– А ты что там делал? – Смотрел на хохлатых уток. Вряд ли он меня заметил. Но когда он ушел, я решил сам поискать эту штуку, и она нашлась, так что я с тех пор пытался его разыскать, чтобы отдать. Но теперь уже не получится. – А когда именно ты его видел? Случайно не в прошлые выходные? – Надо подумать… – И Малкольм глубоко задумался. Он снова бросил взгляд на газетную заметку – не сказано ли там, когда нашли тело? «Оксфорд Таймс» выходила раз в неделю, так что запросто могло пройти уже дней пять или шесть. Подсчитав дни, Малкольм вздрогнул: по всему выходило, что тело Лакхерста нашли на следующий день после того, как люди из ДСК его схватили. Но ведь не могли же они его просто убить? Или могли? – Нет, за несколько дней до того, – соврал он, постаравшись не допустить в голос ни намека на сомнения. – Не думаю, что тут есть какая-то связь. По этой тропинке люди все время ходят. Может, он и сам каждый день там ходил – ну, упражнялся или что-нибудь такое. И, по-моему, он не особо расстроился, что потерял эту штуку. Если бы она была ему так уж нужна, он бы еще поискал, а не ушел бы, как только начался дождь. – Ну ладно, – вздохнула миссис Карпентер. – Не повезло бедняге. Но, может, хоть теперь кто-то займется этой тропинкой и приведет ее в порядок. Тут в лавку вошел другой покупатель, и миссис Карпентер занялась им. А Малкольм сразу же пожалел, что рассказал ей о мистере Лакхерсте и о своей находке: будь у него побольше ума, он бы сообразил притвориться, что просто ждет приятеля. Но, с другой стороны, тогда она бы не показала ему заметку в газете. До чего же все это сложно! – До свидания, миссис Карпентер, – пробормотал он, направляясь к двери. Хозяйка лавки лишь рассеянно махнула рукой: ее внимание уже было приковано к новому покупателю. – Надо было попросить ее ничего никому не рассказывать, – сказал Малкольм, разворачивая каноэ. – Тогда бы она решила, что это все неспроста, и нарочно бы запомнила, – возразила Аста. – Здорово ты ей наврал. – Я и не знал, что так умею. Но все-таки лучше бы это делать как можно реже. – И каждый раз хорошенько запоминать, что мы кому сказали. – Ну вот, опять дождь… Малкольм неторопливо греб вверх по каналу. Аста уселась ему на плечо, поближе к уху, как обычно делала, когда нужно было пошептаться. – Выходит, они его убили? – спросила она. – Если только он сам не убился… – А, может, это все-таки был несчастный случай? – Что-то не верится. Ты же видела, как они его схватили. – Да, и как они обошлись с мистером Боутрайтом… Они всё могут! И пытать, и убить – что угодно. Точно тебе говорю! – И что же тогда значит эта записка в желуде? К записке они возвращались снова и снова. Малкольм даже переписал ее собственной рукой, чтобы можно было спокойно перечитывать, не разворачивая лишний раз тонкую бумажку, но яснее от этого не стало. Кто-то кого-то просил что-то выяснить насчет каких-то измерений – вот и все, что он понял. И все это имело отношение к некой Пыли, с большой буквы, то есть не простой пыли, а какой-то особенной. – А может, нам пойти в колледж Магдалены и расспросить ученых… – О чем? – Ну, провести расследование, как детективы. Выяснить, чем он занимался… – Он был гисториком. Так в газете сказано. – Историком, – поправила Аста. – Может, стоило бы разузнать, над чем он еще работал. С кем дружил. Поговорить с его студентами, если удастся. Выяснить, вернулся ли он в колледж тем вечером, после того как его схватили, – или мы с тобой были последними, кто видел его живым. Ну и все в таком духе. – Они нам ничего не скажут, даже если знают. Мы с тобой на детективов не похожи. С какой стати им что-то рассказывать обычному школьнику? И, потом, это опасно. – Люди из ДСК… – Вот именно. Если до них дойдут слухи, что мы о нем расспрашиваем, они наверняка что-то заподозрят. Придут, обыщут «Форель», найдут желудь – и тут-то мы угодим в настоящую беду. – Некоторые студенты приходят в «Форель» в колледжских шарфах. Если бы выяснить, какого цвета шарфы у студентов Магдалины… – А вот это отличная мысль! Можно будет с ними поболтать, и если мы спросим о чем-то таком, им и в голову не придет, будто мы что-то вынюхиваем. Дождь между тем полил еще сильнее, и Малкольм уже с трудом различал, куда грести. Аста превратилась в сову и села на носу каноэ. Промокнуть она не боялась: однажды она попыталась превратиться в какое-нибудь небывалое существо, и хотя ничего из этого не вышло, один полезный фокус Аста освоила. Теперь она могла принять вид одного животного, добавив к нему что-нибудь от другого, – например, как сейчас, стать совой с утиными перьями. Правда, так она делала лишь тогда, когда ее никто не видел, кроме Малкольма. Полагаясь на ее огромные зоркие глаза, Малкольм греб изо всех сил. Правда, время от времени вода в лодке поднималась до лодыжек, и приходилось останавливаться, чтобы ее вычерпать. Домой он добрался мокрым до нитки – в отличие от Асты, которая только встряхнулась и мигом обсохла. – Где пропадал? – спросила мать, строго, но не сердито. – Смотрел на сову. Что на ужин? – Стейк и пирог с почками. Вымой руки. Нет, ты только посмотри на себя! С тебя ручьями течет! Когда поешь, переоденься в сухое. И не бросай мокрую одежду на пол! Малкольм ополоснул руки под кухонным краном и для виду обтер их чайным полотенцем. – Мистера Боутрайта нашли? – спросил он. – Нет, а что? – В баре все говорили о чем-то интересном. Я толком не расслышал, но что-то точно случилось. – К нам сегодня заходил один известный человек. Ты бы его застал, если бы не застрял там со своими дурацкими совами. – А кто это был? – полюбопытствовал Малкольм, накладывая себе картофельное пюре. – Лорд Азриэл, знаменитый путешественник. – А-а, – пробормотал Малкольм. Он впервые слышал это имя. – И где он путешествовал? – Говорят, в основном в Арктике. Но не в этом дело. Ты помнишь, о чем спрашивал лорд-канцлер? – А, насчет младенца? Не привозили ли сестрам в монастырь младенца? – Именно. Оказывается, это ребенок лорда Азриэла. Внебрачная дочь. Совсем еще малышка. – Он что, сам об этом сказал? – Нет, конечно! Он что, по-твоему, стал бы болтать в баре о таких вещах? – Не знаю. Наверное, нет. А откуда же тогда ты… – Да просто сложила два и два! Сначала этот лорд Азриэл убивает мистера Колтера, политика, – месяц назад об этом писали в газетах. – Но если он кого-то убил, почему его не… – Ешь, ешь свой пирог, не отвлекайся. Его не посадили в тюрьму, потому что это был вопрос чести. Жена мистера Колтера родила ребенка, да вот только не от него, а от лорда Азриэла. И мистер Колтер нагрянул в поместье лорда Азриэла, вломился в дом и стал кричать, что убьет его. Они сразились, лорд Азриэл победил, и тут оказалось, что по закону человек имеет право защищаться сам и защищать своих родных, – то есть, этого ребенка тоже, потому что она – его дочь. Вот потому-то его и не посадили в тюрьму, и не повесили, а только оштрафовали. Правда, штраф назначили такой большой, что лорд Азриэл лишился почти всего, что имел. Да что ты застыл? Ешь свой пирог, бога ради! Завороженный ее рассказом, Малкольм и впрямь почти забыл о пироге. Он ковырнул еду вилкой и снова уставился на мать: – Но откуда ты знаешь, что он привез младенца сюда, нашим монахиням? – Ну, точно я ничего не знаю, но как же иначе? Вот увидишь сестру Фенеллу в следующий раз – спроси ее сам. И что это ты заладил – «младенец», «младенец»? Хотя, конечно, девочка еще совсем маленькая. Сейчас ей должно быть… по-моему, месяцев шесть. Ну, может, чуть больше. – А почему она не осталась с матерью? – Господи, ну откуда же мне знать? Говорят, мать ее и знать не желает, но, возможно, это просто сплетни. – Но если сестры никогда не ухаживали за маленькими детьми, как они с ней справятся? – Не волнуйся, они найдут, у кого спросить совета. Давай сюда тарелку. Теперь можешь положить себе ревеня с заварным кремом. Как только выдался случай – а выдался он через три дня, – Малкольм поспешил в монастырь, чтобы разузнать побольше о дочке знаменитого путешественника. Первым пунктом в его мысленном списке значилась сестра Фенелла. Под шум дождя, неутомимо барабанившего в окна, мальчик и пожилая монахиня сидели за кухонным столом, замешивая тесто для хлеба. После того как Малкольм вымыл руки в третий раз, а на вид они остались такими же, как были, сестра Фенелла прекратила гонять его к крану, но все-таки, не сдержавшись, воскликнула: – Да что же это такое у тебя под ногтями? – Смола. Я чинил свое каноэ. – Ну, если только смола… говорят, она даже полезная, – с сомнением сказала монахиня. – Из дегтя даже мыло делают, – заметил Малкольм. – И то правда. Хотя оно, по-моему, другого цвета. Ну да ладно, будем считать, что руки у тебя чистые. Можешь месить. Некоторое время Малкольм трудился молча, но вскоре решил, что уже можно спрашивать. – А правда, что говорят насчет ребенка лорда Азриэла? – Хм-м… А что именно ты слышал?