– А вместо этого нашла своего? – обрывает меня Брайан. На его лице написана такая мука, что я начинаю заикаться: – Ты… ты знаешь, кто такой Уайетт? – Дон, я не такой дурак, как тебе кажется. Я бессильно опускаюсь на кровать: – Ничего не понимаю. – Тогда нас уже двое. – Брайан садится рядом. Я смотрю на его темные волосы, шершавые костяшки пальцев, поникшие плечи и невольно спрашиваю себя, когда в последний раз я по-настоящему смотрела на мужа, когда видела именно его, а не того человека, которого хотела видеть рядом с собой. – Ты что, собираешься меня бросить? – спрашивает Брайан. – Нет, – поспешно отвечаю я, но чисто рефлекторно, совсем как на приеме у невролога: он стучит тебе по колену молоточком, а нога независимо от твоего желания подпрыгивает. – С чего вдруг ты решила искать его в Интернете? – Потому что, пока я искала бывшего бойфренда Вин, мне стало интересно, чем теперь занимается Уайетт, – отвечаю я и решаю опробовать на муже вопрос Вин. – Скажи, разве в твоей жизни нет человека, с которым, как тебе кажется, ты давно расстался? – Нет, – отвечает Брайан. – Но в любом случае мне, как ни странно, никогда ничего не кажется. – Дорогой, я на тысячу процентов уверена, Уайетт даже не знает, что я жива. – К чему пустые слова? Быть может, он сейчас в своей пирамиде или Бог его знает где тоже разыскивает тебя в Интернете? – Я и не подозревала, что тебе известно его имя. Поколебавшись, Брайан говорит: – Я обнаружил его письма в доме твоей матери среди рекламных проспектов и прочей макулатуры. Конечно, мне следовало отдать тебе письма. Но к тому времени я уже успел тебя полюбить. А ты вроде бы полюбила меня. Дон, я физик. Я знаю, что́ именно приводит вещи в движение. Да, ты вернулась в Бостон из-за своей матери, но при всем при том невозможно сделать столь стремительный рывок вперед при отсутствии движущей силы. Сейчас я отдала бы все что угодно, лишь бы убрать страдальческие нотки в голосе мужа. – Брайан, я хотела тебя. И выбрала тебя. – В то время – да. А сейчас? Я прикусываю язык, хотя очень хочется сказать: «Ты первым решил, что не хочешь меня». Но это не борьба за лидерство. Не око за око. Просто два человека, содрав обшивку, вдруг обнаруживают, что прочная стена, которую они надеялись увидеть, рушится прямо на глазах. – Разве ты не считаешь наш брак счастливым? – Как можно считать брак счастливым, если один из супругов в этом сомневается? – отвечает Брайан. Интересно, он имеет в виду себя или меня? – Естественно, у меня была какая-то жизнь до встречи с тобой. Чего я никогда не скрывала. – Я тебя и не просил. Но моя жена недавно сказала, что замалчивать проблему так же плохо, как выставлять ее напоказ. У меня горят щеки. – Ты действительно считаешь, что я тебя не люблю? После пятнадцати лет совместной жизни?! Брайан долго молчит. Я буквально вижу, как бродят в голове его мысли. – После пятнадцати лет любовь – это не просто чувство. Это выбор. Ночью я, естественно, не сомкнула глаз, а рано утром, выбрав трусливую тактику, уезжаю к Вин задолго до того, как проснется Брайан. Дверь открывает Феликс. Вид у него такой же измученный, как и у меня. – Тяжелая ночь? – спрашиваю я. – Никак не удавалось устроить Вин поудобнее. Как я ни старался. – Дай-ка посмотрю, что можно сделать. Когда я вхожу в комнату, Вин беспокойно ворочается на арендованной больничной кровати, взбивая ногами легкое хлопковое одеяло. Услышав мои шаги, Вин открывает глаза. – Эй, я все еще здесь, – говорит она. – Я заметила. – Дон… – Голос Вин слабый, дрожащий, будто пьяный. – Я не думала, что будет так тяжело. За те недели, что я провела с Вин, она поочередно была храброй, сердитой, прагматичной. Но я еще ни разу не видела ее раздавленной. – А что именно тяжело? Ее пальцы впиваются в постельное белье. – Отпускать. Сколько раз мы читали некрологи или соседи рассказывали нам о смерти кого-то, кого мы знали. Так непривычно думать, что теперь речь идет обо мне. Что пришла моя очередь. – Да, я знаю, – лаконично отвечаю я. – Ведь наш мир – сплошной бардак. Кто бы мог подумать, что мне ужасно не захочется его покидать? – Я. Ведь я, как и ты, не привыкла сдаваться. – Вытащив из кармана листок бумаги, я аккуратно его разглаживаю. Вин берет у меня распечатанную фотографию. Подносит к лицу, словно желая поцеловать. И смотрит на Тана Бернара так, будто весь черно-белый мир вдруг стал цветным. После чего откидывается на подушки, по-прежнему сжимая в руках фото. Закрывает глаза. Одинокая слеза стекает по щеке. – Дон, теперь я готова написать письмо. Суша/Египет Чисто теоретически Аня Дейли – идеальная партия для Уайетта. Официально она именуется леди Аня. Будучи дальней родственницей королевы или типа того, леди Аня присутствовала на церемонии бракосочетания принца Уильяма, а подаренное ею в честь рождения принцессы Шарлотты детское платьице стало тем предметом одежды, в котором принцесса была впервые официально сфотографирована. Леди Анна училась в пансионе, а затем в Королевском колледже. Она состоит в советах дюжины благотворительных фондов. Ее отец владеет половиной земли, на которой построен Лондон. Уайетта она впервые увидела в Британском музее, где планировала мероприятия по сбору средств, а он выступал с докладом. Она услышала его голос, когда проходила мимо аудитории, и, по ее словам, он был как мед. А она была мухой. Аня Дейли с детства слышала разговоры о египтологии, поскольку ее дедушка был на короткой ноге с покойным лордом Карнарвоном, и однажды дедушка даже взял с собой маленькую Аню в гости в родовое гнездо графов Карнарвон, замок Хайклер, где впоследствии снимался сериал «Аббатство Даунтон». В подвалах замка находилась сокровищница артефактов из многочисленных концессий лорда Карнарвона – вещи, которые не были проданы Метрополитен-музею. Египтомания не обошла стороной и дедушку Ани Дейли. После его смерти она подумала: «Что может быть лучше для увековечивания имени деда, чем финансирование текущих раскопок?» Итак, для начала она стала бизнес-партнером Уайетта. Но одно всегда тянет за собой другое. Все это я узнала буквально за пять минут знакомства с Аней Дейли. Я трясусь вместе с Альберто на заднем сиденье «лендровера», за спиной у Ани с Уайеттом, поскольку он велел нам сопровождать их к месту раскопок. Аня хочет увидеть своими глазами открытие, сделанное благодаря ее финансированию. Всю дорогу я мысленно метаю ножи в затылок сидящего за рулем Уайетта. Мне более или менее ясно, зачем ему понадобился Альберто: чтобы сфотографировать для прессы благотворительницу и археолога. Но я ума не приложу, зачем Уайетту понадобилось мое присутствие – разве что лишний раз меня помучить. Теперь, когда мы вынесли из гробницы все самое ценное, на месте раскопок остался лишь один кафир, мирно дремлющий у входа на куске картона. – Спит на работе? – шепчет Аня, которой Уайетт помогает выйти из автомобиля. Кафир лениво поднимается на ноги. Интересно, а известно ли Ане, какая часть финансирования раскопок достается этому человеку? Жалкие гроши, на которые в развитых странах нереально прожить. – Мудир… – Кивнув Уайетту, кафир открывает запертые ворота в гробницу, чтобы мы могли войти внутрь. Поскольку саркофаги уже находятся на складе в Диг-Хаусе, то генератор, обеспечивающий освещение гробницы, не работает. В главной камере душно и темно. Я направляю прожектор на расписные стены. Аня показывает на изображения, и Уайетт переводит начертанные там иероглифы. Когда он начинает рассказывать о сцене рыбалки и охоты, глаза Ани подергиваются поволокой скуки. Неожиданно она подпрыгивает, врезавшись в грудь Уайетта: – Паук! Мы с Альберто переглядываемся. Впервые за все это время наши мысли сходятся. Уайетт начинает рассказывать о том, как раскапывали саркофаги, и Аня заглядывает в погребальную шахту, к краю которой по-прежнему прикреплена ведущая вниз веревочная лестница. – Пошли, я тебе покажу, – предлагает Уайетт. – Ой, я не могу…