Этот мир – не то, чем кажется. За видимым скрывается невидимое. И лишь Хранители выбирают реальность. У них – Сила жизни. Последние слова завершали историю Дерева-портала. Я прочитала их и улыбнулась: теперь все стало ясно. Не колонны являются деревьями, нет, – в дальнем конце помещения находится изображение, выбитое на стене. Это и есть Дерево-портал. Итак, я нашла то, что искала. Решительно выдрав последние листы с историей о пожаре, я вложила их в тетрадь Путешественника – туда, где хранились все карты и легенды Безвременья. Потом перелистнула желтоватые страницы и вдруг остановилась: на одном из моих рисунков, там, где я изобразила изречения из замка Каты, появились слова. Написанные на русском языке темными чернилами, они явно предназначались только для меня. Ведь никто в Безвременье больше не знал нашего языка. Тут говорили на своем, немного странном и очень удивительном. Берегись садовника. Берегись Дана. Берегись Бдука. Никому не доверяй, кроме Иоко. Но больше всего берегись Зомана. Я уставилась на черные буквы и чуть не открыла рот от удивления. Сердце заколотилось как бешеное, а вспотевшие ладони вдруг перестали удерживать толстый фолиант книги, и она с грохотом свалилась на стол, подняв облако пыли. Пару раз чихнув, я вытерла нос и еще раз прочитала слова, появившиеся на рисунке. Кто мог делать это? Путешественник! Помнится, Бдук говорил однажды, что только он может писать в своей тетради. Неужели это предупреждение, что мне нужно остерегаться всех, кроме Иоко? Я посмотрела на фигурки трех загадочных воронов и вздохнула. Путешественник мог бы написать еще что-нибудь дельное, потому как я уже давно знала, что никому в Злых землях нельзя доверять. Мне пора было возвращаться, и я отправилась наверх, унося в картах Безвременья ответы на свои вопросы. Оставалось только добраться до Дерева-портала и уничтожить договор. 2 Обратный путь я помнила очень хорошо, но, добравшись до винтовой лестницы, поднимавшейся в мою мансарду, вдруг замерла, заметив вдалеке мерцание огоньков. Сбоку от лестницы появился арочный проход, а в его глубине сияли свечи. Они стояли вдоль стен на черных металлических подставках, чьи изогнутые ножки напоминали стволы деревьев. Что это может быть? Я точно знала, что, когда спускалась в этот проход, никаких огоньков не видела. Зоман выследил меня? Следовало все проверить, и, выставив вперед Посох, я двинулась на свет. Желтые блики плясали на каменной кладке стены и гладких плитах пола. Они дрожали и подмигивали, словно маня к себе, и чем ближе я подходила, тем лучше различала тонкие черные колонны и до боли знакомый зеркальный пол. Зал портретов – вот что находилось за аркой! Только как он там появился? Почему я вижу поблескивающие рамки портретов и улыбающиеся лица своих предков? И что находится там, в центре зала, на высокой деревянной подставке? Посередине был мой портрет, нарисованный Зоманом. Мое лицо, освещенное яркими бликами множества свечей, показалось вдруг живым, подвижным и очень выразительным. Глаза как будто сверкали из-под длинной, убранной набок челки. Сжатые губы слегка изгибались, а поднятые брови придавали облику выражение легкого царственного умиления, словно меня удивлял мир Безвременья и радовал одновременно. Светлые блики в глазах, улыбка в самых уголках губ и еле заметный разворот головы делали этот портрет живым: прекрасным, умным лицом Хранительницы Безвременья… Как там называл меня Зоман? Неограненный бриллиант – именно так можно было бы назвать картину. Конечно, Иоко любит меня! Как можно не влюбиться в такую красавицу?! А ведь совсем недавно я очень завидовала Нисе, считала ее красивой, способной, одаренной и удивительной. Но кто такая эта ведунья рядом со мной? Всего лишь жалкий призрак, меняющий облик и не имеющий ничего настоящего. Ее внешность не отражает сущности, потому что внутри ничего нет. Ниса – это всего лишь пустота. А я – настоящий человек, красивая девушка, Настоящий Хранитель. Поэтому Иоко будет принадлежать мне. Я улыбнулась и двинулась обратно, в свою мансарду, минуя множество разноцветных свечей. 3 Когда моему брату Валерику исполнилось три года, он отправился в детский садик. И принялся так яростно и долго болеть, что в нашей скромной трехкомнатной квартирке надолго поселились запах микстур от кашля, борного спирта, который капали брату в уши, и аромат меда. Ольга нервничала и суетилась. На кухне почти во всех шкафчиках лежали упаковки с детскими витаминами, Валере покупали новые игрушки и постоянно показывали мульты на новом планшете, купленном специально для таких случаев. Меня не замечали, будто я вдруг стала абсолютно прозрачной. Отец, едва приходя с работы, тут же шел в комнату брата и читал ему книги, строил башни из кубиков и по-всякому пытался развлечь постоянно хныкавшего ребенка. Ольга, пользуясь тем, что брата было кому нянчить, отправлялась готовить ужин и причитать, что этим болезням нет конца и края. А я радовалась тому, что теперь меня гораздо меньше грузят дурацкими просьбами: помыть посуду, подмести песок в коридоре, случайно высыпавшийся из Валеркиных пластмассовых ведерок, и подобрать раскиданные игрушки. – Ты хоть уроки делаешь? – неласково буркнула Ольга, неся бутылочку с подогретым детским молоком. – Еще как, – усмехнулась я. Впрочем, вопрос мачехи сам по себе был глупым. Я училась почти на отлично, только физкультура и рисование портили мне аттестат. На физре я проявляла редчайшую бездарность, а вместо рисования у нас давно была история изобразительного искусства, и тут мы с учительницей не сходились во мнениях. Я не любила современных художников и не понимала все эти дурацкие квадраты Малевича. Мне нравились анимешные девочки с большими глазами и тонкими талиями, а еще сказочные персонажи с задумчивой грустью на лице и торчащими эльфийскими ушами. Да, в то время я немного залипала в аниме, и учительница во всех моих рисунках видела это испорченное, тлетворное влияние Востока. Впрочем, твердую четверку по рисованию я все-таки имела. В тот памятный вечер меня попросили срочно сбегать в аптеку. Внезапно пролился сироп от кашля – противная липкая жидкость, которой три раза в день пичкали моего брата. И меня попросили купить лекарство в ближайшей аптеке. Стояла поздняя осень: рано темнело, и высокие деревья на нашей улочке странно и гулко шумели, поднимая к небу свои оголенные ветви. Листья давно свалились вниз, и их смели дворники. Но снега не было, впрочем, как и дождя. Только промозглый сырой холод, какой бывает только в конце октября. Ольга привычно обозвала меня безмозглой дурой, видя, как я уперто шнурую любимые конверсы: мол, по такой погоде лучше носить ботинки, а не кеды. Мысленно я послала ее вон, а вслух заметила, что до аптеки два шага и мне будет отлично в кедах. – Не мороз же, – буркнула я и выскочила за дверь. До аптеки действительно было рукой подать, следовало лишь миновать двор и выйти через квадратную арку на освещенную улицу. Я торопилась, привычный и знакомый до последнего камешка двор не пугал своей темнотой. Все тут казалось своим, родным, привычным. Поэтому, оказавшись в арке, я не обратила внимания на двух высоких подростков, которые увязались за мной. Один из них пихнул меня в плечо, другой дернул за капюшон, и я чуть не упала. – Куда торопишься, красавица? – хохотнул парень в короткой синей куртке. – Какая она красавица? Ты ее рожу видел, Жека? – фыркнул второй, лохматый и прыщавый. – Пошли вон! – крикнула я и рванула к выходу из злополучной арки, но меня остановили. – Кто должен пойти вон? Повтори! А ну-ка доставай свой телефончик. И карманы покажи! Быстро, курица, кому сказал! – прикрикнул пацан в синей куртке и протянул к моему лицу ладонь с растопыренными пальцами. Что он хотел со мной сделать, я так и не поняла, потому что арку вдруг заполнили странные черные птицы. Они залетели внутрь, захлопали крыльями и темным вихрем обрушились на головы придурков. – Это еще что такое? – заорал один. – Какие-то сумасшедшие птицы, бежим! – крикнул другой. Оба припустили, а я осталась одна в промозглом холоде осеннего вечера. Птицы меня не трогали. Они пронеслись вдоль арки темной тучей и пропали, растворившись среди низких облаков. Мне следовало бежать домой и рассказать все отцу, но я уныло подумала о том, как разорется Ольга, узнав, что я не купила дурацкий сироп от кашля. Поэтому пришлось сжать всю волю в кулак и выбраться на улицу, залитую светом фонарей. Я почти физически ощущала, как сияет в желтом свете мое пятно на лице. В ушах все еще стоял голос одного из пацанов, наполненный издевкой. Ты ее рожу видел? Конечно, любой, кто видел мою «рожу», ужасался. И девушка в аптеке, торопливо отсчитывавшая сдачу, и влюбленные парень с девушкой, что шли навстречу прижавшись друг к другу. Мое лицо всех пугало, и иногда казалось, что мне нет места среди нормальных людей. Я вернулась домой, молча поставила сироп на стол и закрылась в своей комнате. Ко мне никто не зашел и ни о чем не спросил. На моем столе уютно горела настольная лампа, а любимые краски так и просились на бумагу. Я начала рисовать и в тот вечер в первый раз изобразила Мир Синих Трав. Вдохновение как будто пришло свыше, словно кто-то водил моей рукой и нашептывал на ухо, какие цвета следует использовать. Сны о синих травах я видела позже, но фигурки трех воронов я научилась рисовать в тот самый холодный промозглый вечер, когда Хранители с другого мира в первый раз заступились за меня. 4 Холодный тролличий ход привел в уютную мансарду, где по-прежнему горели разноцветные свечи. Эти толстые штуки, видимо, никогда не сгорали, на них не было ни капли растаявшего воска. Оказавшись в тепле и относительной безопасности, я довольно выдохнула и посмотрела на себя в зеркало. Я это сделала! Ну… можно сказать, что сделала. Разобралась во всем сама, так что не пришлось спрашивать у Зомана и прибегать к помощи Иоко. Оставалось собрать вещи и отправиться в зал колонн. Обрадую своего Проводника тем, что знаю, как разрушить проклятый договор. Хотя… какие там вещи? Но взять по паре чистых толстовок, футболок и носков все же следовало. Пусть будет запасная одежда. И еще стоило прихватить еду, наверное: конфеты, печенье, пакетики с чаем, большой кусок пиццы и холодную курицу – этого хватит. Конечно, нет необходимости двигаться своим ходом: просто нарисую убежище Агамы, и мы с Иоко перенесемся туда с помощью моего ключа. Вот ребята удивятся, когда увидят, что я сделала! Тогда Ниса не будет так важно задирать нос. А что, интересно, она сделает? Небось сразу догадается, что Иоко теперь мой, и ей придется с этим смириться. Все эти приятные мысли меня очень радовали, и я улыбалась, складывая в рюкзак одежду и еду. Он оказался набитым доверху, так что молния едва застегнулась. Но это хорошо: значит, я хорошо запаслась. Осталось найти рисунок зала колонн, вставить ключ в скважину – и вперед. Я улыбнулась, чувствуя, как меня подхватывает волшебный вихрь, и крепче сжала лямки рюкзака. Иоко уже не спал, сидел на полу скрестив ноги. Едва я оказалась перед ним, как он встал и заботливо снял с моих плеч рюкзак. – Тяжелый какой, – заметил он, внимательно всматриваясь в мое лицо. – Ты прямо сияешь вся. Что случилось? – Я знаю, где находится Дерево-портал и твой договор! – воскликнула я. – Отлично, и где же? – Голос Иоко вдруг стал резким и колючим. – На стене, на стене этого зала! Идем, найдем его! – я кинулась вперед, в сумрак колонн, но чуть не упала: Иоко схватил меня за руку и дернул к себе. – Стой! Это опасно. В этом зале нельзя так двигаться, София. Подожди, давай все обсудим. – Да что там обсуждать?! Странно, что ты сам не додумался найти главное дерево и не обследовал тут все. Мог бы давно освободиться… – пробормотала я, вдруг удивившись, что решение было таким простым. – София, я не могу уничтожить собственный договор, подписанный по доброй воле. Это невозможно! Остановись, давай поговорим. – Нет! Мы пойдем искать Дерево-портал, – решительно проговорила я и дернула руку.