Шатаясь, мы прошли немного по улице. Жрец пел какую-то песню на языке, которого я не понимал. Наверное, это был диалект Доклэндса. – Я сплю здесь за углом. У меня есть пара голубков в голубятне, – сказал он. – Голубков? – Короче, мы можем выпить, – сказал Жрец. Я брел в одиночестве по улицам Лондона. Сплюнув немного крови на асфальт, я почувствовал себя хорошо. Я был боксером, мужчиной. Начался легкий моросящий дождь, и это была лучшая погода на земле. В руке у меня была спортивная сумка с мокрыми перчатками. Супер-Майк Наступило утро перед боем. Мне нравилось ходить в часовню Королевского колледжа еще до того, как туристы появлялись там на утренней молитве. На протяжении нескольких недель я с нетерпением ждал боя, но в настоящий момент радовался еде. За последние четыре месяца я сбросил семь килограммов. Шестьдесят килограммов при росте в 182 сантиметра. В прошедшие недели я ел только филе говядины и яйца. Когда я думал о кусочке поджаренного тоста, у меня во рту скапливалась слюна. Пару раз за последние несколько дней я падал, однажды даже очнулся в гостиной на полу. Последние два килограмма веса я сбросил, почти отказавшись от воды. За последние двадцать часов я сделал всего два глотка воды и провел много времени в финской сауне. Моя голова гудела, но я весил 59,8 килограмма. Аминь. Утром я посмотрел в зеркало. Выглядел я как скелет. На мне были черный костюм и галстук в цветах боксерского клуба. Я опустился на колени перед картиной, было немного больно стоять на холодном полу. На картине был изображен новорожденный Иисус на коленях у своей матери, он выглядел толстым и милым. Мне это не нравилось, мне вообще не нравилась вся эта современная церковь, которая представляла Иисуса каким-то коммунистом, а Бога – Санта-Клаусом из рекламы кока-кола. Но утром здесь было тихо, а плохая церковь была все же лучше, чем вообще никакой. Я верил в Бога, который карает. Дома во Флориде я ходил в церковь, которая раньше была гоночным треком и находилась напротив офиса, в котором принимались ставки на гонки борзых. Когда священник узнал, что у здания были огнестойкие стены, то начал во время службы постоянно сжигать кресты высотой в человеческий рост из дерева лесной сосны. Мне это очень нравилось. Он проповедовал с молотком в руке, который купил в хозяйственном магазине, и кричал сквозь дым, что Бог заставит всех, кто пренебрегает его словами, вечно гореть в аду. Проповедник стучал молотком по алтарю. Я чувствовал жар и знал, что Бог есть. Бог был со мной, когда я штурмовал Фаллуджу. Однажды двое парней, которые шли впереди меня, наступили на мины и потеряли ноги. Пахло жареным мясом, только запах был немного слаще. С тех пор я видеть не могу стейки. Я воевал целый год в Ираке и получил всего лишь несколько царапин – зацепился за обломки двери, в которую входил. После этого я понял, что из благодарности посвящу Богу свою жизнь. В эти дни я как раз дописывал последние главы своей диссертации о влиянии Ватикана на Фердинанда Максимилиана Йозефа Марию Австрийского, человека, который год был императором Мексики. После университета я хотел вернуться в США и пойти в политику. Мне не нравилась наша команда по боксу. Жрец был преступником, Джош – психом, Билли – гомосексуалистом, а Штихлер – немцем. Это была команда дефективных. И почему они называли меня Супер-Майком? Я посмотрел этот фильм и видел, как танцует этот гомосексуалист с горой мышц и сварочным аппаратом в руках. В такие моменты я хотел перестать заниматься боксом, но потом понял, что Бог дал мне эту команду, чтобы испытать меня. В Ираке я выучил наизусть часть Библии, в старом переводе, которую дал мне преподобный Уитлер. Книга была в кожаном переплете. Этим утром я держал ее в своих руках. Мой отец рассказывал мне, что преподобный Уитлер недавно во время службы сжег Коран и из-за этого вынужден был уехать. Я не знаю, правда ли это, но зато знаю, что говорится в Послании к евреям в 12-й главе: Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса[9]. Я пойду на бой, который был мне предназначен. Я встал, на моих коленях осталось немного пыли. Выйдя из часовни, я включил свой мобильный телефон и нашел сообщение от Жреца: Готов, Супер-Майк? Я был готов. Я всегда выигрывал все бои. И в Ираке в армии, и на боксерском ринге – семь побед, ни одного поражения. Взвешивание было назначено на 12 часов дня. Сегодня вечером я выйду и закончу бой победителем. А до этого я съем сэндвич с сыром и большую порцию хлопьев «Чоко-попс». Я очень хотел домой, чтобы поскорее переспать со своей женой и, возможно, стать отцом своему первому сыну, если Бог даст. Билли Утро пахло немытыми шмотками раскиданными на полу, сухой древесиной от обшивки моей комнаты – в общем, пахло домом. В полудреме я услышал, как звонит телефон, пошарил рукой возле кровати и достал аппарат из кармана джинсов. У меня немного кружилась голова. Голос Жреца в трубке звучал мягко, и это беспокоило меня – таким я его еще не слышал. Наступил день поединка с Оксфордом, свой билет я прикрепил к пробковой стене над кроватью. Жрец говорил слишком быстро, рассказал, что один его друг, который работал в английском союзе бокса, сказал ему, что сегодня во время взвешивания пройдет незапланированный допинг-контроль. А замбийский принц, по его словам, был нашпигован кленбутеролом. И, кроме меня, другого боксера в этой весовой категории не было. – Погоди, погоди. Что ты сказал? Я опустил руку. Телефон лежал на моем одеяле. Я посмотрел на время на дисплее – до взвешивания оставалось три с половиной часа. Для своей категории я был слишком легким, я это знал. После поединка в Лондоне я только пил пиво и ел бананы, потому что ничего больше не хотел. Я понятия не имел, сколько сейчас весил. Я отключился, не попрощавшись, о чем тут же пожалел. Вытащил из-под кровати ноутбук, нашел информацию о кленбутероле и прочитал, что он способствует тому, чтобы организм сжигал большее количество жира за короткое время. Собственно говоря, это был препарат, который прописывали людям, страдающим астмой. А еще это было токолитическое средство для крупного рогатого скота. Телефон снова зазвонил, и Жрец продолжил говорить как ни в чем не бывало. Я прервал его: – А главный тренер знает об этом? – Он умолял меня позвонить тебе. Билли, это твой шанс. Ты слышишь меня, сынок? Сегодня вечером мы боксируем. Черт подери, мы боксируем. Солнечный луч упал на шторы. Я взглянул на свои восемь квадратных метров и косые стены. На них я повесил флаг в цветах радуги, закрепив концы канцелярскими кнопками прямо в дереве. По-дурацки, я знаю. И почему кому-то нужно больше места для жизни, чем восемь квадратных метров? На протяжении нескольких лет я мечтал о том, чтобы прийти домой в светло-голубом блейзере. С красным львом на груди. Папа гордился бы мной. Я задумался о музыке для моего выхода. Через три с половиной часа я стоял на весах в зале, где должно было проходить это мероприятия. Боксеры из Оксфорда ожидали в углу помещения. Никто не смотрел в их сторону. Утром я еще весил 88 килограммов, и это было слишком мало. Жрец сказал, что мне нужно выпить пару литров воды, чтобы не быть таким легким и не обнадеживать моего противника. Тяжелый вес означает, что боксер должен весить меньше 91 килограмма. Некоторые именно столько и весили. Жрец сказал, что сила – это масса, умноженная на скорость, и говорил о психологической войне. Я пил, пока в меня входило, и после этого весил 90,5 килограмма. После взвешивания я пошел в туалет в соседнем помещении. Когда я открыл дверь, передо мной стоял парень в темно-синем спортивном костюме Оксфорда, выглядевший довольно напряженным. Он был почти такого же роста, как я, но намного шире меня в плечах. Он был похож на тяжелоатлета. Его бицепс напомнил мне медовую дыню. Когда он встал передо мной, его плечи поднимались при каждом вдохе. – Это ты тяжелый вес? – спросил он. – Да. – Это было очень тихое «да». Я почувствовал, как мои колени задрожали. Парень выдохнул мне прямо в лицо. – Сегодня вечером я разобью тебе череп, – сказал он. По его акценту я понял, что он должно быть из Австралии. – Пропусти меня, – сказал я. Тяжелый вес не сдвинулся с места. Запах изо рта у него был такой, словно в желудке забродила папайя. Я знал, что боксерские поединки выигрываются в голове, в любом случае, так говорят. И если это так, то сейчас как раз выигрывал мой соперник. Я еще никогда не дрался в пабе, и мне было стыдно за то, что я ударил подполковника. Я написал ему письмо после того случая, в котором извинился за случившееся. Мне не нравилось неконтролируемое насилие. Я всегда рассматривал бокс только как спорт, как контроль насилия. Но сейчас мне пришлось действовать вопреки своим принципам. Я схватил боксера из Оксфорда за шею и всем своим весом, точнее плечом, навалился ему на грудь, протащив его через всю комнату до раковин. Там я, придавив его шею, склонился над его лицом. Его глаза были широко открыты, потому что он явно не ожидал такого. – До вечера, – сказал я, отпустил его и вышел из туалета. На улице я сунул свои дрожащие руки в карманы брюк и покинул здание, как будто ничего не произошло. На небе сгущались серые облака. Мне захотелось выпить кружку пива. Или три. Ханс Шарлотта ждала меня на крыше колледжа над двориком часовни. Было запрещено забираться на крышу, поэтому она, вероятно, и захотела туда подняться. Она сидела на одеяле, ее кожу покрывали мелкие капли дождя. Она выглядела так, словно сидела там уже довольно долгое время. Утром она попросила меня встретиться с ней на крыше и спросила, можно ли будет ей проводить меня до зала. Мне показалось, что она драматизирует события, ведь это был всего лишь боксерский поединок, но я согласился. Я продолжал думать о том, как ей было больно, когда она рассказывала мне об изнасиловании. И я спрашивал себя, что это значит для нас. Я раскрыл над ней пластиковый зонт и сел рядом. В последние несколько дней я много думал о клубе Питта, и мне было противно то, как члены клуба обнимали меня и как я пил с ними из одних и тех же бокалов. После того как она рассказала мне о случившемся, она прикрыла рот рукой. Так делают люди, когда им очень страшно. Я снова и снова думал об этом жесте Шарлотты. В самом начале Алекс рассказывала мне, что ее задание связано с боксерами. Если я хотел, чтобы они меня уважали, то должен был выиграть в поединке против Оксфорда. И речь сейчас шла уже не просто о том, чтобы носить голубой блейзер. После утреннего взвешивания Жрец сообщил мне, что мой противник выиграл юношеский чемпионат Шотландии, но мне не стоило нервничать по этому поводу. Мне стало интересно, каково это – проигрывать. Цепочка моей мамы лежала в кармане спортивного костюма. После первого посещения клуба Питта я снял ее, потому что это было как-то не к месту. Мне было неудобно надевать ее, выдавая себя при этом за другого человека. Сегодня я достал ее из коробки из-под ботинок, в которой хранились мой паспорт и пара фотографий моих родителей. Мокрые волосы Шарлотты прилипли к моей выбритой шее. По правилам Английской федерации любительского бокса все боксеры должны быть гладко выбритыми. Я погладил ее руку. Она вздрогнула, когда я коснулся ее локтя. Я поднял рукав. Шарлотта хотела выдернуть руку, но я удержал ее за запястье. Чуть ниже локтя я увидел глубокий порез. Рана недавно затянулась. Было похоже на след от бритвы. В интернате у нас был парень, который резал себе руки, поэтому я знал, как выглядят такие раны. Парня звали Фердинанд, в 22 года он въехал на своей машине в Штарнбергское озеро и утонул. В некрологе было написано, что это был несчастный случай. Шарлотта плакала. – Я больше не могу, – сказала она. Я накинул ей на плечи пальто и обнял. У меня хватит сил на нас обоих. До тех пор пока я не найду преступников. Что будет после этого, я пока не мог себе представить. Мы сидели так долгое время. Постепенно ее дыхание успокоилось. Дождь усилился и с силой застучал по зонту. Я надеялся, что будет гроза. Из кармана спортивного костюма я достал мамину цепочку и положил ее в руку Шарлотты: – Пожалуйста, надень ее сегодня вечером. Это цепочка моей мамы. Шарлотта покачала головой и пошевелила губами, словно хотела что-то сказать. Она молча сжала цепочку в руке. – Я хочу уехать отсюда, – сказала она. Я посмотрел на облака и вспомнил о том, как она прикоснулась своей щекой к яблоне, когда обняла ее. Наверное, стоило рассказать ей о том, как я, будучи ребенком, бегал к тополю и карабкался на него и какое это было удивительное ощущение, самое лучшее на свете. Или о том, как я взбегал по лестнице на колокольню церкви нашего интерната и сидел там в одиночестве. Я всю свою жизнь сбегал и делал то, что мне говорили другие люди. В этот вечер я никуда не хотел сбегать. – Я найду их, – сказал я. Часы на часовне Св. Джона были без стрелок, так же как напольные часы в доме в Сомерсете. Интересно, что бы это значило.