Вечером я надела одно из своих черных платьев и балетные чулки, потому что они были более крепкими, чем обычные. Несмотря на это, ноги в них выглядели очень красиво. Не очень-то мне хотелось, чтобы той ночью мне мешали затяжки на колготках. За мной зашла подруга, мы пили водку с клюквенным соком и болтали о том, кто бы мог скрываться за печатью с бабочкой, а еще о том, что летом моя подруга собирается в отпуск на Мальдивы, а затем на стажировку в Vogue, потому что ее отец знал главного редактора этого журнала. Мы выпили половину бутылки и слушали, как позвякивают кубики льда в наших стаканах. Перед моим окном был дворик часовни, вымощенный маленькими камнями, его освещал лунный свет. Я совсем не ожидала, что буду счастлива здесь учиться, но иногда я была настолько счастлива, что мне хотелось обнять какого-нибудь туриста. Был теплый вечер, воздух, как и всегда в августе, был очень мягким. – Я так благодарна Вселенной за все, – сказала я. – Давай веселиться, – сказала моя подруга. На следующее утро я проснулась на лугу за зданием колледжа. Я лежала словно куча мусора и не могла ничего вспомнить. Когда я приподнялась, чтобы сесть, то увидела кровь, которая пропитала мои чулки до колен. Шарлотта Четыре года назад, проснувшись утром после той ночи, я вцепилась пальцами в траву и закрыла глаза. Я надеялась, что газон перестанет кружиться у меня перед глазами. Через несколько минут я встала и, шатаясь, пошла к привратнику моего колледжа, чтобы попросить у него запасной ключ от своей комнаты. Он взглянул на мое порванное платье, затем посмотрел на меня, словно я была проституткой. У себя я сразу же пошла в ванную комнату. Меня вырвало в туалете. Я ополоснула рот, затем оперлась руками о раковину. Я легла на прохладную плитку и попыталась вспомнить прошедшую ночь. Сквозь открытую дверь я увидела в своей спальне на подоконнике два винных бокала, из которых мы пили водку. Но алкоголь не мог так одурманить меня. Моих воспоминаний хватало только до клуба, затем они обрывались. Низ живота был словно обуглен изнутри. Я поискала в Интернете: Насилие в Кембридже. Третья ссылка привела меня на страничку www.cambridgerapecrisis.org.uk. На ней было написано: Попытайся согреться и пить много воды, если ты в опасности или у тебя шок. Я сняла с сушилки полотенце, прижала его к своему лицу и рыдала, надеясь, что привратник не услышит мои крики. Жертвам насилия рекомендовалось сразу же обратиться в полицию. Попытайся не есть. Не курить, не мыться, не менять одежду, не ходить в туалет и ничего не трогать на месте преступления. Иди сначала в полицию, а не в больницу. Полиция должна связаться с судебно-медицинским отделом больницы в Питерборо и назначить обследование, в результате которого будут задокументированы все следы насилия. Жертва должна дать показания. Жертва, то есть я. Я прижалась лбом к плитке и вспомнила о том, как однажды видела документальные фильмы о женщинах в Руанде, которые беременели после совершенного над ними насилия. «Враг в ребенке» – как-то так звучало название передачи. Женщины стеснялись, потому что не защищались и думали, что как-то спровоцировали поведение насильников. Под моими ногтями, наверное, все еще сохранились частицы его кожи, подумала я. Меня преследовала одна мысль: я не буду жертвой. Номер службы такси я знала наизусть. Я хотела поехать в больницу и получить лекарство, чтобы избежать заражения ВИЧ-инфекцией. И еще мне нужно было принять противозачаточную таблетку. Я сама все расследую. Мне не нужна была полиция, мне нужен был врач. Что-то здесь было не так. Кровотечение не останавливалось. Билли В этот вечер меня окружал чужой, но приятный запах: соевого соуса, холодного фритюрного масла, пота, пива, дыма и крови. Я сидел на кухне китайского ресторана с названием Sing Sing в районе Хакни в Лондоне, и у меня изо рта текла кровь. Я понятия не имел, откуда она взялась. У меня только что был мой первый бой в зале этого ресторана. Столы были сдвинуты в сторону, в центре зала стоял ринг. Кухню превратили в раздевалку. Один друг рассказал мне об этих боях. Их проводили по ночам, здесь не было врача и официального взвешивания, эти бои были нелегальными. Сначала посылалась пара писем по электронному адресу, который давал друг, затем происходила встреча с мужчиной в плаще, от которого пахло арахисовым маслом. Встреча проходила в кафе в Лондоне, а мужчина выглядел так, словно он был страховым агентом, но говорил он совсем не как они. Он говорил, что найдет противника. Он объяснял, что бои проходили на складах, в ресторанах, а летом – на задних дворах и иногда на частных квартирах. Накануне боя зрители и борцы получали эсэмэски, в которых были указаны место и время. Все это звучало несерьезно, и я знал, что это было неразумно. Но какой я был бы боксер, если бы не участвовал в боксерских поединках? Это как безалкогольное пиво или кофе без кофеина. Я очень долго не знал, кем бы я не хотел быть, но в этот вечер я понял, кем хочу стать. Мой противник был опытным боксером, он определенно весил 120 килограммов. Его звали Пекарь. Это звучало по-дурацки, но тем, кто его видел, было совсем не смешно. Бой длился больше шести раундов. Я знал, что проиграю, но до этого я тренировался целый год и очень хотел боксировать. Когда выходишь на ринг, то видишь вокруг себя одни силуэты, но не лица. Главное – продержаться все раунды, и это единственная мысль, которая была у меня. В первом ряду я увидел девушку в бикини. Она уставилась на меня, поглаживая мопса, сидящего у нее на коленях. Почему она была в бикини? Гонг был сделан из латуни, звучал глухо, и мне нравился его звук. Я выдержал уже много ударов, рефери должен был бы остановить бой. Во время каждого перерыва между раундами я рассматривал мопса. В помещении кухни разогревались еще пара боксеров, каждый был погружен в свои мысли. Я хотел взять с собой Ханса, но не рискнул, потому что не хотел проигрывать у него на глазах, ведь он был очень хорош. В последние дни я много раз спрашивал себя, изменился ли Ханс. Он часто ходил в клуб Питта, готовил ужины с Джошем и начал каждый день носить рубашки и кожаные ботинки. Он стал выглядеть как идиот. У меня было такое чувство, что он стесняется меня, когда мы встречались. Наверное, я ошибался на его счет. В комнате рядом с кухней я принял душ. Какой-то мужчина дал мне за бой 100 фунтов, и я намеревался провести остаток вечера в сопровождении разных алкогольных напитков. Когда мне на голову полилась вода и смыла вазелин с бровей, мое состояние улучшилось. В голове у меня все еще немного гудело, но я выдержал. Пару раз я все-таки достал Пекаря. Мои чувства на ринге обострялись, я даже различал то, как пахли мопс, дым сигарет, пары алкоголя – это было какое-то сумасшествие. Я знал, что никто из зрителей не думал о том, любит ли кто-то из нас мужчин или нет. Бедный, богатый – им все равно. Сегодня ночью я был боксером. Пекарь еще на ринге сказал, что я чертовски крепкий сукин сын. Не знаю, что он имел в виду, говоря про сукиного сына, но это прозвучало как комплимент. В джинсах и фланелевой рубашке я снова пошел в ресторан. Смотреть остальные бои не хотелось, потому что я слишком устал и люди здесь раздражали меня. Они курили и орали на боксеров. – Эй, Билли, это был чертовски хороший бой, сынок. Это был Жрец, мой тренер. Он стоял, прислонившись к стене возле выхода. От него пахло пивом и фиш-энд-чипс. – Ты что здесь делаешь? – Я тренер по боксу. А тренеры по боксу смотрят боксерские бои. Хочешь пива? Он потрепал меня по щекам, и мы вышли из ресторана. Освещение было выключено, шторы задернуты, с улицы ресторан выглядел уже закрытым. – У того парня определенно было боев десять, – сказал Жрец. Я посмотрел на него: кожаная куртка, слегка подвыпивший, округлые плечи, подбородок всегда низко опущен. От одного из бывших боксеров я слышал, что Жрец когда-то выиграл «Большую белую надежду» в легком весе. Белая надежда. Но в 25 лет с ним случился несчастный случай. Он хотел пойти на дискотеку, но охранники не впустили его, потому что у него на ногах были ботинки кремового цвета. Тогда он решил проникнуть в клуб через крышу. В то время он иногда подрабатывал кровельщиком и не боялся высоты. Он взобрался по пожарной лестнице на крышу, снял пару кровельных плиток и попал в дом сверху. Но поскользнулся, пролетел три метра вниз, приземлился на спину, разбил шейный позвонок и сломал бедро. По крайней мере, так рассказывали люди. Его друзья были уверены, что он ушел домой. Никто не слышал его криков. Через два дня его нашла уборщица, которая хотела взять с чердака чистящее средство. Жрец оторвал от стены изоляционный материал и укутался им, чтобы не замерзнуть. На улице был январь. Он уже бредил, когда его привезли в реанимационное отделение, температура тела была тридцать один градус. Все поняли, что, вероятно, у него сильное переохлаждение. Его врач сказал, что ему не следует больше заниматься боксом, потому что он рисковал снова повредить шейный позвонок и оказаться в инвалидном кресле. Год спустя Жрец взломал свой первый киоск. В качестве орудия он использовал глушилку для рыбы. Я бы с огромным удовольствием пошел на бой против Оксфорда при поддержке этого мужчины. Мы отправились в паб, находившийся на железнодорожных путях. Жрец сказал, что хорошо знает этот уголок, потому что он раньше проворачивал здесь свои делишки. Он поцеловал в щеку женщину за стойкой, назвал ее Мими. Она была уже в годах, с волосами, обесцвеченными перекисью водорода, и выглядела как проститутка. Он заказал пиво и джин на троих и сказал Мими, что у меня сегодня был первый бой. – Победа? – спросила она. Мне кажется, что Ницше однажды сказал, что лучшее в большой победе то, что она отнимает у победителя страх. Я думаю, что то же самое подходит и для проигравших. Я посмотрел в свою кружку с пивом. – Да, – сказал Жрец, – но не по очкам. Мы сидели перед нашими бокалами. Я думал о бое и пытался упорядочить в голове отдельные раунды. В моей памяти смешались пот, гнев и страх. Я пил и смотрел сквозь стекло бокала. Жрец выглядел так, как будто он ни о чем не думал, и я завидовал этому его состоянию. – А ты знаешь, почему так тяжело сделать из вас боксеров? – спросил он, когда стало поздно. Я еще никогда об этом не думал. Жрец сделал большой глоток: – У вас есть все. Деньги, дом, красивые подруги, здоровые тела, вы учитесь в этом гребаном университете, через два года вы все будете ездить на Bentley. – Я хотел что-то сказать, но Жрец продолжил говорить: – Но у вас нет гнева. Этому невозможно научить. У меня был этот гнев, да он и сейчас еще есть. У Немца тоже есть гнев, но у него тоже не все в порядке с головой. У тебя тоже есть гнев, сынок, ты не похож на этих избалованных сынков, я увидел это сегодня. Им все равно, выиграли они или проиграли. А у тебя есть огонь. Я хотел, чтобы ты попал в команду, чуть не подрался из-за тебя с шефом. Мне очень жаль, парень. Я отклонился назад, покачиваясь на барном стуле. Жрец продолжал смотреть перед собой. – Мне наплевать, что тебе нравятся мужчины, Билли. Я вдохнул воздух носом и выдохнул через рот, пытаясь не зареветь, но мои глаза заблестели. – Причина в этом? Жрец стукнул своим бокалом по столу: – Черт, да, в этом причина. Ты никогда не нравился шефу, а сейчас ты дал ему повод. Ты бы уничтожил этого пса из Оксфорда. Шеф – это говнюк. Манжа до мозга костей. – Ханжа, – поправил его я и тут же устыдился, что сказал это. – Да, черт тебя подери, пусть будет ханжа, неважно. Не нужно здесь строить из себя студента. Я постучал по его кепке: – Спасибо, Жрец. Мне не нужна была эта команда, чтобы быть счастливым. Это я понял сегодня в поединке с Пекарем. Я посмотрел бы бой против Оксфорда, я очень хотел быть там, когда победит Ханс. А еще я хотел бы увидеть, как проиграют остальные боксеры из нашей команды. Жрец заплатил за пиво. – Я могу сам, – сказал я, но он только улыбнулся и положил пару купюр на стойку бара. Я поцеловал Мими в щеку. – Я как раз сейчас заканчиваю, – прошептала она мне на ухо. Я подмигнул ей и вышел.