Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 8 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что же касается тебя, Эйнар, то мы только что видели пример великодушия Даверака, – заметил Эйван. – Ну, конечно, мне хотелось бы взять вас обеих с собой в Ириет, но это просто невозможно. Если я когда-нибудь устроюсь настолько хорошо – тут же пошлю за вами. Сестры смотрели в пространство, медленно вращая глазами. – Ты добр, – наконец вымолвила Сел, – но не изменишь своего решения, чтобы остаться здесь? – Это было бы безумием, – сказал Эйван. – С учетом обстоятельств я бы рискнул, будь я раза в два длиннее. В своих дальних планах наш отец на это надеялся, благословение его костям, но не протянул достаточно долго. Я вам говорил, ничего не выйдет. – Но тебе достались бы слабаки, – отважилась Эйнар. – Ты бы мог расти. – Во владениях такого размера не так много слабаков. Вы бы хотели, чтобы я вел себя как Досточтимый Монагол – пикировал с небес на каждого новорожденного драгонета, крепкого или слабого, утверждая, что семья не прокормит столько? Не подобает благородному дракону так себя вести. В этом нет нужды. Однако, когда я думаю о том, что сделал Даверак, я готов спалить его дотла. Обе сестры восприняли эти слова как пустую угрозу, потому что знали, что еще много лет огня у брата не будет. Серебряные глаза Эйнар наполнились слезами – так любил говорить их отец. Даже у Бона Агорнина такие угрозы чаще оставались только словом, а не делом, однако, когда слезы разлетелись с крутящихся глаз, она смогла, хоть и не без труда, различить подпалину в кукурузном поле, где отец сжег непокорного фермера пять или шесть лет назад. – Хотя вот что я тебе скажу, – заговорил Эйван, громко хлопнув крыльями. – Я бы мог вызвать его в суд. – В суд? – в изумлении переспросила Эйнар. – Это же, наверное, ужасно дорого. – Ты сама сказала, что нам досталось золото, – сказал Эйван. – Право на нашей стороне. У меня есть письмо отца, в котором ясно заявлено, что мы трое делим то, что осталось. Можно заставить Сиятельного Даверака… – Сделать что? – прервала его Сел. – Он не может отдать нам то, что взял, и как он сможет возместить убытки? Где он возьмет тело взрослого дракона, чтобы вернуть нам? Вряд ли он совершил такое преступление, за которое они его казнят, если даже мы захотим, чтобы наша сестра овдовела, а ее дети осиротели. – Тела казненных распределяет суд, и они не причитаются жертвам в качестве возмещения убытков, как в нашем случае, – объяснил Эйван, слегка отрываясь от поверхности земли от возбуждения. – Даверака они не казнят, конечно нет, но они вырвут из его глотки золота и отдадут нам одного из осужденных преступников. Если решат в нашу пользу, конечно. Даверак заплатит, мы не можем проиграть. – Сколько это может стоить? – спросила Селендра, шлепком возвращая брата на землю. – Ты сам сказал, что золота не так много. Наших долей едва ли хватит на приданое мне и Эйнар, если только мы не захотим выйти за богатых драконов. У тебя есть на что жить, и даже жить неплохо, а у нас, дракониц, – нет. Это золото и мы сами – вот и всё, что у нас есть. Я бы предпочла плоти золото, если на то пошло. – Судиться дорого, это правда, но это не будет дороже, чем стоит моя доля, – сказал немного смущенный Эйван, снова устраиваясь на уступе. Он уже скопил сколько-то золота, которое мог добавить к своему наследству. – Я и не думал просить вас вносить ваши доли. То, что он сказал о золоте, которое в Ириете достается легче, чем плоть дракона, было правдой, – но последнее утверждение было вежливым вымыслом. Он уже посчитал, что суд обойдется им в сумму всех трех долей наследства. Однако, сидя на знакомом уступе с двумя своими прекрасными сестрами, он знал, что ни в коей мере не хотел бы лишить их всяких надежд на будущее. – Может, сначала будет лучше просто вежливо попросить его о компенсации? – спросила Эйнар. – Пенн пробовал действовать вежливо, и это ни к чему не привело. Нет, серьезное письмо от адвоката – это то, что нужно, а если и этого окажется недостаточно, тогда придется вызывать его в суд и добиваться того, что нам положено по закону. – Сказав это, Эйван почувствовал себя семидесяти футов в длину, благородным защитником своих сестер, драконом не промах. 6. Намерения Фрелта Приход Преподобного Фрелта лежал к востоку от Агорнина за горой – примерно в десяти минутах полета к востоку от Агорнина за горой. Из-за географии низлежащей местности для того, чтобы пройти это расстояние пешком по разделяющей горы равнине, крепкому дракону требовалось два или три часа. Если бы Фрелту предложили остаться на ночь, он бы отказался, но чувствовал, что семейка немного перебирает, вышвыривая его из дому, не угостив ничем, кроме хорошо обглоданной ноги, которую Даверак бросил ему в нижней пещере. На любых приличных похоронах вдобавок к глазам усопшего, которые ему полагалось сожрать по закону, священнику предлагали еще фрукты и пиво. После того, как он сухо, но вежливо распрощался и взглянул на идущую вверх дорогу, по которой ему предстояло идти, не имея при себе и глотка воды, он решил, что цена, которую он заплатил за свою недавнюю победу, была слишком высока. Пенн попрощался с Фрелтом крайне коротко и формально. Он видел, с какой поспешностью Беренда стремилась увезти своих домочадцев, и в какой-то степени одобрял эту поспешность. Он сам слыл в целом миролюбивым драконом, ненавидел ссоры и вспышки ярости. Даже до того, как он стал священником, он очень редко затевал какие-либо столкновения. Последнее, что им сейчас было нужно, это долгая неопределенность, которая будет питать костер враждебности. Пенн хорошо знал себя. Проведи он полгода или год в своем собственном приходе, со своей женой, которая подает ему его любимые блюда в его уютной столовой, ему бы хватило самообладания, чтобы вынести вид Преподобного Фрелта и даже Сиятельного Даверака. В этот же момент все, что он мог сделать, – это отослать Фрелта во имя богов, чтобы не порвать его на кусочки. – И вам тоже хорошего путешествия в Бенанди, – сказал Фрелт с сердечностью, которой Пенн не доверял. – Я еще останусь на день-два, чтобы потом сопроводить мою сестру Селендру ко мне, – сообщил Пенн отрывисто, тоном, не допускающим возражений. – Только Селендру? – спросил Фрелт. – А что станет с Эйнар? В поле зрения Пенна остался один Фрелт, и он почувствовал, как непроизвольно сжимаются его когти. В вопросе Фрелта содержалось предположение, что семья может оставить Эйнар на произвол судьбы, и Пенн вспыхнул гневом. Затем он вспомнил исповедь своего отца. Дракон, чей отец съел своих брата и сестру, не имел права отвергать предположение, что он может покинуть своих собственных родственников. – Эйнар в дальнейшем будет жить под защитой Сиятельного Даверака, – сказал Пенн спокойно и ровно, как и надлежит священнику. – Тогда пожелайте им обоим приятного путешествия и от меня тоже. Да избавит вас Джурале от усталости и жажды в пути. – Благодарю вас, – сказал Пенн, прекрасно понимая, что Фрелт надеялся получить угощение себе в дорогу. «Пусть напьется из дождевых луж», – подумал Пенн, улыбаясь и поднимая лапу в вежливом ритуальном прощании. Пылая негодованием, Фрелт отправился по каменистому пути. Еще раньше, чем он доберется до дома, будет довольно темно, а он уже отпустил всех слуг, прежде чем ушел сегодня из дома. Как бы он хотел иметь жену, которая бы дожидалась его возвращения и приготовила бы для него мясо и освежающие плоды. Он мог позволить себе жениться. От родителей Фрелт унаследовал не такой уж большой запас золота, но приход его процветал, а разорительных привычек у него не было. Он прожил так осторожно все семь лет, прежде чем посватался к Беренде. Без всяких сомнений, он мог позволить себе не только жену, но и драгонетов, если только не очень много. От жены ему была бы большая польза. И все же, когда его огорчили отказом, новых попыток он не предпринимал. Слишком сильно его занимала вражда со старым Боном, а кроме того, в округе не на кого было положить глаз. Слишком разборчив он стал, думал Фрелт, шагая по дороге, развил слишком изысканный вкус. Первая же его избранница стала Сиятельной. После этого не мог же он согласиться на какую-нибудь фермерскую дочку или, того хуже, дочку Досточтимого вдвое его старше, у которой уже начинает отвердевать кожа под мордой. Впрочем, после замужества Беренды его округ ничего другого предложить не мог. Может, ему следовало отправиться в Ириет однажды весной, посмотреть, каких дракониц выставляют их мамаши на брачном рынке, да и выбрать одну для себя. Они все могут сколько угодно говорить, что им хотелось бы Благородного, Высокородного или Августейшего, но они согласны и на Сиятельного. Только вот Августейших особ было меньше, чем дракониц, чтобы всем угодить. Он знал, что многие из них были бы рады богатому священнику, с хорошей синекурой, метров тридцати длиной, и уже припасающему кое-что для детей. Он тащился вперед и вверх по склону, ощущая тепло заходящего солнца на спине. Он не сожалел о том, что его крылья спутаны красными шнурами. Он гордился ими, гордился тем, как стойко носил их. Некоторые священники, как он был уверен, сочли бы обстоятельства подходящими для того, чтобы развязать их и полететь домой. Фрелт гордился тем, что не сделал этого, что его внутреннее благочестие проявлялось в наружном соблюдении каждой буквы закона. В Тиамате все еще были священники, которые летали каждый день и надевали шнуры, только когда проповедовали, и он презирал их, как подобало каждому благонамеренному дракону. Таких священников было немного, но очень многие носили шнуры только до тех пор, пока не наступали затруднительные обстоятельства, пока шнуры не начинали натирать, пока не надо было совершать утомительное восхождение в гору. Этих Фрелт равно презирал. Священники обладали иммунитетом, их крылья связаны красным в ознаменование этого, поэтому им следовало не летать, а ходить. Он не поддерживал сторонников крайних мер, которые настаивали, что по Перводням вообще все должны ходить, а не летать, хотя и полагал хорошей манерой ходить в церковь, если только путешествие не было слишком трудным. Однако же священникам следует ходить все время, даже в случае затруднений, что Фрелт прилежно и делал. Он бы хотел, чтобы с ним был кто-нибудь, кто мог бы этим впечатлиться, или чтобы кто-то ожидал его дома, чтобы принести ему выпить, восхититься его стойкостью и попричитать о том, какое расстояние он покрыл. Жена. Беренда была потеряна, но жена ему нужна. Впервые он подумал о сестрах Беренды. Никогда он не уделял им достаточно внимания. Когда ухаживал за Берендой, они были всего лишь драгонетками, а с тех пор, как они выросли, сношения между приходом и Агорнином стали редки. Он едва ли встречал их где-то еще, кроме церкви. Тем не менее сегодня он разглядел сестер: обе оказались хорошенькими и обе на выданье. Прямо на ходу он припоминал, как они предстали его глазам. Окрас Селендры, пожалуй, поярче отливал девственным золотом, и ему казалось, что ее фиалковые, как у Беренды, глаза смотрели более проницательно. Эйнар определенно побледнее и более мечтательна, с серебряными глазами. Он задумался на мгновение, замерев с вытянутой ногой. Может быть, драконица поспокойнее лучше подойдет ему в качестве жены? Ему бы хотелось домашнего уюта и обожания, а не драмы и волнений. Однако живость часто сопровождается большей выносливостью. Он хотел жену, которая принесет ему драгонетов и будет продолжать жить с ним в качестве компаньонки, а не увянет и не оставит его вдоветь после первой же кладки. Значит, Селендра. Он продолжал идти, но шагал осторожнее, потому что солнце уже опустилось и на дороге стемнело. С другой стороны, Селендра должна отправиться жить с Пенном, а Эйнар должна присоединиться к дому Беренды. Родственные связи Эйнар могли бы сослужить ему хорошую службу, хотя Пенн может воспротивиться сватовству, разгневанный исходом сегодняшнего разбирательства. Задним числом он осознал, что принял глупое решение. Если бы он раньше подумал о возможности сватовства к одной из девиц, в его интересах было бы рассудить в пользу Пенна так, чтобы они получили свою долю драконьей плоти по справедливости. Как священник он бы получил не слишком много, но достаточно, чтобы содержать жену. Он вспомнил про маленького зеленого Ламерака и содрогнулся. Этого драгонета должно отбраковать, а не выхаживать. Его сестра была всего лишь бледно-золотой, с легчайшим отблеском зеленого. Надо было выступить против Даверака и позволить напитаться молодым, тогда Эйнар и Селендра были бы лучше упитанны и благодарны ему. Теперь уже поздно. Ему придется уповать на благодарность, которую они будут испытывать от самого замужества и обретения своего дома вместо того, чтобы жить у кого-то в качестве бедных родственников. Он взвешивал достоинства обеих дракониц весь следующий час пути. Решение было принято еще до того, как он добрался до дому. По причинам, которые он называл филантропическими, Фрелт решил сделать предложение Селендре. Эйнар отправлялась в дом Сиятельного, в высшее общество и мир моды. У нее будут все возможности, чтобы встретить своего будущего мужа. Селендра отправляется в сельский приход, такой же, как его собственный, только не хозяйкой, а приживалкой. (Конечно же, ему не стоит беспокоиться о ее избыточной живости, если ее брат Пенн, который знал ее несравнимо лучше, решил, что такая жизнь ей подходит больше.) Он бы мог вызволить ее из нужды, ну, или почти нужды. Приданое ее будет невелико, но все же станет неплохой прибавкой к тонкому слою золота, которое устилало его нижнюю пещеру. Если действовать быстро, пока Пенн не увез ее, тот не сможет сильно воспротивиться. Может, даже удастся убедить Селендру согласиться на немедленное романтическое бегство, чтобы умыкнуть ее без формального согласия, а потом уж разбираться со всем прочим. Как это было бы кстати – жениться! Жена священника может летать в любой день, кроме Перводня конечно, что значительно облегчит доставку припасов из-за гор.
К тому времени, когда Фрелт утолил жажду в холодном приходском доме, в голове у него уже ясно сложился план на следующие десять лет, который начинался с того, чтобы снова пройти весь путь в обратном направлении и поговорить с Селендрой прежде, чем она отправится с Пенном в Бенанди. 7. Мольба Эймер Пенн передал пожелания доброго пути от Фрелта своим сестрам в присутствии Эйвана. Поэтому, когда Эйван проснулся рано утром и полетел вниз, в луга, чтобы принести быка на завтрак, он изумился, увидев, что Фрелт снова ползет по дороге через гору. Прошедшая ночь не изменила намерений Эйвана в отношении предстоящего иска, равно как и не стал он более расположен к священнику, который разрешил диспут в пользу его зятя. И все же нести груз обид сподручнее с вечера, чем свежим летним утром, поэтому Эйван подлетел и, не выпуская быка из когтей, довольно бодро поприветствовал Фрелта. – Какое прекрасное утро, – начал он. Фрелт проснулся, полный новой решимости, и уже стер ноги, пока тащился по каменистой дороге, прикидывая, как лучше всего приступить к делу. Он видел не переливы росы, а только влажное неудобство, не сияющее солнце, а источник слишком яркого света, и вовсе уж не находил красоты в знакомом нагромождении утесов. Ему пришлось изогнуть шею, чтобы посмотреть снизу вверх на Эйвана, что беззаботно планировал в голубом небе, с которого сам Фрелт был изгнан. Он не завидовал молодому дракону или, скорее, уверил себя, что не завидует, но желал бы некоторого признания той жертвы, что он приносил, или хотя бы тех усилий, что она влекла за собой. – Вельд сотворил мир для нашего удобства, но Джурале, в милости своей, добавил миру красоты, – ответил он благочестивой цитатой. Эйван был не более религиозен, чем любой молодой дракон, которому предстояло, как и ему, проложить себе путь в жизни. Можно сказать, что он хранил много традиционных верований, которые никогда не переставал практиковать, посещал церковь только потому, что было бы странным не делать этого, но едва уделял внимание тому, что происходило во время этих посещений, и находил благочестие, вынесенное с церковной кафедры, крайне неуместным. Допроси его хорошенько, и он бы присоединился к тем, кто считал, что религию следует ограничить до Перводней, хотя во всех прочих случаях избегал бы такой радикальной компании. Он не был вольнодумцем, но роль, которую религия занимала в его жизни, следовало назвать скорее традиционной, чем духовной. Ему нравились привычные службы Перводней лишь потому, что они были привычны, а не потому, что это службы, и он, разумеется, посещал именно ту церковь в Ириете, чей священник славился краткостью своих проповедей. Такой ханжеский ответ на его приветствие тут же вернул все его раздражение Фрелтом. Он не стал ничего добавлять, заложил вираж и приготовился лечь обратно на путь к дому. – Останьтесь, – воззвал Фрелт. Эйван помедлил, сделал круг, хотя уже много выше и продолжал подниматься на восходящем потоке. Он вопросительно глянул вниз. – Я направляюсь нанести визит вашей семье, – сказал Фрелт, вынужденный кричать, чтобы его услышали. – Не могу воспрепятствовать, – сказал Эйван, поддавшись грубости, – но шепотом. – Дорогу вы знаете, – добавил он более отчетливо и улетел прочь, чтобы предупредить сестер. Селендра и Эйнар накануне долго не ложились, стараясь утешить друг друга после ухода отца. Уже не первую утрату испытали они в семье, но другие случились, когда они были еще совсем молоды и страдать не умели. Мать их умерла вскоре после того, как они вылупились, и они едва ее помнили. Тогда невозможно еще было доподлинно осознать, как недоставало в их взрослении ее направляющей руки. Однокладник Эйвана, Меринт, ушел, когда они еще не достигли сознательного возраста. Они видели несчастья, постигшие другие семьи, и думали, что за время долгой болезни отца уже поняли, что будет означать его смерть. Но только теперь они осознали, что ничто не может подготовить к смерти. Прекрасное утро, что тронуло сердце Эйвана, казалось почти насмешкой Селендре. Как могло солнце сиять на небе, когда отец ее мертв, а она скоро будет оторвана от всех, кого любила. Она оставила Эйнар спящей в спальной пещере и печально спустилась в кухню, чтобы накрыть к завтраку. Эймер уже хлопотала там над истощившимися припасами. – Все ужасно запущено за время болезни вашего отца, ‘Чтен Сел. Но если вы все уезжаете, может, оно и к лучшему, была охота оставлять припасы для Беренды и этого ее мужа-задаваки. Селендре бы устроить выговор служанке за такую развязную речь, но Эймер за долгую службу в семье была удостоена привилегий, так что Селендре даже и в голову не пришло ее одернуть. Хотя она могла бы без запинки повторить все правила относительно того, как следует держать прислугу на своем месте, она и не думала применять их к Эймер, которая поступила к Агорнинам, еще когда Бон Агорнин женился, и выхаживала всех драгонетов, пока они подрастали. – Я отважусь предположить, что Сиятельный Даверак отворотил бы свою благородную морду от наших пресервов и копчений, если бы мы их запасли, – сказала она, выказав солидарность с Эймер и тем самым поощряя ее. – Нестерпимо думать о том, что он завладеет нашим прекрасным жилищем. Эймер захлопнула почти пустой буфет и повернулась к Селендре. – Возьмете меня с собой в Бенанди? – спросила она. Селендра поколебалась. – Эйнар хотела, чтобы ты поехала с ней. У меня будет Пенн, знаешь ли, а у нее будет только Беренда. – Мне очень жаль ‘Чтен Эйнар, и я бы очень хотела ей чем-то помочь, но мне теперь о себе подумать надо, – сказала Эймер. – Я уже старая и давно служу вашей семье, а до вас – семье вашей матери. Позвольте мне поехать в Бенанди. Встретив такую решимость, Селендра не могла настаивать. – Не знаю, разрешит ли Пенн. Я даже не знаю, может ли он себе это позволить. Так благородно с его стороны взять меня к себе в дом, и я не знаю, сможет ли он поддерживать еще и тебя. Эйнар же он не смог взять к себе. Я, конечно, попрошу его об этом, но обещать не могу. – Я хорошо работаю, вы и сами знаете, а лишняя служанка – это не то же, что еще одна сестра. – У него жена есть, – вспомнила Селендра. – Ее зовут Фелин. Я виделась с ней только на свадьбе, и то коротко, я совсем ее не знаю. У нее могут быть свои соображения, сколько ей надо слуг, и я уверена, что в эти планы не входит моя личная прислуга. – При этой мысли она рассмеялась. – Я – и со своей служанкой, будто очень важная драконша. Как Беренда. – Да я бы и рада служить только лично вам, и вы заслуживаете, чтобы вашу чешую полировали, как другим драконицам, но вы же знаете, что я возьмусь за все, что потребуется. Я буду пещеру скрести, если им надо, и заготовки я отлично делаю, и лекарства. – Передние лапы Эймер распростерла перед собой, будто нищенка, умоляя о подаянии. – У нее могут быть и свои представления о том, как управляться со слугами, насколько туго стягивать им крылья, – предупредила Селендра. Мы уже упоминали, что крылья Эймер были связаны едва ли туже, чем у Пенна. Нам следует также признаться, что однажды, во время болезни отца, Селендра и Эйнар разрешили и вовсе распутать крылья Эймер, чтобы она могла слетать пособирать травы. Те, кто от этой новости всплеснут крыльями от ужаса, должны принять во внимание, что Эймер вернулась и до сих пор служила семье, а не воспользовалась возможностью улететь в горы и начать новую жизнь. – Я все вынесу, как бы туго ни перетянули мне крылья. У Беренды, скорее всего, так и будет, но не в этом дело. Я боюсь только того, что меня вообще не захотят оставить. Эти бездельники – слуги Даверака – болтали, когда вы были в нижней пещере, и, может быть, они только пытались напугать меня, но непохоже на то, так вот, они говорили, что Даверак поедает состарившихся слуг. – Съедает их против их ясно выраженной воли? – спросила Селендра так, что ее неприязнь к Давераку стала достаточно очевидной.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!