Так чертовски приятно. Ощущения продолжали нарастать, становясь приятнее, болезненнее, вызывая у него отчаяние. Ник так глубоко погрузился в то состояние, что как будто отделился от собственного тела. Его мышцы казались расплавившимися. Боль сделалась такой сильной, что он не мог пошевелиться, не мог думать сквозь неё. Всё стало ещё хуже, чем было. Так плохо никогда не бывало… Боже, какого хера происходит? Так никогда не бывало. Бледно-зелёные глаза промелькнули перед его мысленным взором. Они задержались там, светлые, цвета молодой листвы с ободком из ещё более бледного сиреневого оттенка. Они сияли светом, таким количеством света. Они были такими чертовски знакомыми. Боль резко усилилась, становясь невыносимой. — Gaos, — он простонал это слово. Почти проорал его. — Джем… бл*дь… Джем. Он почувствовал это до того, как она остановилась. Он был совершенно не в себе, на грани оргазма, когда что-то в ней, что-то в кровной связи между ними оборвалось. Просто оборвалось нахер. Поскольку он затерялся в её крови, это ощущалось как удар кулаком по лицу. Точнее, это ощущалось, словно его вытолкнули. Из её света, из её крови. Ник чувствовал там шок, злость… нет, ярость… столь интенсивную кипучую ярость, что она выходила из-под контроля… Затем она захлопнула невидимую дверь между ними. Это потрясло его до состояния паралича. Это всё равно что нежиться в ванне с блаженно горячей водой, а потом тебя выталкивают голышом за дверь, одного… в снег. Определённо на бл*дский холодный ветер. Ник хрипло ахнул, стискивая её волосы, сжимая подлокотник кресла, в котором он каким-то образом по-прежнему сидел, но Уинтер била его, отпихивала его руку, отстранялась от него, колотила по руке и груди, пытаясь отпрянуть. Она выпрямилась и ещё сильнее ударила его в грудь. Ник не пытался защититься. Он не мог отпустить подлокотник кресла или даже поднять взгляд, чтобы посмотреть ей в глаза. Боль ослепляла его. Он стискивал кресло, наполовину согнувшись и хватая воздух ртом, хотя он не нуждался в кислороде. Она била его снова и снова; он даже не пытался увернуться от её рук. — Мудак, — произнесла она сиплым голосом. — Бл*дский мудак… Ник силился думать. Он всё ещё едва мог осмыслить, что он натворил, и насколько это плохо. Это плохо. Этот факт он мог осознать. Реально плохо, бл*дь. Его разум постепенно начал включаться в работу, выходить из того тумана боли и желания, потерянного чувства слишком долгого пребывания на краю, на грани разрядки целую бл*дь вечность, как минимум часами. Ник прокрутил в голове то, что случилось в эти минуты. Он прокрутил всё, каждую мысль, что проносилась в его голове, каждый образ… Бл*дь. Он услышал каждое своё слово. Он услышал там имя, дважды, и вздрогнул. Он дёрнулся, когда Уинтер снова его ударила. — Ты засранец, — жёстко произнесла она, и он улавливал в её голосе подтекст. — Чёртов лживый засранец и кусок дерьма… Она начала отходить от него. Только тогда Ник протянул руку и схватил её за запястье. Он бездумно подтащил её к себе, не подумав, как это глупо и как это её рассердит. Он дёрнул её к себе на колени, а она снова принялась колотить его. Он позволял бить себя, тихо постанывая. Когда она снова ударила его, это превратилось в рычание. Его пальцы скользнули в её волосы, и та тоска усилилась, и что бы он ни думал, что бы он ни делал, это стопроцентно сводилось к ней. Всё это настолько абсолютно переплеталось с ней, с этим чувством боли и смятения, горя, одиночества и бл*дской потери, что Ник приподнялся и прижался губами к её рту. Он целовал её, покусывая язык и губы, пока Уинтер не ответила на поцелуй, а когда та стена наконец-то пала… Он ахнул. Её боль врезалась в него. Она пронзила его грудь вместе с обидой, болезненной, опустошённой обидой, от которой сдавило горло. Господи… он действительно сделал ей больно. Его грудь сжало тисками. Каждая его часть притягивала Уинтер к нему. Его пальцы сжимались, руки крепче обнимали, тело силилось прильнуть ближе, пока он притягивал её к себе, прижимал как можно теснее. Они целовались. Они целовались до тех пор, пока он не вернулся в то состояние, пока его разум не померк. Он замедлил её. Почувствовал, как её боль усиливается. Эта боль ощущалась бездонной. Бл*дь, она ощущалась бездонной, безвременной, несравнимой ни с чем, что он когда-либо чувствовал прежде… Но она была знакомой. Такой чертовски знакомой. Чем дольше Ник плавал в этой боли, тем сильнее бунтовал его разум, ничего так не желая, как слиться с ней. Он не позволял себе думать об опасности этого, о том, к чему это привело в прошлый раз, и что он сделал с ней, когда в последний раз позволил себе потерять контроль. Он хотел показать ей всё. Даже те вещи, которые он не должен ей показывать. Даже вещи, которые он никому не должен показывать. Он знал, что это лишь причинит Уинтер боль; это ни за что не сделает их ближе. Та часть его разума… или крови… или «света»… или что это было, бл*дь… не заботилась. Она вообще об этом не переживала. Затем Ник принялся задирать её платье, пока та боль кричала на него, вызывала ноющее ощущение в ладонях и пальцах, делала его мышцы каменно твёрдыми, превращала тот жар в его груди в бушующее пламя, делала его агрессивным. Господи, эта боль вызывала в нём отчаяние. Бл*дское отчаяние. И снова той его части не было никакого дела. Эта часть не желала обсуждать. Её не интересовали никакие рассудительные подходы. Ник встал прежде, чем принял сознательное решение. Он поднял Уинтер на руки. …затем он уложил её на стол. Он отпихнул в сторону карты Таро, стопку бумаги — это выглядело таким архаичным и старомодным для его вампирского взгляда, что он едва мог осмыслить, для чего ей может пригодиться настоящая бумага. Он оттолкнул нож на подставке, чашку с камнями и кристаллами. Ему пришлось сдержаться, чтобы не расшвырять тут всё, даже аквариум, даже кристалл на подставке из кованого железа. Он дёрнул и разорвал её трусики, не останавливаясь, чтобы подумать над этим.