На супруга глядит пара пронзительных, серо-стальных глаз, с которыми он вряд ли что-то сможет перепутать — взор тот встретил Игоря ещё в лодке на переправе через Великую и навсегда запал государю в душу. И сейчас в глазах этих переплелись, перепутались нитками в клубке стыд, гнев, обида, сожаление и даже какое-то облегчение — всё разом! — Олав этот — жена моя наречённая, княгиня моя, — так и держит за подбородок Ольгу муж, не сводя с неё взгляда, но она, в свою очередь, своего тоже не опускает, не отводит, а глядит прямо. — Да только не в светлице она ждёт меня, а гуляет по Посаду, да с кем — с конюшим мальчишкой! — Княже... — Тебе я слово не давал! Подобает жене так вести себя? Подобает плевать на установленные порядки и попирать и их, и имя супруга своего?! — Не подобает, и наказание я готова понести, — Ольга стала темнее тучи, и лишь глаза её продолжили сверкать молниями. — Однако не для прогулки мы здесь и, тем паче, не для прелюбодеяния или посрамления. — К чему наряд этот и всё остальное? — ничего не понимая, снова вспылил Игорь; на плечо его легла мягкая и одновременно тяжёлая рука Бранимира, пытающаяся успокоить князя. — Зачем было покидать дом посадника? — Богуслава вспомнила про лекарство, что изготовили для её покойного супруга. Как раз его он испил перед смертью своей, поэтому взяла я склянку с зельем и Щуку для безопасности — куда девице одной по граду ходить? — и отправилась к Хрущу. Кто, как не он, знает всё о снадобьях да ядах? Что до облачения, то от двух молодцев толку больше, нежели от одного и дивчины, да и вдруг узнает кто и пойдут кривотолки... — Вола мы не нашли, нет его в кузне. Как сквозь землю провалился вместе с грузом своих клинков, утром ещё куда-то уехал. Хрущ... сказал чего? — вмешался в разговор Бранимир, которого перипетии переодеваний интересовали сейчас менее всего. — Не успел. Выволокла его толпа из лавки, мы чудом спрятались. Не знаю, что сделали с ним, да только хладный он уже лежал на улице, когда мы пустились в погоню за одним из бунтовщиков, что разгромил лавку и выкрал оттуда какую-то драгоценность. Только потеряли мы его из виду — зато встретили вас. — Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, господа, — прочистил горло Щука и мотнул головой в сторону приближающегося шума: по направлению к ним по улице двигалась взбудораженная и возбуждённая толпа, вооружённая дубинами, вилами да топорами. — Но лучше завершить её в каком-то другом месте, а то что-то подсказывает мне, что эта разношерстая братия не просто прогулку устроила. Бранимир ответил кивком, и один за другим все четверо переместились вглубь переулка, достаточно узкого и тёмного, чтобы остаться незамеченным для прохожих бунтовщиков, но при этом иметь возможность видеть и слышать их. И доносящиеся до спутников великого князя выкрики о скорой расправе над прежней властью явно не добавили им облегчения. Игорь, чьё взволнованное лицо в полумраке казалось ещё бледнее, чем было на самом деле, сжал руки в кулаки и процедил сквозь зубы: — Да как смеют они... Ещё вчера эти ничтожества ликовали, произнося моё имя, пили вино и ели хлеб, что им даровали, а сегодня отвернулись и решились на смуту! — Нет дыма без огня, княже, как нет смуты без зачинщика, — вздохнул старый воевода и положил крупную, покрытую морщинами грубую ладонь, на ножны. — Сейчас мы ничего с этим не сможем сделать, единственный правильный выход — добраться в целости и сохранности до окольного града (3) и собрать посадское войско. — Кстати, об огне... — Ольга, вытянув шею, посмотрела вдаль: где-то на соседней улице за рядом домов вспыхнул огненный столп, взметнувшийся в небо вихрем из искр — то был особняк Рейнеке. — Посему нам и надобно поспешить, — Бранимир обнажил свой клинок и направился вперёд, ведя за собой княгиню, конюха и князя, что замыкал цепочку и также вооружился. — Не отставать и не останавливаться, что или кого вы бы не увидели! * * * * * — Когда ищешь лису впереди, то она назади, а у доброй лисы и того три отнорка, — Вещий Олег посмотрел на прохвоста Рейнеке с какой-то удивительной смесью одобрения, удивления и вместе с тем — подозрением. — Сколько же у тебя их, друг? — Один, что длиннее — из столовой через погреб да на посадскую окраину. Иной, короче, через три дома — в сарай, где хранится всё, необходимое в крайнем случае: немного денег, оружия и еды. Даже если уверен в сытом животе и праздной жизни, никогда не забывай о превратностях судьбы, — рыжеволосый купец отхлебнул немного горячего травяного чая и поставил чашу на стол. Ходута, покрытый сажей, с опалёнными местами волосами и ссадинами, полученными во время стычки с купцом в подземелье, поблагодарил принёсшую тёплый отвар мачеху — было решено вернуться в дом посадника — и тоже пригубил немного напитка: — Не окажись у него норы, то вы бы оплакивали уже второго из рода Гостомыслова. — Из жилища тебя выкурить хотели или просто убить? Не так уж часто пускают красного петуха по домам знатных людей, да ещё и среди белого дня, — хмурится воевода. — Жив и цел остался, хвала богам за это. — Надолго ли только? — продолжает Вещий Олег и сверлит собеседника взглядом исподлобья. — Даже не думай играть с нами в игры, пусто всё это сейчас и бессмысленно. Вол сгинул бесследно, Вепря грозились убить, а от отправленных за Хрущом нет ни слуху, ни духу. Если и идёт охота, то за какой-то крупной добычей, а не вашими товарами или состоянием. — И если мы не будем знать, какой беды опасаться, то не сумеем от неё спасти. Отца мы уже не вернём, но... я не хочу, чтобы кто-то ещё погиб от рук каких-то нечестивцев, — добавил Ходута и прикусил нижнюю губу. — Ну же, Рейнеке... Кому, если не нам, ты можешь сейчас довериться? Зелёные глаза иноземца опустились на столешницу, а на изломленном морщинами челе отразились гнетущие его думы. Пару минут он немоствовал, не произнося ни слова, но, в конце концов, решился прервать молчание. — Долгим будет этот разговор. — А мы не спешим, — вставил свои пять копеек Сверр, провожая взглядом покинувшую зал Богуславу. — Тогда слушайте. Пять лет тому назад я присоединился к братству: почил тогда один из прежних членов, я же как раз перебрался в город и плотно занялся сбытом мягкого золота (4). Внёс я положенный по уставу сбор в десяток гривен (5), однако Козводиц — он тогда уже всем заведовал — потребовал с меня ещё втрое больше. — Но это же против всех правил! — ударил кулаком по столу Ходута. — Обратился ты к отцу? Доложил о вымогательствах?! — Нет, я рассудил, что больше вложений — больше выгоды. Братство открывало слишком привлекательные возможности, и я не мог упустить такого шанса поймать удачу за хвост. — Заведовать торговыми да гостинными делами... вершить суд над прочими купцами без права бояр и посадника вмешиваться. Обладать своей пристанью на Торгу и взимать пошлину за пользование причалом да складами с других торговцев, — начал перечислять по памяти все преимущества сын Гостомысла, приковав к себе удивлённый взгляд Вещего Олега: тот не ожидал от вспыльчивого и не кажущегося вдумчивым юноши подобных познаний. — Не только. В обход казначеям мы торговали местами на Торгу, позволяли в обход утверждённым порядкам провозить и сбывать некоторые товары, не говоря уже об установлении цен. Никто без нашего ведома не имел права на сбивание стоимости и продажу чего-либо ниже, чем то делали мы. — И товары ваши — и без того самые ходовые, — прищурился воевода, начав перечислять их. — Саксонские клинки никто не то что в Новгороде, во всём государстве не производит, кроме Вола. У Козводца свои наёмники для поимки и продажи рабов, Хрущ промышлял самыми редкими и дорогими диковинками. Вепрь один собирал пошлину с купцов, которые торговали воском да мёдом — помимо продажи своих он так и с чужого навара имел прибыль. Ты же... — Приобретал пушнину у добытчиков по бросовой цене да стращал прочих купцов, что ей торговали: либо они отпускали шкурки по выгодной мне стоимости для перепродажи, либо сыпались на их головы... разные беды да несчастья. — Отец... знал?! — разом вспылил, вскипел и едва не сгорел на месте от гнева Ходута. — Причастен к тому?! — Нет, батюшка твой человек чести и всегда следовал букве закона, даже если то было ему во вред. Но Козводиц... имел своих людей среди казначеев, по грамотам никаких пререканий не возникало. Только в последние месяцы он начал что-то подозревать, после гибели Козводца возглавивший братство Вепрь оказался не таким сообразительным и мог где-то проколоться. — Кто тогда те люди, что желают вам погибели? Что нужно им? Богатства — вы можете откупиться. Или же избавиться от тех, кто досаждает — ежели это не кто-то такой же могущественный и знающий ваши секреты, — начал рассуждать вслух Вещий Олег. — Вепрь заявлял тогда, что ему угрожали и вымогали деньги, — вспомнил о первой встрече с дородным торговцем в переулке возле таверны Сверр. — Стало быть, за нос он нас водил с самого начала? — Есть кое-что, о чём знают только люди из братства, за этим и охотится предатель, — кивнул рыжеволосый купец и достал из мошны изготовленный из серебра указательный палец в натуральную величину, брошенный на скатерть. — Побрякушки? Что в них ценного кроме затейливой работы? — почесал затылок Сверр. — Серебро не такое уж дорогое. — В братстве пять купцов — подобно пальцам на руке, а само оно словно могучая длань держало все торговые дела в Новгороде. Посему изготовили для Козводца эти персты, которые получал каждый, кто оказывался в нашем объединении. — Что толку от них помимо символа, что принадлежит человек к братству? — не унимался светловолосый дружинник. — У нас есть общая казна, куда все эти годы текли несметные богатства. Распоряжаться ей по отдельности никто не мог, лишь совместными решениями мы могли пускать часть средств на какие-то цели, будь то починка кораблей или расширение складов. А раз важно участие каждого и даже один несогласный мог запретить использовать эти деньги, заморские умельцы изготовили хитроумный замок, открыть который можно лишь пятью ключами сразу. — Пятью перстами, да? — сделал вывод Ходута и приложил ладонь ко лбу: от обилия новой информации у него вот-вот разыграется мигрень. — ГОСТОМЫСЛ! — прервал разговор громом среди не такого уж ясного неба истошный женский крик, раздавшийся откуда-то снаружи. * * * * * Несмотря на тревожные вести со всех сторон, в саду посадского особняка царила тёплая атмосфера: казалось, что это был последний уголок в городе, где ещё чувствовалось радостное дыхание лета и тепло пробивающихсся сквозь пышную зелень солнечных лучей. Богуслава, оставившая государевых мужей наедине для обсуждения насущных вопросов, одним глазом следила за тем, как игла с золочёными нитями то и дело ныряет в зажатую меж рам пяльцев ткань, вторым же приглядывала за сыном. Гостомысл-младший в силу возраста так и не осознал смерти отца, и поэтому как ни в чём не бывало наслаждался простыми радостями детства. Мальчонка, оседлав отполированную палку с лошадиной головой на манер настоящего всадника, принялся скакать меж яблонь и вишнёвых деревьев и взмахивать второй рукой с игрушечной саблей, представляя себя доблестным воином. — Мама, я самый сильный! — выкрикнул он, сшибая мечом несколько лиловых соцветий чертополоха. — Не сносить вам всем головы! И вам тоже, только посмейте приблизиться! Не придавая большого значения словам сынишки, который вечно что-то придумывал и обладал незаурядным воображением, вдова градоначальника сосредоточилась на вышивке, в то время как за наследником посадника уже следило три пары коварных глаз, что перемахнули через ограду. В мгновение ока всё изменилось, и на смену идиллистической картине пришла пугающая. Малыш падает на мягкую траву, а следом за этим двое замотанных в тряпьё фигур, чьи лица сокрыты, связывают его по рукам и ногам, а третья швыряет на ребёнка Богуславы холщовый мешок и вскидывает себе на спину. Взгляд вперёд — и вдова, не успевая осознать всю серьезность ситуации, издаёт лишь сдавленный стон, а выскользнувшая из искусных рук иголка впивается в подушечку пальца до боли, до крови. Женщина в панике оглядывается по сторонам, судорожно ища вокруг хоть кого-то из прислуги, но, как назло, поблизости никого не оказывается. Сердце её колотится от безысходности и, увидев, как вся троица вместе с похищенным единственным сыном бежит прочь из сада, Богуслава издаёт истошный и полный отчаяния крик. — ГОСТОМЫСЛ! Тут же из дома наружу высыпает испуганная прислуга, привлечённая отчаянными криками, а мгновением позже на тревожный скорбный плач откликаются и Ходута с воеводой, дружинником и купцом из братства. — Что стряслось?! — расталкивает окруживших мачеху слуг старший из детей градоначальника. — Где брат мой?! — Выкрали его у меня из-под носа, забрали, — сквозь слёзы отвечает Богуслава и показывает в ту сторону, где видела в последний раз злодеев, рукой. — Трое их было, да лица они закрыли. — Седлайте коней, — резко приказал слугам Ходута и, сверкнув ставшими похожими на грозовые облака глазами, прикрикнул. — Чего стоите и не шевелитесь, седлайте нам коней! Сверр, тем временем проворной куницей взобравшись на старую яблоню, что толстыми скелетными ветвями лежала на ограде, сумел рассмотреть похитителей, чьи лошади уже были в трёх цепях (5) от особняка и неслись в сторону Торга. И спустился он с таким лицом, которое как будто чему-нибудь сильно удивилось когда-то, да так на всю жизнь и осталось с этим удивлением. — Что там? — раздражаясь от любого малейшего промедления, спросил красный от гнева Ходута. — Что ты увидел? — Конь вороной, да с белым пятном на крупе, с кулак, — всё ещё пребывая в каком-то отрешённом состоянии, пролепетал длинноволосый блондин. — Что значит это? — Только у одного мужа такой конь был, — поднял глаза к небу, будто моля о спасении и направлении на правильный путь, Вещий Олег. * * * * * 1) Рейнеке (нем. Reineke, франц. Renard) — лис-трикстер из фольклора средневековых Фландрии и Лотарингии. В русском переводе часто адаптирован как Лис Патрикеевич.