– Хорошо, Боб, встретимся на месте. – Маклин записал, куда ему ехать, и повесил трубку. После натопленной библиотеки в коридоре было прохладно, но морозом по коже его продрало совсем не из-за этого. Маклин натянул пальто, убедился, что ключи и блокнот в кармане, и только тут сообразил, что быстренько добежать до управления и взять машину там он больше не сможет. Такси в воскресенье вечером есть шанс и не дождаться. Выход оставался лишь один. Бабушкина машина. Летом паб Флоттерстоуна забит туристами. Попадаются даже такие, кто именно в паб и направлялся, хотя большинство оказываются там, заблудившись в лабиринте узеньких дорог, которые плотной сетью покрывают плато Мидлотиан до самой гряды Пентлэнд. Кроме парковки у паба, в ста метрах вверх в горку есть еще одна, побольше, для тех, кто приехал на пикник или захотел побродить по холмам. Дальше дорога, ведущая к водохранилищу Гленкорс, становится совсем узкой, и пользуются ей преимущественно фанаты маунтинбайка. В это время года перед самым Рождеством, когда склоны уже покрыл снег, парковка была практически пуста. Если не считать трех полицейских машин, скорой помощи и фургончика криминалистов, сбившихся в кучку на самом дальнем краю. Юный констебль – вероятно, местный, поскольку Маклин видел его впервые, – вышел навстречу, когда он заехал на парковку. – Прошу прощения, сэр, здесь сейчас нельзя останавливаться, – объявил констебль, когда Маклин открыл дверь, собираясь вылезти. – Идет расследование. Маклин извлек удостоверение и протянул констеблю: – Всё в порядке. Я и есть следователь. – Извините, сэр. – Констебль посмотрел на фотографию, сравнил ее с лицом Маклина, перевел взгляд на ярко-красный спортивный автомобиль. – Мне и в голову не пришло… – Я не в обиде. Не совсем стандартная машина для детектива-инспектора. – А что за машина-то? – поинтересовался констебль и, спохватившись, добавил: – Сэр. – «Альфа-Ромео GTV» шестьдесят девятого года. Боюсь, соль на дорогах не пойдет ей на пользу. – Только выбора-то особого не было, хотя он почти что слышал, как покойная бабушка неодобрительно цокает языком. – Красотка, сэр. Давно она у вас? – Красотка? – удивился Маклин. Раньше ему не приходили в голову подобные эпитеты по отношению к машинам, хотя именно сейчас прозвучало довольно уместно. – Отец ее как раз в шестьдесят девятом и купил, можно считать, семейная реликвия. Но вообще-то, я здесь из-за тела. Лицо констебля помрачнело. – Разумеется, сэр. Это чуть выше по ручью. Следом за констеблем Маклин пересек парковку и ступил на тропу, шедшую параллельно дороге. Он слышал журчание ручья где-то внизу и видел впереди, через просвет между голыми зимними деревьями, бетон и сталь мостика. Перед самым мостиком кто-то протоптал вниз тропинку сквозь кустарник и протянул поперек бело-синюю полицейскую ленту. – Вам туда, сэр. Я здесь подежурю. – Все так плохо? – Ну… там все равно места на всех не хватит… Маклин понимающе кивнул. Юный констебль наверняка только-только окончил полицейские курсы и, по всей вероятности, впервые видел жертву убийства. Место здесь тихое, и неизвестно еще, когда представится следующий случай. Повезло бедолаге. Тропинка была скользкой после недавнего дождя. Маклину пришлось хвататься за ветки, чтобы не улететь, оступившись, в холодную мутную воду. Подошвы у новых ботинок, пусть и довольно удобных, оказались слишком уж гладкими. За кустами он увидел небольшую кучку людей, среди которых был и констебль Макбрайд. А у их ног – жертву. Она лежала на спине, незрячее лицо обращено к темнеющим небесам, волосы извиваются в воде, подобно водорослям, руки раскинуты, словно в пародии на распятие. Знакомое, но от этого не менее жуткое зрелище настолько заворожило Маклина, что он не сразу заметил аккуратный разрез поперек горла – он-то, скорее всего, и был причиной смерти. – Не самое приятное времяпровождение для воскресного дня, Тони. – Энгус Кадволладер сместился на шаг в сторону, чтобы Маклину было лучше видно. – Но такова особенность нашей с тобой профессии. – Кто ее нашел? – спросил Маклин. – Рыболов, по пути на озеро, – ответил Макбрайд. – Это в воскресенье-то днем? – Ну, не знаю. Можете спросить у него, он должен быть у машин на парковке. – А ты сам его уже опросил? Макбрайд кивнул. – Тогда пусть идет. Только узнай, как его найти, если он вдруг нам понадобится. И скажи, чтобы завтра явился в участок и дал официальные показания. Констебль поспешил прочь, не скрывая облегчения, а Маклин осторожно ступил на его прежнее место на берегу. На Кадволладере были рыбацкие бахилы, а на Трейси – резиновые сапоги выше колен, длины которых еле-еле хватало, чтобы стоять в потоке. И эксперт, и ассистентка выглядели промерзшими до костей, но все же получше, чем мертвая девушка. – Сколько вы уже здесь? – спросил Маклин. – С полчаса. Вызов поступил не так уж давно. – Кадволладер нагнулся, чтобы что-то рассмотреть, но тут же раздраженно выпрямился: – Да где уже этот свет? Ничегошеньки не видно! Словно в ответ прямо у них над головой вспыхнули две дуговые лампы, и кто-то поинтересовался: – Теперь лучше, доктор? Кадволладер что-то пробурчал в ответ, но Маклин не расслышал – все его внимание было приковано к девушке. Подробности вспыхивали в его мозгу одна за другой, словно огни фейерверка десятилетней давности. Руки пристегнуты кабельными застежками к двум ржавым металлическим кольям, вбитым прямо в дно ручья. Третий, у ног, колыхается в потоке, того и гляди упадет. Вода плещется вокруг белых ног и аккуратно подстриженного темного треугольника между ними. Переливается через плоский живот и маленькую, едва заметную грудь. Пузырится в зияющей ране поперек горла. Развевает волосы, подобно огненному нимбу. – Тони, прямо здесь я мало что могу сказать. – Кадволладер вскарабкался на берег и помог вылезти ассистентке. – Тело слишком долго пробыло в воде, чтобы точно определить время смерти, но она мертва никак не меньше двенадцати часов. 24 Он сидит в одном из первых рядов – внимание средств массовой информации к процессу стало угасать, так что публика тоже утратила интерес к зрелищу. Несомненно, она снова заполнит зал суда к оглашению приговора, но пока что трагифарс разыгрывается лишь перед судьей, присяжными и редкими зрителями. Дональд Андерсон сидит на скамье подсудимых с непроницаемым выражением лица. По бокам – двое дюжих констеблей, но совершенно невозможно представить, что этот хрупкий, вежливый человечек способен на что-то неподобающее. Что он мог похищать женщину за женщиной, по одной каждый год в течение десяти лет, пытать и насиловать их в подвале прямо под своей респектабельной антикварной лавкой, а когда надоест – убивать. И потом – тщательно обмывать покрытые синяками тела и распинать их в воде, текущей под мостами, где их будет легко найти. – Подобный психоз не является чем-то необычным, хотя, разумеется, до таких крайностей доходит чрезвычайно редко… Он фокусирует внимание на свидетеле, дающем показания. Профессор Мэтью Хилтон. Психиатр, которого полиция периодически привлекает к работе, когда нужен психологический портрет преступника. Если ему не изменяет память, Хилтон в свое время пришел к выводу, что Рождественскому маньяку идет пятый десяток, и это разочарованный во всем неудачник с интеллектом ниже среднего, либо все еще живущий под каблуком кого-то из родителей, либо – живший вплоть до смерти этого родителя. Не сказать, чтобы этот портрет особенно подходил к этому состоятельному книготорговцу за шестьдесят на скамье подсудимых. – Причину подобного поведения не всегда легко установить, поскольку она скрывается в глубине подсознания. Вероятно, перенесенная в детстве психическая травма, длительное время остававшаяся латентной, начинает проявлять себя, поднятая на поверхность случайным событием. Склонность к насилию неразрывно связана с травмой, которую пациент не осознает, поэтому он и считает, что насилие совершает кто-то другой… Пациент. Ну-ну. Может, все-таки выродок, насильник и убийца? Или Хилтон сознательно использует эту стратегию? Если присяжные начнут воспринимать подсудимого как нуждающегося в медицинской помощи больного – полдела уже сделано. – Столкнувшись с необходимостью осознать, что он натворил, со всем ужасом своих преступлений, он конструирует вокруг себя ложную реальность, исходя из собственного жизненного опыта. Отсюда его одержимость идеей старинной книги, овладевающей душой того, кто ее прочитает, и заставляющей его совершать немыслимое. Изобретательность человеческого сознания не перестает удивлять… Он устало откидывается на жесткую пластиковую спинку стула, переводя взгляд с самодовольной физиономии Хилтона на Андерсона, потом на судью, на присяжных. Не клюнут ли они на всю эту собачью чушь? И не кончится ли дело всего лишь принудительным лечением? – Итак, вы полагаете, профессор Хилтон, что Дональд Андерсон не способен отвечать за свои поступки? Иными словами, что он невменяем? – Это говорит адвокат. Отвратительный ловкач. Неужели он может спать по ночам, зная, какое чудовище защищает? – Он страдает психозом и галлюцинациями. С моей точки зрения, это классический случай шизофрении. – Хилтон поворачивается к присяжным, улыбаясь практически в открытую. – Мне не слишком нравится этот термин, но поскольку для непрофессионалов он наиболее понятен, я соглашусь – Дональд Андерсон невменяем. 25 – Инспектор, вы очень напряжены. Вас беспокоит общение с человеком моей профессии? Маклин сидел в уютном на вид, но при этом на редкость жестком кресле в кабинете Макинтайр, в уголке для неформальных бесед. Суперинтендант уехала на совещание в главное управление полиции, дверь ее кабинета, обычно широко распахнутая, была сейчас плотно закрыта. В кресле напротив, с улыбкой на устах, но с серьезным взглядом восседал, постукивая карандашом по пальцам, профессор Мэтт Хилтон. – Не знаю, в курсе ли вы, – отозвался Маклин, – но вчера вечером в Пентлэндских холмах мы нашли тело. Молодая женщина, обнаженная, с перерезанным горлом, распятая под мостом в проточной воде. – Да, я слышал. И еще одно тело – две недели назад. С момента их последней встречи Хилтон несколько поднабрал веса. Его волосы, длинные не по нынешней моде, были собраны в седоватый хвост, змеившийся по спине. Такое чувство, что за этот хвост его частенько дергали в школе, оттянув в результате большую часть кожи с физиономии. – И вас еще удивляет мое беспокойство? – Ах да. Вы столкнулись с преступником, копирующим Дональда Андерсона. Естественно, это вызвало у вас не самые приятные воспоминания. И что вы сейчас чувствуете, инспектор? Или я могу называть вас Тони? – Инспектор меня вполне устраивает. – Маклин попытался расслабиться, хотя все его инстинкты хором орали, что эта беседа ни к чему хорошему не приведет. – Итак, вы чувствуете одиночество. И горечь. – Если я правильно понимаю, к чему вы клоните, Хилтон, то искомое слово будет «стресс». Я должен искать убийцу двух человек. Я даже еще не установил личность второй убитой, а вместо этого торчу здесь в кабинете с вами, потому что мое начальство решило, что я страдаю от стресса. Меня против воли выперли в двухнедельный отпуск. Да за эти две недели я бы мог уже поймать ублюдка! И мне не пришлось бы во второй раз объясняться с убитыми горем родителями! Вот вам и весь мой стресс. Мне же работать не дают! – А сержанту… – Хилтон зашелестел страницами блокнота, – сержанту Лэрду вы не доверяете? Я так понял, раньше вы были готовы на него положиться. – Боб – прекрасный сыщик, но одна голова хорошо, а две лучше. Потом, он раньше не работал по Андерсону. В отличие от меня. – И его невесту не убивал Рождественский маньяк. В отличие от вашей. – Хилтон перестал стучать карандашом. – И вот теперь, всего через несколько дней после смерти Андерсона, кто-то начинает убивать подобным же образом. Я повторяю вопрос: что вы чувствуете, Тони? – Да меня зло берет только от того, что люди могут публиковать книжки, в которых подробнейше описано, каким именно образом действовал Андерсон! Откуда, по-вашему, нынешний убийца узнал, как он убивал и что делал с жертвами после смерти? И что – до? Да из той самой книжонки, которую вы состряпали на пару с Джо Далглиш! – Зло берет. Это хорошо. – Уголки губ Хилтона приподнялись чуть выше, но до глаз улыбка так и не добралась. – А на следующий день после того, как нашли первую жертву, Андерсон начал вам мерещиться в толпе. При том, что вы знали – он мертв. Насколько я в курсе, вы ездили на похороны? – Присутствовал при захоронении. Это не одно и то же.