– Ну наконец-то хоть один разумный вопрос, – сказал продавец, достал из витрины книгу и положил ее на стойку из стекла. В это время года в городе было мало туристов, послеобеденное солнце светило сквозь витрину, магазин был почти пустым. Я увидел частицы пыли на свету, когда продавец открыл книгу. Он полистал ее и погладил шелк. Мы склонились над страницами. Он рассказал мне о питейных клубах и о студентах, которые были особенно буйными, особенно умными или особенно хорошими загребными в восьмерке в академической гребле. В книге не было особого порядка. Некоторые страницы были перепутанными, пожелтевшими или оторванными. Сердце мое с каждой страницей стучало все сильней в ожидании определенного образца. Пару дней назад я забрался на ель рядом с клубом Питта и наблюдал за теми, кто входил в двери клуба. На всех были одинаковые темные галстуки-бабочки, но я не мог разглядеть, какой на них был рисунок. Но здесь я тут же узнал этот галстук. Серебряные, голубые, черные полоски. Рядом стояла надпись «Клуб Питта». Я провел большим пальцем по шелковой ткани и посмотрел на другие клубы, представленные на этой странице. Слева внизу отсутствовал кусок шелка. Рядом было написано «Бабочки». – А где этот материал? – спросил я. Пожилой мужчина сощурился и склонился над страницей. Не поднимая глаз, он сказал, что не знает – некоторые клубы даже старше, чем он сам. Мне нужно было спешить на лекцию о теории игр и рыночных моделях, очень важную для человека, который хотел стать банкиром-инвестором. Я пожал мужчине руку, слегка поклонился, поблагодарил его и покинул магазин. Райдер Я работаю каждый день, даже по воскресеньям – тогда я веду бухгалтерию. Я считаю, что человек, который не работает, не живет. Люди не должны забывать, кто они. Думаю, что причина, по которой Англия не такая, какой она была раньше, заключается в том, что люди забыли, где их место. Я еще немного посмотрел в книгу с образцами галстуков. Это было около сорока лет назад, но я очень хорошо помню, как молодой человек со светлыми длинными волосами вошел в магазин и хотел посмотреть книгу. Он был дружелюбным, выглядел элегантно, у него была прямая осанка. Он взял образец ткани со страницы и, не спрашивая разрешения, сунул его во внутренний карман своего пиджака. Я помню желтую бабочку, которая была вышита на шелке, и улыбку мужчины, потому что он улыбался, когда положил мне на стол конверт с пачкой двадцатифунтовых купюр и сказал при этом, что клуб в дальнейшем хотел бы отказаться от всякой публичности. Я понял, что передо мной была старая Англия, и одновременно понял, что не хотел знать, что это за клуб и почему образец материала находился в кармане пиджака этого мужчины. Существовали вещи, придуманные для таких мужчин, как я, и этот клуб к ним никак не относился. И поэтому мне, как гордому английскому трудящемуся, необходимо было забыть и про клуб, и про конверт с деньгами, а если бы мне это не удалось, мне пришлось бы просто молчать. Ханс Портной из Вены приехал на виллу Фарвэллов в Челси. Это был австриец со светлыми волосами на макушке и в круглых очках. Фарвэлл позволил мне самому принимать решение по костюму, кроме размера карманов. Он сказал, что мужчине нужны большие карманы, так как никогда не знаешь, что найдешь. Я сидел в библиотеке рядом с комнатой Шарлотты и провел много времени, подбирая ткань. Я не подозревал раньше, каким разным может быть черный цвет. А Фарвэлл сказал мне, что все это, собственно, было серым, а не черным. Черного, как он утверждал, не существует в природе, это все иллюзия. В итоге я выбрал материал иссиня-черного цвета. – Как твои волосы, – сказала Шарлотта. Я не заметил, как она вошла в комнату и села на стол позади меня. Рядом с ней стоял кожаный чемодан. – Нам нужно ехать в Сомерсет, – сказала она. – Весной там волшебно, тебе просто необходимо увидеть яблоневые сады, покрытые инеем. Если мы поедем на «ягуаре», то через три часа можем уже оказаться там. Ангус Фарвэлл кивнул головой в знак согласия. – Ты согласен? – спросила Шарлотта. – Да, – ответил я. Шарлотта ехала медленно, включив бельгийский шансон. Машина была старая, но музыкальная система была вполне современной. Музыка мне понравилась. Когда мы покинули автостраду и увидели холмы Сомерсета в сумерках, Шарлотта начала петь хриплым, низким голосом. Это было так красиво, что я не осмелился смотреть на нее. За окнами тянулся бледно-зеленый фон, и у меня было только одно желание – чтобы мы ехали так бесконечно долго. Казалось, что дорога ей хорошо знакома. Когда она свернула налево, к аллее, вдоль которой росли голые деревья, мне стало интересно, куда мы едем. На указателе было написано «Усадьба». Я не знал этого слова. Аллея вела к музею, расположенному в двухэтажном особняке девятнадцатого века. Стены были бледно-желтого цвета, окна с белыми ставнями располагались в два ряда, и венчала все это шиферная крыша. Фасад дома украшали две башни и колонный портик, рядом с которым высилась статуя святого Михаила. Одной ногой он попирал Сатану, занеся меч над его головой. Я никогда не интересовался музеями, знал только, что Шарлотта изучает историю искусств, но втайне надеялся, что мы не останемся здесь надолго. Интересно, как отреагирует ее шведский дружок, когда узнает, что она посещает музеи в Сомерсете вместе со мной. Эта мысль не давала мне покоя, и с тех пор как мы сели в эту машину, мое сердце колотилось, как бешеное. Мы прошли через залы на первом этаже, рассматривая картины, развешенные на стенах. Она остановилась рядом с портретом полной, рыжеволосой женщины. – Тебе не кажется, что я на нее похожа? – спросила Шарлотта. Я покачал головой. Перед лестницей на второй этаж висела цепочка с табличкой «Прохода нет». Шарлотта перелезла через нее и побежала наверх. Я оглянулся и, никого не увидев, побежал вслед за ней, пока не остановился у конца лестницы, перед дверью из белого лакированного дерева. Шарлотта вытащила из кармана ключи. – Ты что делаешь? – прошептал я. Она толкнула дверь и взяла мою руку легким, естественным движением. – А разве папа не рассказывал тебе, что это его дом? Она сделала реверанс и пошла по комнатам, стаскивая с мебели белые покрывала. Потолки в комнатах были пятиметровые, вся мебель выполнена из светлого дерева. – Это яблоня, – сказала Шарлотта. На кроватях не было матрасов. В каждой из комнат находился камин, который выглядел так, будто его давно не использовали. На секретере стояли фотографии в серебряных рамках. На одной из них была белокурая девушка – должно быть, Шарлотта. Вечером мы прогулялись две мили пешком до деревни. В пабе Шарлотта съела порцию яблочного крамбла со взбитыми сливками и выпила сидр из яблок, выращенных за их особняком. Я пил черный чай без молока и тогда принял решение прекратить заниматься боксом после этого сезона. Хозяин вспоминал истории о Шарлотте и рассказал о том, как она, будучи маленькой девочкой, во время сбора урожая сидела в кабине водителя трактора со своей игровой консолью Gameboy в руке, а потом пила свежевыжатый сок прямо из-под крана. Шарлотта дала ему слишком много чаевых. Было уже поздно, когда мы возвращались обратно, на полях лежал туман. Шарлотта сказала, что будь она здесь одна, то сейчас ей стало бы страшно. Она запустила руку мне под пальто и, обняв за талию, сказала, что я слишком худой. Как борзая, сказала она. Мы шли рядом, оба погруженные в свои мысли. – Расскажи мне какую-нибудь историю о себе, Ханс, – попросила она. Мне нравилось, когда она называла меня Хансом. Многие боксеры и парни из клуба Питта звали меня просто Штихлер. В конце дороги уже видна была усадьба, единственное светлое пятно на фоне ночного неба. Я думал о том, какие мы с Шарлоттой разные. – Мои родители умерли, – произнес я. Я не хотел говорить об этом и не знал, зачем вообще это сказал. Мои пальцы вцепились в подкладку кармана пальто. Я боялся, что Шарлотта может задать вопрос, на который я не захочу отвечать. Но она шла рядом со мной и молчала. Я чувствовал ее теплую руку на своей талии и был благодарен ей за то, что она обнимала меня. Дом не отапливался. В багажнике «ягуара» Шарлотта привезла два спальных мешка, которые были слишком тонкими. Она поцеловала меня в плечо, сказала: «Спокойной ночи, моя маленькая борзая» – и закрыла за собой дверь. Вода, которой умывался, была настолько холодной, что у меня занемели кончики пальцев. Я положил спальный мешок на диван, затем вышел на балкон и подумал, что сейчас с удовольствием выкурил бы сигарету, хотя никогда до этого не курил. Я долго смотрел на яблоневый сад, окутанный ночным туманом. На небе не было ни одной звезды. Ко мне вернулись утренние воспоминания о том, как мы с Ангусом Фарвэллом просматривали образцы тканей. А все-таки черный цвет существует, подумал я, существует полное отсутствие света. Поздно ночью, когда я голый лежал в своем спальном мешке, Шарлотта вошла в мою комнату. Она приближалась ко мне мелкими шагами, на ней не было ночной рубашки. – Здесь так холодно, – сказала она, заползая в мой спальный мешок. Она была мягкой и теплой и улеглась спиной ко мне. Так мы лежали какое-то время. – Ну, малой, – сказала Шарлотта. – Почему ты называешь меня малым? – Потому что ты младше меня, – сказала она. Я смотрел на то, как мое дыхание шевелило волосы на ее спине. Мы лежали слишком близко. Я возбудился. Мне было интересно, как она отреагирует на это. – Нам не стоит этого делать, – сказал я. Не знаю, почему я это сказал. – Я думаю, ты прав, – сказала она. Она коснулась меня затылком и бедрами. Я посмотрел на напольные часы, стоящие у стены, на которых не было стрелок. Шарлотта пахла кремом, она медленно двигалась по моей коже. Мой лоб уткнулся в ее затылок, и ее волосы упали мне на лицо. Она взяла мою руку и положила ее на свое бедро. Я притянул ее ближе к себе. – Не нужно быть таким осторожным, – сказала Шарлотта. Она была похожа на водопад. Когда я кончил, то остался в ней. Я думал о том, как независимо она вела себя в той части мира, которая была мне чужда: как она поцеловала в щеку антиквара, как она завязывала мне галстук-бабочку, как она шлепнула меня по затылку, как она сегодня ночью босая пришла ко мне. Но не эта сила привлекала меня в ней. Я чувствовал ее боль. Я не знал, отчего она, но она была и манила меня. Я думаю, что мы нашли друг друга в нашей общей слабости. – О чем ты думаешь? – спросила она. – Ни о чем, – ответил я и подумал о том, что ее волосы вились на шее, как сладкая вата. – Я тебе не верю, – сказала она. – Твои волосы – как сладкая вата. Она чуть не рассмеялась. – Звучит красиво, – сказала она.