Челси – это окна, залитые светом, высокие изгороди, подъезды к домам по дорожкам с белым гравием. Я почти не ощущал Лондона. Думаю, что именно поэтому мне всегда здесь нравилось. Пока я не попал в интернат, я жил на вилле в Сомерсете. Ночная тишина, аромат цветов по утрам, ожидание того дня, когда будут отжимать первый виноградный сок. Таким было мое детство. Было время, когда бетон и мерцающие огни Лондона вводили меня в депрессию. Метро – это грехи цивилизации. Ты стоишь там как свинья, перед тем как ее отправят на скотобойню, вдыхаешь запахи чужих людей. Там всегда слишком жарко, всегда кто-то чихает. Это самый вульгарный из всех видов транспорта, которые я знаю. Когда я думаю о лицах людей, выходящих из вагонов метро, меня накрывает плохое настроение. Говорят, что лондонцы недружелюбны по отношению к незнакомцам. Я же, напротив, полагаю, что жители Лондона испокон веков самые дружелюбные люди на Земле. Но до тех пор, пока они утром не спустятся в метро и их не прокрутит эта мясорубка. Я могу торжественно поклясться, что если бы мне пришлось стать бедным человеком и у меня было бы в кармане всего пять фунтов, то я потратил бы их на такси, только чтобы избежать этого метро. Дом инвестиционного банкира, который пригласил меня, располагался в конце длинной подъездной дороги. Из белого гравия, конечно. По краям дороги, ведущей к дому, стояли каменные скульптуры огромных бабочек. О, боже… Двое дворецких ожидали меня на пороге дома. На них были цилиндры и кремового цвета перчатки. Как можно в XXI веке заставлять своих дворецких носить цилиндры? Из дома раздался смех. В доме было около сорока мужчин. Я был знаком с каждым из них. Гладко выбритые щеки, седеющие головы, аромат сорока лосьонов после бритья, каждый из которых немного отдавал кедром. Двое мужчин, по возрасту моложе остальных, играли в бильярд в подвале. В саду пара мужчин качались на голливудских качелях, попивая коктейль Негрони, который им на серебряном подносе, балансируя при этом через весь дом, принес портье. Хозяин дома был финансовым директором частного банка. На протяжении двух лет один день в неделю он работал в качестве внештатного советника в правлении Amnesty International в Лондоне. Я уверен, что на работу он добирался на метро. Он предпочитал носить широкие галстуки, курил тонкие белые сигареты, пил разбавленное содовой белое вино и слишком громко смеялся. Нувориш с головы до ног. Мне стало жаль, что я никогда не встречался с ним на боксерском ринге. Хозяин обнял меня в знак приветствия и сказал, что если мне что-то нужно, то я должен обращаться к Георгу. – И который из них Георг? – А для меня они все Георги, – сказал хозяин, – иначе я просто запутаюсь. У фортепьяно меня ожидало спасение в виде принца Амхи Маконенна Воркуа из Эфиопии. На нем был темно-синий смокинг, он ел креветки. – Амха, привет, старый хрыч, – сказал я. – Фарвэлл, как здорово, что ты здесь. Креветочку? Принц и я лет сорок назад вместе боксировали за университет в течение одного сезона. Принц через год после меня получил право носить бабочку. Он был первым цветным, которого приняли в члены клуба. Я помню, какую дискуссию вели тогда по этому поводу. В его пользу было то, что он был принцем из династии Давида. В университете на каждом его костюме был черный воротник из шелка в знак траура о том, что его отец был выгнан из страны. Из солидарности с ним я попросил портного сделать мне такой же шелковый воротник на твидовом пиджаке – ради нашей дружбы. Амхи и я до сих пор обращаемся к одному и тому же портному из Вены, который шесть раз в году приезжает на примерки в Лондон. В этот вечер мы говорили о наших дочерях. Принц схватил креветку ухоженными пальцами и сказал, что его дочь в школе – это сущая катастрофа, но что через пару лет она пойдет учиться в Кембридж, потому что хочет изучать историю искусства, как Шарлотта. Искусство, по его словам, это как раз то, что нужно принцессе, ведь тогда ей никогда не придется скучать во дворце, наполненном разными картинами. Я вспомнил о том, как принц рассказывал мне о своем вступительном экзамене в университет. В то время когда остальные студенты писали эссе, принц вместе с руководителем своего колледжа гулял в саду с розами. В конце прогулки руководитель, по его словам, сказал, что он будет очень рад иметь среди своих студентов человека, который знает лично большинство людей, именем которых названы розы в этом саду. – Скажи, а ты слышал эти истории про молодых членов клуба? – спросил я. Эта тема заставляла меня нервничать с тех пор, как норвежский посол недавно за ланчем рассказал мне, что юноши подливают девушкам жидкий экстези в напитки. Принц положил в рот очередную креветку: – Да ничего страшного, расслабься. Меня вот беспокоит другой вопрос: ты слышал что-нибудь о японском виски? Двести фунтов за бутылку, а на вкус, говорят, как бильярдный шар. Я видел где-то там впереди такую бутылочку. Я не был уверен, что хотел бы знать, какой вкус у бильярдного шара. – А как же твой инсульт? – Я принц, мне можно пить, даже если у меня инсульт. Мне он очень нравился, потому что не воспринимал себя так серьезно, как большинство других принцев, которых я знал. Принц Воркуа жил со своей женой – врачом из Кента – в небольшом доме на севере Лондона. У него всегда были проблемы с деньгами, и он точно знал, что никогда больше не сможет сидеть во дворце в Аддис-Абебе. Говорят, тем временем там проживал генерал, который содержал в своем саду черногривых львов. Один из Георгов ударил в гонг. Мы вошли в столовую. Возле стола стояли в основном банкиры, но среди них были также два посла, председатель палаты лордов, принц, пять герцогов, владелец одного из аукционных домов, заместитель руководителя службы внешней разведки, шеф-редактор журнала Spectators и я. Рядом со мной сели принц и герцог, который беседовал с шеф-редактором о том, что дворянство не получило отчетов, на которые имело право. Это было невообразимо скучно. Георг внес двух жареных фазанов, за ним следовал еще один Георг с еще одной парой таких же фазанов. Мужчины ели дичь, говорили о боксе и о своих возлюбленных. Звучал смех, лилось рекой красное вино из Южной Африки, всюду мелькали разгоряченные лица, коричневый соус капал на накрахмаленные рубашки. Мне вспомнился Данте. Я не был пьян, хотя выпивал. Этот праздник начинал мне надоедать. Наверное, все это какая-то ошибка. Шарлотта в том возрасте, в котором женщины получают приглашения от обладателей бабочек. Надеюсь, она слишком умна, чтобы ответить на подобное приглашение. Я попрощался с принцем, пошел по дорожке обратно в сторону улицы и остановился у одной из каменных бабочек. В руке у меня была бутылка японского виски, на дорожку. Я огляделся и ударил по крылу статуи. Это был ощутимый удар, и на мгновение я даже был горд, что в свои шестьдесят могу так бить, но затем моя подошва поскользнулась на мшистом камне, я потерял равновесие и упал в мокрую траву. Я лежал и смотрел в небо как идиот. Здесь пахло почти так же, как в Сомерсете на яблочных плантациях, когда я был еще маленьким. Пара глубоких вдохов, рука в траве, момент покоя. Лежа я выпил глоток виски, а остальное вылил в траву. Ханс Большинство боксеров совершали пробежки вместе. Мой тренер называл это «атаковать улицу». Билли в этот раз не бегал, потому что у него были проблемы с коленями. Он так сказал, но все предположили, что он просто поленился это делать. Я охотно бегал вечерами перед сном по полям за городом. Бегал в одиночестве. Каждый раз я пробегал мимо загона, в котором стоял конь Шарлотты, угощал его яблоком и чувствовал свою близость к нему. Этой ночью в декабре я пробегал по полям и либо думал о предстоящем поединке, либо не думал ни о чем вообще. Мне было все равно, был ли выстиран мой пуловер, выглядел ли я абсурдно в своей шапке с помпоном. Главным было то, что я бежал так быстро, как только мог. Я очень много думал о том, какую роль играет тренировка в боксе. Она была возможностью приучить свое тело к боли. Ребенком я пробовал избегать боли и наносить легкие удары тогда, когда тренер не смотрел на меня. Будучи студентом, я искал эту боль. Я считаю, что боксер должен любить не победу, а непосредственно саму борьбу. Когда я наблюдал за футболистами, то во время тренировок они почти всегда смеялись и дурачились. А вот в зале университетского любительского боксерского клуба Кембриджа никто не смеялся. Возле забора загона с лошадьми я увидел пару человек. А так как я плохо вижу ночью, то подошел поближе. Этими двумя были Шарлотта и какой-то мужчина. Они держались за руки. Это выглядело как-то неправдоподобно. Я хотел повернуться и побежать в другую сторону. – Ханс. Шарлотта окликнула меня. У меня перехватило дыхание. Она представила мужчину и улыбнулась, словно ничего не поняла. – Это Магнус, мой друг, – произнесла она. Он был блондином и выглядел так, словно хорошо играет в гольф. Мне стало интересно, почему у него нет бороды. – Ты в гости? – спросил я. Блондин рассмеялся. У него были белые и ровные зубы. Он похлопал меня по плечу. У меня дернулась левая рука, и я на мгновение увидел панику в глазах Шарлотты. Тут я осознал, что она все поняла. Блондин ничего не заметил и смеялся с широко открытым ртом, словно я рассказал какую-то хорошую шутку. – Я готовлюсь защищать кандидатскую степень по экономике, но вообще-то я консультант в BCG. Я понятия не имел, что такое BCG, мне это было неинтересно. Шарлотта и блондин сказали еще пару ничего не значащих слов. А я вспомнил о том, как ее мизинец коснулся моей шеи, когда она завязывала мне галстук-бабочку. – Очень рад, – произнес я, – извините, тренировка. Мне нужно бежать, удачи. Я повернулся и помчался в ночь. И зачем я это сказал: «Удачи»? Я побежал быстрее и сразу же забыл лицо этого блондина шведа. ???? Будильник: на 7 часов Спорт: 50 отжиманий, вертикальные отжимания, 2 планки по 30 секунд Мастурбация: до завтрака Завтрак: лапша быстрого приготовления и цзяоцзы Девиз дня: можно знать, как победить, не будучи способным это сделать Цель дня: написать письмо эфиопскому принцу; быть лучшим Уважаемый принц Маконнен Воркуа! Меня зовут Петер Вонг, я студент Кембриджа и проживаю в Питерхаусе. Вы меня не знаете, но есть одно обстоятельство, которое нас объединяет. Мы оба прибыли в Кембридж чужаками. Вы приехали сразу же после путча на Вашей Родине Эфиопии. Я приехал, потому что не нашел на своей Родине, в Китае, то, что мне необходимо. Я прибыл сюда из-за клуба Питта, так как это великая организация. И я хотел бы попросить Вас как выпускника поддержать мое вступление в члены этого клуба. Вы были первым темнокожим в этой организации, а я хотел бы стать первым азиатским членом клуба. Я знаю, что Вы состоите в клубе, так как нашел в библиотеке старую фотографию комитета, в составе которого увидел Вас. Я сын Бао Вена, генерального директора Технологической корпорации Северного Китая. Я сдал китайские государственные вступительные экзамены Гаокао лучше всех в Пекине и пробегаю марафон за 3 часа и 17 минут. Я говорю на севернокитайском (мандарин), английском, французском языках и немного на языке хакка. В Кембридже я закончил с отличием свой первый год обучения, являюсь членом Кембриджского союза, легкоатлетического клуба, общества ценителей вина и сыра и общества игроков в крокет. У меня много друзей в клубе Питта, но я считаю, что для меня было бы лучше, если бы именно Вы внесли мое имя в книгу, лежащую при входе в клуб. Я охотно выражу Вам свою благодарность, поддержав Вашу борьбу за справедливость в Эфиопии. Я был бы очень рад, если бы Вы сказали мне, как я – идейно или финансово – могу поддержать Ваш фонд. Я с удовольствием приеду в Лондон, чтобы лично представиться Вам. Буду рад Вашему ответу. С огромным уважением, Ваш Петер Вонг Ханс После Нового года я лежал у себя в комнате на паркете. Утром на тренировке я потянул спину и теперь не мог сидеть или лежать без боли. Лежа на твердой поверхности, я чувствовал себя еще более-менее, если при этом мои ноги располагались на краю кровати. Я читал книгу о книге Фуко. Я был гол, так как всегда спал нагишом, даже если было холодно.