– Я знал, что ты так подумаешь, но, может быть, есть и другое решение. – Эйван улыбнулся и, переменив положение, сел, поджав задние лапы и обернув вокруг них хвост, передние же сложил на груди. – У меня есть хороший друг, Благородна Рималин. Она держит дом в Ириете, и еще один в деревне где-то на севере. Ее муж – министр в правительстве. – Кажется, я слышал о нем, – сказал Пенн, хотя и не имел друзей среди политиков. Он все еще оставался в крайнем недоумении, к чему ведет брат. – Золото у них есть, хотя они и не богаты. Скажем, недостаточно богаты для Благородных. Однако они единолично владеют своей недвижимостью, у них нет долгов, и, с какой стороны ни посмотри, они выглядят как уважаемое семейство. Я думаю, что можно убедить Благородного Рималина отнестись к Селендре благосклонно, с учетом ее приданого и того, что она моя сестра, ну и твоя, конечно, тоже. – Отнестись благосклонно? – Пенн еще больше смешался. Он даже на мгновение подумал, что Эйван мог предлагать что-то вроде должности гувернантки при детях Рималинов. – В качестве супружницы, конечно. – Но ты сказал, что у него есть жена, и его жена – это твой друг. – Да, именно поэтому все могло бы сложиться, как ты не понимаешь? – Эйван обдумывал эту идею весь день. – Он не женился бы на Селендре, даже если бы был свободен – никто не возьмет замуж скомпрометированную девицу, каким бы привлекательным ни было ее приданое. А у Селендры приданое будет довольно скромным, даже если мы с тобой немного добавим. – Я не смогу ничего добавить, – поспешно вставил Пенн. – Мне о своей семье надо думать. – Ну, я могу немного добавить, поскольку еще не остепенился, – сказал Эйван. – Однако что так, что эдак, этого не хватит, чтобы что-то изменить. Никто не возьмет ее в жены, но при любезном содействии Благородной Рималин Благородный Рималин мог бы взять Селендру в супружницы. Второй женой, понимаешь, – пояснил он через мгновение, увидев, как ожесточилось выражение на морде Пенна. – Церковь допускает такие вещи, – отважился добавить Эйван. – Я в толк не возьму, как ты можешь предлагать такое собственной сестре, – сказал Пенн. – Без сомнения, такое положение наложницы подошло бы несчастным бедным женщинам без какой-либо защиты, но как ты мог подумать, что Селендра может опуститься до этого! – Для Селендры будет лучше это, чем выходить замуж за дракона, который заранее вознамерился опорочить ее, с которым ее отец был в непримиримой вражде последние шесть лет и которого она презирает, – ответил Эйван. – Благородна Рималин – славная дружелюбная драконша и влиятельная хозяйка. Я бы мог часто видеться с Сел и проследил бы, чтобы ее положение в этом доме оставалось таким, как положено, чтобы ее не изнуряли тяжелой работой, как это случается с супружницами. Условия ее содержания будут такими же, как у жены, у нее будет формальное положение супружницы, которое не допускает продажи ее в наложницы. – Она, вероятнее всего, будет изнурена одной кладкой за другой без перерыва, пока не умрет, а дети ее не получат наследства, – сказал Пенн. – Чем формальнее соглашение, тем меньше у тебя будет возможностей облегчить ее участь, какой бы она ни оказалась. Нет, Эйван. Я бы рассматривал такое соглашение как бесчестье. Слышать больше не хочу об этом. – Пенн перепрыгнул через брата в полуполете, во всяком случае, его крылья развернулись более, чем многие в Церкви сочли бы уместным для крыльев священника. Пенн аккуратно опустился на пол и, не оглядываясь, отправился прочь по коридору, намереваясь отыскать Селендру, чтобы немедленно ее уведомить, что он собирается посовещаться с Фрелтом относительно замужества. Сначала он обнаружил Эйнар, сидящую на закорках у двери спальной пещеры. – Всё в порядке, – прошептала она. – Она спит, но ты можешь посмотреть. Пенн заглянул в арку спальни, где Селендра спала на золоте своего приданого. Она лежала свернувшись, накрыв голову крылом, – живое воплощение девичьей грации. Чистые отполированные пластины чешуи отливали бледным золотом, безо всяких следов брачного розового. – Как это вам удалось? – спросил Пенн. – В чем тут фокус? Это краска? – Он взглянул снова и понял, что никакая краска не выглядела бы так идеально. – Ей просто нужно было отдохнуть и успокоиться, – сказала Эйнар. – Эймер дала ей чаю, и ей сразу стало лучше. Пенн подивился. Он знал очень мало о травах, к которым прибегают девицы в отчаянном положении. В семинарии им говорили, что это страшный грех. – Я поговорю с Эймер, – сказал Пенн и отправился восвояси, оставив Эйнар созерцать его спину. Эймер он нашел в кладовке, где она обкладывала фруктами остатки мяса от ужина. – Как поживаете, Преподобный Пенн? – спросила она. Эймер была и его няней, но с тех пор, как он стал священником, она всегда вела себя с ним весьма уважительно. Ему это нравилось, конечно, и он бы не допустил никакой фамильярности, но иногда немножко грустил оттого, что чувствовал между ними сдержанность, какой раньше не бывало. – Все хорошо, – сказал он. – Эймер, я пришел относительно Почтенной Селендры. – Чтен’ Селендра спит. У нее теперь все будет в порядке. – Что ты ей дала? – Чтен’ Эйнар вам сказала? – виновато взглянула она. – Она сказала, что ты сделала ей чаю. Эймер, я должен знать. Почтенная Селендра – моя сестра, и она отбывает в мой дом, чтобы жить со мной и с драгонетами, общаться с моими друзьями и прихожанами. Девственна ли она по-прежнему, или ты вернула ей цвет обманом? Следует ли ей выходить замуж за Преподобного Фрелта? – Уж точно ей не надо выходить за подлеца, что сотворил с ней такое, – сказала Эймер, крепко шлепнув куском мяса и поворотившись к Пенну, будто ему опять всего пять лет от роду. – Обманом, как бы не так. Она точно девственница, в точности такая же, как если бы один дракон, которого впору звать проклятым, а не преподобным, никогда и не увивался вокруг нее. Две минуты в коридоре! Этого маловато, чтобы попрощаться навеки с девичьей чешуей, если она сама этого не хочет. Я ей дала чаю, чтобы помочь телу прийти в себя, все равно как я дала бы ей кору ракиты от лихорадки, вот и все, никаких фокусов, никакого обмана. Она просто не пробудилась для него. Она станет подругой какого-нибудь хорошего дракона однажды, не опасайтесь на этот счет. Пенна эта речь не полностью убедила, но, тем не менее, он заметно утешился. Он понимал, что Эймер постаралась не упоминать название травы, которую приняла Селендра, хотя он и спросил об этом. И все же допытываться дальше ему не хотелось. Данных заверений казалось достаточно. Он вспомнил свою жену, Фелин, как ее золотистая чешуя вся загорелась розовым немедленно после того, как она приняла его предложение, и он заключил ее в объятия. Он желал того же самого для своих сестер, безо всяких подделок. Но также он и не хотел принуждать Селендру выходить за дракона, которого они все презирали. Он весь день пытался убедить себя, что Фрелт не так уж и плох, но воспоминание о том, как он рассудил спор в нижней пещере за день до этого, все возвращалось, снова убеждая его в том, что Фрелт – это не тот дракон, которого он хотел бы видеть в качестве зятя. Теперь об этом можно было забыть, как можно забыть и об обескураживающем предложении Эйвана, и успокоить на том душу. – Очень хорошо. Благодарю тебя, Эймер, – сказал он. – Еще одно, – сказала старая няня. – Я говорила с Чтен’ Сел, но у нее еще не было времени спросить у вас. Я бы хотела поехать с ней в Бенанди. Я работаю усердно и буду помогать вашей жене с драгонетами или делать любую работу, что попросите. Я хочу оставаться поближе к Чтен’ Сел именно сейчас, на случай, если буду ей нужна, знаете. А кроме того, вы всегда были моим любимчиком, когда я вас нянчила вместе с другими. – Она медленно опустилась на задние лапы, с крыльями, спутанными сзади, а передние протянула к нему. – Пожалуйста, Преподобный Пенн. Позвольте мне остаться с Агорнинами. У Пенна не было никаких намерений брать Эймер с собой. Он знал, что Фелин, его жена, будет в изумлении. Он не был уверен, что они могут позволить себе еще одну прислугу. Но также он знал, что отказать невозможно. Сочетание мольбы и намеков на то, что может случиться с Селендрой, если Эймер не будет под боком, чтобы прийти на помощь, оказалось для него чересчур. Он поднял старую дракониху на ноги. – Конечно, мы возьмем тебя с собой, – сказал он. IV. Покидая Агорнин 12. Приготовления Пенна к отъезду В наших замечательных семьях, таких как Телсти и Бенанди, среди драконов принято жить так, будто мир собирается следовать своему обычному порядку целую вечность, меняясь понемногу с каждым поколением в лучшую сторону – то добавится к владениям ферма, то осушится болотце, и, может быть, будет введен новый способ выпаса скота, когда на пятачке, где раньше паслись восемь животных, будут пастись десять. В понятии этих драконов изменения – это что-то медленное и постоянное, как эрозия гор. Предложения к улучшению рассматриваются очень тщательно, и землевладелец может сказать, что это дело с улучшением способа выпаса пусть лучше с выгодой для себя начнет его внук – и это в то время, когда сам он еще только что женился. И все же, несмотря на огромные наделы этих семей и их немалое влияние на работу Собраний, прогресс в ином обличье налетел на них со скоростью пикирующего дракона, а не подкрался тщательно рассчитанными шажками, как им бы того хотелось. Золото Бона Агорнина – не то, что он оставил своим трем младшим детям, а то, которым за триста лет до того он заплатил за поместье Агорнин и титул Досточтимого, – было добыто такими путями, которые все досточтимые, сиятельные, благородные, августейшие и высокородные персонажи, то есть все те, кого мы нарекли лордами среди нас, предпочитали снисходительно скомкать в одно слово – «торговля». Правда и то, что Бон Агорнин постарался избавиться от этих связей при первой возможности. Он использовал их, чтобы взобраться наверх и утвердиться в мире, но, как только достиг желаемого положения, больше уже этим не баловался. Он купил поместье, женился на избраннице с невеликим приданым, но истинно благородным происхождением, и с тех пор продолжал наживать богатство и развивать свое хозяйство добропорядочным фермерством. Тем не менее еще несколько следующих столетий вокруг него все витал легкий душок торговли. Как бы охотно он ни рассказывал о своей юности, что провел в поместье Телсти со вдовствующей матушкой, и о своем собственном поместье Агорнин (никогда не упоминая об отрезке жизни между ними), что-то городское в нем всегда оставалось. Едва ли стоит напоминать, что для всех добропорядочных драконов города – это проклятие, за исключением разве что Ириета, но только того Ириета, каким он бывает во время заседания Благородного Собрания или в месяцы набухания почек и цветения в те редкие за последнее время годы, когда Благородное Собрание не заседает. Эта тень, брошенная на него городом, редко когда замечалась в его досточтимые годы и почти совсем не отразилась на его детях. Сиятельный Даверак, когда ухаживал за Берендой, даже поразмышлял об этом недолго, но успокоил свою совесть, вспомнив о ее матери, урожденной Фидрак – семейства хотя и досадно обедневшего в наше время, однако же из числа тех землевладельцев, которые сидели на своих акрах еще со времен, предшествующих Нашествию. Пенн добился своего положения в лоне Церкви сам, но при покровительстве друзей, в особенности Благородного Шера Бенанди и его матери Зайлы, Благород Бенанди. Младшие драконицы еще не начали появляться в обществе, но до сих пор не видели особых причин, чтобы не последовать примеру Беренды и удачно выйти замуж. Что же касается Эйвана – то, как он держал себя дома, и его поведение в Ириете, как мы скоро увидим, было совсем не одно и то же. В Андерторе единственным свидетельством всех прежних предприятий Бона в области торговли оставалась железная дорога, которая пересекала край земли Агорнина. Это был дальний угол поместья, и дорога никоим образом не загораживала и не портила вида, если бы какому-то дракону захотелось бы им полюбоваться. В самом деле, земля, по которой пролегала железная дорога, всегда была заболочена и ни на что доброе не годилась. Во время прокладки железной дороги инженеры осушили ее и высвободили пару полей для фермерства, чем Бон удачно воспользовался и развел на них тягловый скот. Животные постепенно привыкали к шуму проходящих поездов и впоследствии могли быть проданы в город, где были уже невосприимчивы к городской суете, что заметно увеличивало их цену. Предложение о прокладке железной дороги вызвало великое смятение в округе. Многие досточтимые соседи ссорились или пытались поссориться с Боном Агорнином из-за того, что тот позволил омрачить сельскую идиллию. Стоило Бону принять золото от железнодорожной компании – ему тут же припомнили его коммерческое прошлое. Если бы Бон не согласился, железная дорога пролегла бы по совсем другому пути и оставалась бы вдали от всего Андертора. Позволив ей пересечь заброшенный угол своей земли, Бон дал возможность грузовым потокам следовать напрямую от шахт Тольги к Ириету, не говоря уже о том, что весьма ускорилась доставка почты, а заодно и появилась возможность транспортировки самих драконов, которые из-за тяжелой поклажи, в силу возраста, болезни или того, что путешествовали с драгонетами, священниками или слугами, могли не захотеть лететь туда, куда собирались. Бон Агорнин, отдавая землю в аренду под железную дорогу, настоял на обустройстве станции. – Это будет полезно для Пенна, – говорил он. Пенн тогда уже приступил к обучению своей достойнейшей из профессий. В целом же станция использовалась в основном местными фермерами для отправки свежих яблок – пепинок и ранета – в город, где фрукты всегда были в хорошей цене. Постепенно эта возможность примирила соседей, которые тоже выращивали фрукты и использовали станцию для их отгрузки, примирила настолько, что теперь уже Бона считали благотворителем для всего края за его дозволение обеспечить такую возможность. Пенн несколько раз воспользовался дорогой для поездки домой и намеревался воспользоваться снова. Железная дорога не достигала самого Бенанди. Предыдущий Благородный Бенанди, отец Шера, с негодованием пожелал не иметь никакого отношения к дороге. В результате она проходила на расстоянии не меньше двенадцати миль от поместья, где был устроен полустанок и куда можно было легко послать экипаж, когда нужно было забрать священника или другого посетителя. Грузовые повозки, конечно, тоже могли легко добраться до полустанка для отгрузки продукции (в случае Бенанди это обычно были сладкие ягоды летом и ранет осенью). В Бенанди еще не оценили достоинства железной дороги так, как в Андерторе, где это благо было лучше видно, поскольку располагалось оно много ближе. Пенн намеревался отправиться вместе с сестрой железной дорогой до полустанка в Бенанди, а затем позволить ей пролететь последние несколько миль, пока он будет ехать в повозке, которую пошлют за ним. Теперь, когда к путешествию присоединилась и Эймер, он учел это и соответственно отписал своей жене Фелин. Большинство драконов считают, что писать – это по большей части женское занятие, а написание писем – так и вдвойне. В обычных обстоятельствах даже Пенн попросил бы одну из своих сестер написать за него записку жене. Но все же он был священником и давно овладел трудным искусством удержания пера между когтями, к тому же он чувствовал, что достаточно приватная тема сообщения для Фелин диктовала необходимость написать его самостоятельно. «Дорогая моя, – тщательно вывел он. – Надеюсь, что ты и дети в добром здравии. Отец мой умер, как мы ожидали, да парит его душа на свободе. Мы с Селендрой отправимся в Бенанди послезавтра и доберемся до вас дневным поездом. Я считаю необходимым взять с собой служанку моего отца Эймер, которая была моей няней, когда я был еще драгонетом. Она отчаянно желает сопровождать нас, а не оставаться в поместье, которое отходит Давераку, по причинам, которые, я полагаю, во многом сентиментальны и которые, я опасаюсь, Благородна (здесь имелась в виду Благородна Бенанди) не одобрит. Эймер, без сомнений, будет весьма полезна в качестве няньки, а также на кухне, поскольку она весьма умело заготавливает пресервы и смешивает снадобья». После минутного раздумья он вычеркнул последние два слова и собрался было уже перебелить заметку, но, поскрипев зубами, решил оставить все как есть. Пенн уже решил не посвящать Фелин в историю с попыткой Фрелта соблазнить Селендру. Он уговорил себя, что всего лишь не хочет бесцельно огорчать Фелин, но в глубине души понимал, что это бы лишило сестру доверия жены, что привело бы к семейной ситуации, нерадостной для него самого. «Я знаю, что ты примешь ее и посчитаешь роскошество в виде еще одной служанки приемлемым для нас, – написал он, думая, что это наилучший способ затронуть тему. – Однако Благородна Бенанди, которая принимает такое участие во всех делах нашего дома, может расценить это по-другому – и может попытаться вмешаться способом, который я бы нашел недопустимым. Поэтому найми дополнительно восемь тяжеловозов, чтобы доставить нас троих в повозке от полустанка до дома. Это излишество, но ради него мы сможем пережить упреки Благородной Бенанди, в то время как если бы Селендра полетела, а Эймер шла бы пешком за повозкой, она бы немедленно уверилась в том, что мы не можем себе позволить еще одного слугу». Пенн знал или думал, что знает, как управиться со своей патронессой. Он научился этим маленьким уловкам или хитростям, как он предпочитал называть их, у ее сына. «Дай ей знать, что ты наняла тягло, и, если желаешь, можешь пожаловаться ей на мою расточительность». Таким образом Пенн наказал жене выслушать нотацию и разрешил ей, по ее усмотрению, примкнуть к патронессе против него. Он, может, и разобрался в том, как обходиться с Благород Бенанди, но все еще очень мало знал собственную жену. Он полагал, что все необходимое уже написано, и приближался к концу страницы, так что еще раз напомнил ей, что надеется быть к обеду через два дня, то есть на четвертый день первой недели месяца Листоверта. Он добавил наилучшие пожелания жене и детям. Затем, весьма довольный собой, запечатал письмо, надписал его и отдал Эймер, чтобы добавить к почте, которую должны забрать со станции Агорнин этим же вечером. 13. Пенн и Селендра отбывают Сиятельный Даверак прилетел в Агорнин на следующее утро, как и было условлено. В его намерения входило формально вступить во владение поместьем и эскортировать Эйнар к себе домой в Даверак. Он прибыл вскоре после того, как семья Агорнинов позавтракала – в печали, – поскольку теперь, когда час расставания был так близок, сестры были склонны проливать слезы всякий раз, когда видели друг друга. После трапезы они все собрались на уступе, и, хотя облака висели низко, вскоре они заметили на подлете Даверака, мерно работающего крыльями. – Интересно, что он не взял с собой Беренду, – заметила Селендра. – Это бы придало видимость законности всей процедуре. Пенн сердито повернулся к ней. – В отличие от того, как поделили его тело, этого наш отец – хотел, – вмешался Эйван прежде, чем брат заговорил. – Я знаю, – ответила Селендра, послушно склоняя голову. – Я не буду грубить ему, и сейчас не хотела, просто все так изменилось, и мне все время хочется плакать. Эйнар обняла сестру крылом, и братья оставили эту парочку вместе поплакать, пока Даверак приземлялся. – Добрый день, брат, – приветствовал его Пенн. – Как долетел? – Ветер довольно сильный, но в обратную сторону он будет попутным, – ответил Даверак. Для него это был перелет длиной чуть больше часа – миль двадцать, если можно было бы измерить расстояние в воздухе. – Беренда не захотела бороться с ветром? – спросила Эйнар. – Нет, не захотела, – улыбнулся Даверак и посмотрел в сторону своего поместья. – Она только что обнаружила, что находится в интересном положении, и не захотела покидать дом в такое время. – Опять понесла? – взорвалась Селендра, не в силах скрыть изумления. – Да, хвала Вельду, – сказал Даверак, вежливо кивнув в сторону Пенна при упоминании имени бога, как бы признавая, что он слегка нарушает границы территории другого дракона и деликатно просит на это разрешения. Едва ли четыре года прошло с первой кладки Беренды из трех яиц. Даже Пенн, которому как священнику положено проповедовать, что приплод – это благословение Вельда, слегка оторопел от этой новости и от того, как очевидно доволен ею Даверак.