Может быть, Иуда Галилеянин – ложный Мессия тех дней – похож на Иуду Искариота: оба «зелоты-ревнители», против римской власти бунтовщики – «революционеры», по-нашему. Главная черта обоих – нетерпеливое, со дня на день, с часу на час, ожидание царства Божия. «Скоро, еще во дни жизни нашей, да приидет Мессия (Помазанник, Царь) и да освободит народ свой», – в этой святейшей молитве Израиля главное слово для обоих Иуд – «скоро». Все равно, победить или погибнуть, только бы скорей, – не завтра, а сегодня – сейчас. Если так, то понятно, почему Иуда пришел к Иисусу в те дни, когда думали все, что царство Божие наступит «сейчас» (Лк. 19:11), и отошел от Него, когда понял, что не сейчас, – надолго отсрочено. Царство Божие будет десяти девам подобно, взявшим светильники свои и вышедшим навстречу жениху. …Но как жених замедлил, то задремали все и уснули (Мф. 25:1, 5). Все, кроме одной, жениху не простившей: если бы больше любил, – не замедлил бы. Эта одна «мудрая дева», или безумная, – душа Иуды. Воля его – страшная повивальная бабка царства Божия: «муками родов» мессианских вынудить хочет наступление Царства, как бы чрево матери рассечь, чтобы поскорее родился младенец. Что делаешь, делай скорей (Ин. 13:27), — может быть, угадал Иисус и с горькой усмешкой высказал тайную мысль Иуды о Нем. Больше всех учеников верил Иуда в царство Божие и усомнился в нем больше всех. XIII Павловы пути обратны Иудиным, но в одной точке соприкасаются. Савл! Савл! Что ты гонишь Меня?.. Трудно тебе идти против рожна (Деян. 9:4–5). Понял Савл, что трудно: ослеп – прозрел. Иуда не понял: слеп до конца; пошел на рожон, как бешеный бык, и накололся насмерть. Павел сделал выбор между законом и свободой; Иуда не сделал: вечно между ними колеблется; предал сначала закон, а потом – свободу. Два предательства: первое хочет искупить вторым. Званый, но не избранный; гость на брачном пиру в одежде небрачной. Друг! как ты вошел сюда?…возьмите его и бросьте во тьму внешнюю (Мф. 22:12–13). «Блажен, кто не соблазнится о Мне», – сказал Иисус о Предтече (Мф. 11:6); мог бы сказать и о Предателе. Чем «соблазнился» Иуда? Тем же, чем Савл, – «соблазном» и «безумием» Креста: «проклят Висящий на древе». Павел одолел соблазн; не одолел Иуда. Павел поверил; не поверил Иуда, что Христос воскрес, и благословен Проклятый. Тайна Иуды – тайна всего Иудейства: верность Ягве, Супругу – измена Мессии, Возлюбленному, – «Соблазнителю», «Обманщику», mesith, как назовет Иисуса Христа Талмуд, вечная книга Иуды-племени – «Вечного Жида» во всемирной истории. Все еще жив для Иудейства и разумен нелепый вопрос: «Кто кого предал, Иуда – Христа или Христос – Иуду?» Я желал бы отлученным быть от Мессии (Христа) за братьев моих, родных мне по плоти – Израильтян (Рим. 9:3–4), — могли бы сказать оба Иуды, человек и племя, так же, как Павел. «В грязь втоптал самое святое, что было в Израиле, – Закон», – могли бы сказать об Иисусе оба Иуды так же, как Савл. Чем подкуплен Иуда? Золотом? Нет, спасением Израиля: «Лучше, чтобы один человек умер за всех, нежели чтобы весь народ погиб». В этом Иуда с Гананом встретились, «друг – с врагом»; два конца веревки соединились и затянулись в мертвую петлю предательства. XIV В одной точке, в одном миге – вечности, два лица – Иуды и Христа – сближены так, что можно их увидеть или не увидеть, понять или не понять, только вместе. Вместе надо их увидеть, чтобы понять не отвлеченно-догматически, а исторически-опытно Страсти Господни. А для этого надо помнить, что Иисус не знал наверное, – не мог, не хотел, не должен был знать до последней минуты, предаст ли Его Иуда или не предаст. Этого не знал Иисус, может быть, потому, что и сам Иуда не знал; знал только, что надо «делать скорей». Но не делал, страшно медлил; нетерпеливый во всем только это терпел. За год еще до предательства, когда по Умножении хлебов «многие из учеников Иисуса отошли от Него» (Ин. 6:66), – как легко и просто мог бы Он сказать Иуде: «Отойди и ты»; но вот не сказал и не скажет до последнего лобзания, которым тот предаст Его в Гефсимании. Друг! для чего ты пришел? (Мф. 26:50). В греческом подлиннике – больше, чем «друг», почти «брат». Как легко и просто мог бы тогда же отойти Иуда; но не отошел и не отойдет, будет верен до конца – до предательства. Любит великий ваятель крепчайшие, почти резцу не поддающиеся мраморы; великий полководец любит опаснейшие бои: так, может быть, Иисус любит Иуду. Не было ли таких минут, когда Он любил Иуду больше, чем Петра, чем Иоанна; больше верил в него, чем в них? Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше бы тому человеку не родиться (Мк. 14:21). Это значит: Иуда Предатель – Иуда Несчастный, Самый несчастный из людей – он. Мог ли его покинуть Иисус? Если Сын Человеческий пришел, чтобы найти потерянное, спасти погибшее, мог ли Он покинуть погибавшего так, как никто никогда не погибал? Очень глубоко объясняет Ориген: Иисус не покинул Иуду потому, что «до последней минуты надеялся», что он может спастись. XV «Диаволом» назван Иуда, Петр – «сатаною»; в чем-то на один миг они близнецы, двойники, почти неразличимые, – как сатана от диавола? Нет, как один слабый и грешный человек – от другого, такого же грешного и слабого. Да и все остальные ученики, может быть, не лучше и не хуже этих двух: двенадцать Петров – двенадцать Иуд. Петр от Господа «отрекся» – тоже предал Его, но покаялся вовремя. Петр мог быть Иудой. Иуда – Петром; между ними расстояние, может быть, меньшее, чем это нам кажется. Верил Иисус в обоих и обоих любил до конца. Если же в Иуде «ошибся», то ошибка эта человеческая дает меру любви Его, божественной. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15:13). Душу Свою не положил ли Господь за «друга» Своего, Иуду? XVI Но чем больше Иисус любит Иуду, тем больше тот ненавидит Его, и медленно зреет горький плод предательства под черным солнцем ненависти. Когда же созрел, – голову, должно быть, потерял Иуда, чувствуя, какая дана ему власть и свобода: судьбы Израиля, судьбы мира он один решит на веки веков. Этой же свободы, кажется, и не вынес Иуда: сделался орудием зла нечеловеческого: «вошел в него сатана». Остался ли в нем или вышел, мы не знаем. Сделав через него дело свое, может быть, бросил его, как выжатый плод или пустую личину. Крайнее зло нераскаянно, потому что здесь, на земле, почти всегда счастливо: счастлив Ганан, Иуда несчастен. Крайнего зла, сатанинского, кажется, не было в нем; было только среднее зло, человеческое, что еще ужаснее, конечно, как мера всего человечества. Суток не пройдет от предательства, как Иуда уже раскается: Согрешил я, предав кровь неповинную. Страшным судом осудит себя и казнит: Пошел и удавился (Мф. 27:4–5). Тело Распятого будет еще висеть на кресте, когда тело Предателя уже повиснет в петле. Всовывая шею в петлю, понял ли Иуда, что значит: «проклят висящий на древе»? Начал хорошо, кончил худо; но и в конце, как и в начале, все еще – «один из Двенадцати». Пришел к Иисусу, ушел от Него и опять пришел; полюбил Его, возненавидел – и опять полюбил. И на страшном конце Иуды все еще неизгладимый, темным блеском блистающий знак славы апостольской. XVII Проклят Иуда людьми потому, может быть, что слишком близок людям. Да, как это ни страшно сказать, – стоит каждому из нас только заглянуть в себя поглубже, чтобы увидеть Предателя: все, кто когда-то в детстве верил во Христа, а потом отрекся от Него – «предал» Его, – «Иуды» отчасти. Сыном погибели называет Господь Иуду (Ин. 17:12). Слово это переводит Лютер не точно, но глубоко: