускулы просто вились под загорелой кожей. Они были одеты в обтягивающие штаны. Миниатюрная же девушка, бывшая в труппе, смотрелась чертовски привлекательной в своём чёрном трико и красной блузе. Стабров рассказывал все эти великосветские байки о моде волочиться за балеринами среди гвардейских офицеров. Мол, выбрасывали под их пуанты целые состояния! Собственно, ходили смотреть не на балет, а на стройные и открытые девичьи ножки. И, более всех превозносили мадемуазель Кшесинскую. Ага, мадемуазель… Но, мадемуазель Люсиль, как показалось Минакову, была куда красивее этой Кшесинской. Заиграл оркестр, и началось представление. Нет, полицейский надзиратель, скажем, тоже по крышам бегал. Ну иногда, даже скорее, редко. И высоты почти не боялся. Но это! Было просто невероятно! Цепь кульбитов, опасных поддержек, хождение по канату под самым куполом цирка! Да, публика поддерживала своих любимцев! Но вот, финальный прыжок с качелей отважной Люсиль, и Эркюль ловит девушку и ставит на песок арены! Полицейский просто первый вскочил с места, и сделав два шага, галантно поклонился и протянул цветы девушке. – Это вам, – произнёс он. Нет, репетировал про себя целую речь, но получилось как-то просто и ясно. Но и девушка выглядела незабываемо. И точно, и вблизи мадемуазель была очень красива. Небольшой точеный нос, пронзительные голубые глаза, светлые, рыжеватые волосы, спрятанные сейчас под золото сеткой. – Осмелюсь просить о свидании, – произнёс Минаков. Сказать честно, думал, что будет с ходу отвергнут, но смешливые глаза акробатки оглядели его чуть внимательнее, а затем она неожиданно кивнула и тихо произнесла: – Я к вам попозже выйду, в конце представления. Отчего- то он не удивился, что говорила барышня вполне себе по-русски. Правда, не ожидал, что дело так пойдёт.