Когда я остался один, то позвонил в офис Ангуса Фарвэлла: – Это Ханс. – Ханс, хорошо, что ты позвонил. Что-то не так с Шарлоттой? – Нет, все в порядке. Я просто хотел спросить, могу ли заехать к тебе в Лондон. Только это. Я прислушивался к своему голосу, мне было интересно, звучит ли он по-другому, когда я вру. Через два дня Фарвэлл забрал меня на машине с вокзала Кингс-Кросс. На поезде было бы, конечно, быстрее добраться до Челси, но он сказал, что это было бы слишком сложно. – Как дела у Шарли? – спросил он, когда мы остановились на каком-то светофоре. – Хорошо, она заканчивает свою кандидатскую. Мы сидели в «ягуаре», на котором я и Шарлотта пару недель назад ездили в Сомерсет. Казалось, что это было так давно. Я провел рукой по кожаным сиденьям. Поездка затягивалась, была пятница, час пик. Фарвэлл припарковал машину на дорожке из белого гравия перед домом. Он сказал, что мы могли бы пойти на террасу, а Джойс приготовит нам пару сэндвичей. Газон в саду был недавно подстрижен, запах скошенной травы до сих пор мне очень нравился. Мы сели на стулья из дерева какой-то тропического породы. – Что я могу для тебя сделать? – спросил Фарвэлл. – Я просто хотел снова встретиться с тобой. Мое сердце колотилось. Я достал из кармана брюк галстук-бабочку, она немного помялась, и мне на мгновение стало неприятно. Я повертел ее в своих руках, пока не нашел бабочку. Фарвэлл взял галстук из моих рук и погладил пальцами по шелку. – Молодая бабочка, – произнес он. Его лицо не выражало никаких эмоций. Джойс принесла серебряный поднос, на котором лежали сэндвичи с огурцом, и поинтересовалась, что бы мы хотели выпить. Только содовую, сказал Фарвэлл. Я кивнул головой в знак согласия. К еде мы не прикоснулись. – Я думал, что ты обрадуешься, – сказал я. Фарвэлл вернул мне галстук: – Я рад, я очень рад за тебя, но я слышал истории, которые меня беспокоят. Мы тоже были дикими и необузданными сорок лет назад, но то, что я слышал, это нечто другое. Из кухни раздалась песня, которая отвлекла меня. Фарвэлл глубоко вздохнул: – Мы тоже развлекались, но нас скорее побуждали к этому сами девушки. У них это была своего рода игра, чтобы заполучить кого-нибудь из нас в постель. Чтобы не сидеть без дела, я взял с подноса сэндвич. Мне хотелось уехать прочь из этого места и от этого мужчины. Фарвэлл схватил меня за руку. – Ты что-то сделал с девушкой, Ханс? – спросил он. На какое-то мгновение мой подбородок задрожал. Это было абсурдно. Я не знал больше, чему верить, и покачал в знак отрицания головой. Фарвэлл кивнул. – Некоторые становятся странными, когда приходят к нам, – сказал он. – Власть… Многие не умеют с ней обращаться. Быть сильным означает нести ответственность. Ты понимаешь меня? – Думаю, да, – произнес я. – Это как в боксе. Мы же не бьем просто так, если кто-то в клубе может посмотреть на нас косо. Некоторые вещи просто нельзя делать, и все. Сэндвич с огурцом застрял у меня в горле, и нужно было выпить содовой, чтобы протолкнуть его вниз. Фарвэлл сказал, что затронет эту тему на следующей клубной встрече. Студентам нельзя было приходить на клубные встречи до тех пор, пока они не защитились, поэтому им, наверное, было и непонятно, кто есть кто в клубе и что многим людям подозрение в том, что они могли быть связаны с изнасилованием молодых девушек, принесло бы крупные неприятности. Слово «изнасилование» он произнес тихим голосом. – А собственно, кто есть кто в клубе? – спросил я как бы между прочим, но мне это не удалось. – Я уже сказал, что это очень важные люди, и если всплывут их имена, то это нанесет урон их репутации, но ты же, так сказать, часть семьи… Он назвал мне пару имен. Я видел, как он нравится в этот момент сам себе. Некоторых перечисленных я знал, о ком-то не слышал вообще. Как просто было, однако, обмануть человека. Я выпил свою минералку, извинился, пошел в туалет на первом этаже и набрал в телефоне услышанные мной имена. Все я, конечно, не запомнил. Прежде чем выйти из ванной комнаты, я на прощание погладил один из золотых кранов. Фарвэлл еще немного поговорил о боксе и о том, что мне обязательно нужно провести пару раундов на ринге вместе с ним. Но я сказал, что мой нос еще не зажил окончательно и что я обязательно приеду сюда снова после летних каникул. Края сэндвича с огурцом начали засыхать. Фарвэлл предложил подвезти меня до вокзала, но я настоял на том, чтобы пройтись пешком. На прощание мы протянули друг другу руки. – Поцелуй Шарли за меня, – сказал он и улыбнулся. Я кивнул. Мое лицо слегка покраснело. Когда я уже проходил через ворота, Фарвэлл еще раз открыл дверь. – Как тебе смокинг? – крикнул он мне через двор. – Замечательно, – крикнул я в ответ, – замечательно мягкий, спасибо! Ангус Раннее утро, солнце еще не встало, обычное начало дня. Я поехал на фирму. За прошедшие два дня я мало спал, но я уже привык к этому с тех пор, как умерла моя жена. Сегодня меня гораздо больше беспокоит, если я много сплю. В таком случае я ощущаю себя старым. Вчера вечером я долго лежал без сна и думал о Хансе и о бабочках. Он казался нервным, и я не мог объяснить себе, в чем была причина. Может, Шарлотта и он были парой? На фирме я провел телефонную конференцию со своим коллегой в Сиднее. Увеличивающиеся доходы… в общем, все хорошо. Собственно говоря, все всегда было хорошо, и я уже к этому привык. Я посмотрел на своем ноутбуке, что идет сегодня в театре. Зазвонил телефон. Одна из моих секретарш сообщила, что внизу меня ожидает Александра Бирк. Есть звонки, которых боишься, поэтому часто представляешь себе, что будет, если этот звонок случится. Например, звонок полицейского, который сообщает тебе, что Шарлотта попала в аварию. Или врача, который говорит, что у тебя рак крови. Этого звонка своей секретарши я не боялся, но когда он прозвучал, я знал, что следовало. На мгновение я закрыл глаза. – Александра, – сказал я. – Мне проводить ее наверх? – спросила секретарша. – Нет, – быстро произнес я. Какое-то время в трубке была тишина. Секретарша откашлялась. – Мисс Бирк говорит, чтобы я передала Вам, что речь идет о бабочках. Секретарша захихикала, словно речь шла о чем-то смешном. Я молчал пару секунд и наконец сказал: – Проводите ее наверх, пожалуйста! Мы впервые познакомились друг с другом на вечеринке, которая состоялась сорок лет назад в колледже Св. Джона, немного потанцевали, я хорошо это помню. Она писала мне длинные письма, казалась мне привлекательной и немного странной. У нее была короткая стрижка. Пару раз она приходила на тренировку по боксу и собиралась боксировать вместе с нами. Однажды мы даже боксировали вместе. Она старалась изо всех сил, у нее не было никакой техники, и все же я пропустил от нее пару ударов. Она так сильно и яростно била, что я вынужден был обхватить ее руками. Она укусила меня в ухо и прошептала: – Меня заводит, когда я тебя бью. Я переспал с ней на бильярдном столе в комнате клуба Питта. Я не намеревался делать этого, но я был таким пьяным и обкуренным, что позволил ей увести меня с танцпола. У нее было натренированное тело, волосы на лобке были сбриты, в то время это было достаточно экзотическим явлением. У нас был хороший секс, мы долго целовались, и я положил ее на стол. Когда я снял с нее брюки, она начала меня лупить. Я остановился, потому что не знал, защищается она или это является частью игры, но она ничего не говорила и только смотрела на меня. Она била меня, потом целовала, и мне все стало понятно. Она была дикой, но я хотел быть с ней. После всего моя губа еще какое-то время кровоточила, и я еще некоторое время оставался в возбужденном состоянии. На следующее утро мой галстук-бабочка исчез. Я постучал к Александре в дверь, чтобы узнать, не забрала ли она его с собой. Мне кажется, что я улыбнулся ей, потому что мы оба знали, что случилось накануне ночью. Моя левая скула покраснела. У меня болела голова, но когда я увидел ее стоявшей в дверном проеме, в своей слишком широкой белой футболке до бедра, то спросил сам себя, действительно ли мне следует входить в комнату. Я попросил ее принести мне галстук. К моему удивлению, она заплакала и стала повторять одну и ту же фразу: «Тебе нельзя было это делать». В этот момент я решил, что эта женщина слишком сумасшедшая для меня, хотя она и была хороша в сексе. Я был уверен, что смогу ее успокоить. На прощание я поцеловал ее в лоб. А когда она не пошевелилась, мне показалось, что все было в порядке. В будущем я стал стараться избегать встреч с ней. Я пошел домой, переоделся и направился в магазин Ryder & Amies, чтобы забрать образец материала из книги. Когда вечером я стоял у окна своей комнаты в колледже, я увидел Александру. Она сидела в одном из верхних залов библиотеки и смотрела на меня. Все ее письма я выбрасывал в мусорную корзину, не читая. После окончания университета я забыл про нее. Через много-много лет кто-то стал звонить мне по ночам. Звонящий всегда молчал, а если трубку брала женщина, то на том конце сразу же отключались. Когда трубку поднимал я, звонящий оставался на линии. Я знал, что это была Александра, кажется, даже узнавал ее дыхание, но я не мог рассказать обо всем полицейским, иначе надо мной просто посмеялись бы. Однажды я увидел, как она стояла возле детского сада Шарлотты и разговаривала с ней. Позже она проходила по нашему саду и смотрела сквозь мои окна. В ответ на ее действия суд вынес предписание, в котором ей запрещалось приближаться к нам на расстояние ближе чем 500 метров. Закон о защите от преследований существовал тогда всего пару месяцев, и мне пришлось провести много телефонных переговоров, чтобы о моем случае не было упомянуто в прессе. И конечно, я позаботился о том, чтобы Шарлотта и моя жена ничего не узнали об этой истории. Я снова услышал об Александре, когда Шарлотта сказала мне, у кого она хочет писать свою кандидатскую работу. Я просил ее, умолял не делать этого, но Шарлотта иногда может быть такой же упрямой, как ее мать. Я позвонил Александре и сказал, что она не может этого делать, но она деловито возразила мне, что Шарлотта не причастна к нашему прошлому. Я успокоился. С тех пор я не говорил с Александрой и не видел ее. Месяца два назад ночью раздался звонок. В трубке молчали. Я слышал только это беспокойное, знакомое дыхание. Александра смотрела в пол, когда входила в мой офис. Аккуратный маникюр, сдержанный макияж. Меня вывела из себя мысль о том, что она до сих пор выглядела прекрасно, хотя и сильно похудела с того времени.