– Это хорошо, что ты понятливая. Сделаешь, что я скажу, ничего тебе не будет. Поняла? Нянька снова кивнула. Незнакомец убрал руку ото рта и проговорил: – Где ее сумка? – Чья? – Не идиотничай! Сейчас сюда женщина приходила, с нервного отделения… – Муравьева, что ли? – Ну да, она самая! Так вот, покажи мне ее сумку… – Вон та… – Перепуганная женщина показала на темно-синюю сумку с белым узором, которую только что поставила на нижний стеллаж. Она хотела было добавить, что у больной Муравьевой отшибло память и поэтому она взяла чужую сумку, но вовремя одумалась и промолчала – всегда лучше лишний раз промолчать, особенно если имеешь дело с такими опасными людьми. Мужчина сверкнул глазами, схватил сумку и снова повернулся к нянечке: – И запомни – ты меня не видела и ничего не знаешь! С этими словами он выскользнул со склада и бесшумно исчез в темноте. Нянечка почувствовала внезапную слабость в ногах и сползла на пол. Она сидела на холодном кафельном полу, и в голове у нее была только одна мысль: как хорошо, что утром ее смена закончится и ей три дня не нужно будет ходить в больницу, поскольку работает она сутки через трое… Надежда вернулась в палату, но чувствовала какое-то беспокойство. Какая-то неясная мысль крутилась в голове, но голова снова начала болеть, снова наливалась свинцовой тяжестью, и мысль никак не удавалось поймать. Надежда умылась, расчесала спутанные волосы и переоделась в пижаму. Пижаму в свое время подарила ближайшая подруга Алка Тимофеева. Вкус у Алки был специфический, так что пижама выглядела ярковато: красные трикотажные брюки, а верх – в клеточку, и принт с веселым тигренком спереди. Соседки пижаму одобрили. Надежде не сиделось на месте, и она снова вышла в коридор. Навстречу ей шла прежняя нянечка, но как-то неуловимо изменившаяся. Лицо ее побледнело, при этом на щеках проступили пятна нервного румянца, губы тряслись, глаза бегали по сторонам. – Что с вами? – спросила Надежда Николаевна, поравнявшись с нянечкой. Но та взглянула на нее с испугом и даже с неприязнью, шарахнулась, как от зачумленной, и сквозь зубы проговорила: – Ничего со мной! А вот вы идите к себе в палату, нечего по коридору ходить! Я только что пол помыла! Надежда обиженно отвернулась и пожала плечами. Да что такое с этой нянькой? Только что была нормальным человеком, даже приветливым, а тут вдруг такое заурядное хамство! Впрочем, как раз вежливое и деликатное обращение персонала этой больницы удивляло Надежду, а хамство – нисколько, обычное дело, всегда так было. Надежда подошла к окну и выглянула наружу. На улице уже стемнело, неподалеку от входа в больницу загорелся уличный фонарь, конус бледно-желтого света, который он отбрасывал, сделал темноту вокруг еще гуще. Из этой сгустившейся темноты свет фонаря вырывал пыльные придорожные кусты и раскачивающееся под ветром дерево. Надежда с сожалением подумала, что не знает, что это за дерево. Она легко отличает только сосны, ели да березы. Ну, пожалуй, еще дубы, но они в нашей полосе встречаются редко… Вдруг в пятне света нарисовалась человеческая фигура. Она показалась Надежде смутно знакомой – худощавый, немного сутулый мужчина в джинсах и черном свитере. На голове бейсболка с надвинутым козырьком, так что лица не разглядеть. В руке мужчина нес дорожную сумку. Фонарь качнулся под ветром, и свет упал на эту сумку. Темно-синюю, с белым рисунком. Точно такую же, как та, которую Надежда только что брала на больничном складе. Ну, мало ли похожих сумок, подумала Надежда. Однако какое-то неясное беспокойство шевельнулось в груди. И мужчина вроде знакомый. Если бы не бейсболка, она его точно узнала бы… Надежда медленно пошла к своей палате, потому что голова снова начала болеть, и опять увидела нянечку – та, похоже, успокоилась и драила шваброй полы коридора. Надежда решила проверить возникшее у нее подозрение. Она остановилась возле нянечки и проговорила: – Можно вас попросить еще раз открыть склад? – Зачем? – спросила женщина, подняв на Надежду настороженный взгляд. – Мне нужно еще кое-что взять в сумке. – Раньше нужно было думать! – фыркнула уборщица. – Ну, извините, я только сейчас вспомнила… Мне очень нужно, я вас прошу… – Ничего не могу сделать! – отрезала уборщица. – Я уже отдала ключ от склада. – Кому? – А вам какое дело кому? Я вам уже сказала – нечего по коридору шастать! Идите в свою палату! Надежда едва не отскочила, до того от няньки повеяло ненавистью. Ее словно подменили. Впрочем, такая реакция на обычную просьбу лишь усилила подозрение Надежды… С чего вдруг нянечка так взбеленилась? Должна быть какая-то причина. Опять же, тот тип с сумкой… Так или иначе, голова болела все сильнее, и Надежда решила вернуться в палату и лечь в постель. Видимо, ей и правда ввели какое-то успокоительное, потому что она заснула, едва коснулась головой подушки. И приснился Надежде сон. В этом сне она вышла из пригородного автобуса на краю небольшой деревни. Автобус поехал дальше, а Надежда пошла вдоль домов и остановилась возле одного из них, обшитого зеленой вагонкой, с красными наличниками на окнах. Издали этот дом казался нарядным и уютным, но, подойдя ближе, Надежда увидела, что краска на стенах и наличниках облупилась и выцвела, стекла в окнах такие пыльные, что почти не пропускают света, а на двери висит большой навесной замок. Окружающий дом участок тоже был запущенным, вместо цветов и овощных грядок – крапива, лебеда и репейники. Однако это не остановило Надежду. Она поднялась на крыльцо, которое ревматически заскрипело под ее ногами, достала из кармана ключ, без труда открыла висячий замок и вошла в дом. Миновав полутемные сени, она оказалась в просторной жилой комнате. Из-за пыльных окон в комнате тоже было полутемно, однако Надежда разглядела круглый колченогий стол, застеленный дешевой клетчатой клеенкой, старомодный сервант, на застекленных полках которого стояли простые синие чайные чашки и дешевые рюмки зеленоватого стекла, старую этажерку, на которой лежала кипа пыльных выцветших журналов еще советских времен, тумбочку с телевизором, накрытым салфеткой, вышитой гладью и выцветшей от времени, и низкий комод с тремя выдвижными ящиками. На комоде стояло обычное зеркало в металлической овальной рамке, к которому и устремилась Надежда, задыхаясь от волнения. Как бывает во снах, она отчего-то знала, что непременно должна посмотреться в это зеркало, собственно, ради этого она приехала в эту деревню и вошла в этот дом. Опять же, как бывает во снах, последние шаги дались ей тяжело, Надежда шла так, словно к ее ногам были привязаны тяжелые гири или словно вокруг нее был не спертый, застоявшийся воздух нежилого деревенского дома, а какая-то вязкая, плотная среда, которая сопротивлялась каждому ее шагу, каждому движению. Наконец Надежда преодолела это сопротивление, подошла к комоду, протянула руку к зеркалу и повернула его к себе. Зеркало было покрыто густым слоем слежавшейся пыли, так что она не видела своего отражения. На этом пыльном слое чья-то рука написала два слова: «Кто ты?» Надежда достала носовой платок, осторожно протерла зеркало и снова посмотрела в него. При этом ей было страшно, как будто она заглядывала не в обычное зеркало, а в бездонную пропасть, в темный загадочный омут. Но это было самое обычное зеркало, и в этом зеркале Надежда, как и положено, увидела отражение. Отражение женского лица… Однако это было не то лицо, которое она видела в зеркале каждое утро. Из овального зеркала на нее смотрела совершенно незнакомая женщина примерно ее лет и даже немного похожая на Надежду, но не она. Это была совершенно незнакомая женщина, которую Надежда никогда прежде не встречала. – Кто ты? – удивленно и испуганно спросила Надежда и, уже произнеся эти слова, вспомнила, что именно они были написаны на пыльном зеркале. Губы отражения как будто нехотя разлепились, и женщина, отраженная в зеркале, задала Надежде тот же самый вопрос, но с другой интонацией: – Кто ты?! И в этот же миг за спиной Надежды раздались странный хрип и какие-то булькающие звуки. Надежда обернулась и увидела, что старый телевизор сам собой включился, голубой экран тускло засветился, и на этом экране появилось лицо той же незнакомой женщины, чье отражение Надежда видела в зеркале. Эта незнакомая женщина в упор взглянула на Надежду и строго проговорила: – И всем по порядку дает шоколадку и ставит, и ставит им градусники! Два раза вправо, потом один раз влево! Запомни – два вправо и один влево! Градусники ставим! Последние слова прозвучали иначе, словно их произнес другой человек – и тут же полутемная комната в деревенском доме растаяла, и Надежда проснулась.