Перед ним предстаёт невысокий мужчина с низким, хриплым голосом, а во взоре его пылает такая страшная ярость, что будь на месте лысого дружинника кто-то менее храбрый духом, то непременно бы испугался. Бородач же отвечает незнакомцу кривой ухмылкой — и за это получает награду в виде удара кулаком в раненый бок. — Ты, должно быть, даже не помнишь меня, — нагибается к нему, скорчившемуся от боли, мужчина и шепчет на ухо. — Не помнишь того, над кем вы смеялись и издевались? Того, кого вышвырнули в зловонную бездну?! — Не... смей трогать его! — заикаясь, выкрикивает Ольга и крепче обхватывает пылающий факел, который в суматохе успела схватить со стены. — Не смей! Оранжево-алые языки пламени едва не обжигают негодяя, который, недоумевая, отпрыгивает назад и мечущимися глазами смотрит на девицу. Ещё один замах — и искры сыпятся в опасной близости от одежд мужчины. — Спалю! — дочь Эгиля делает выпад вперёд, чувствуя в своей груди щемящий страх, а в руках, напротив, невиданные силу и смелость. — Не смей его трогать! Не смей. Никого. Трогать! — Спокойно... — поднимает вверх руки негодяй и медленно пятится назад. — Не стоит играть с огнём... — Согласна, — прекрасное лицо варяжки кривится от ярости, а белые зубы плотоядно скалятся. — Поэтому проваливай отсюда и ты, и твои приспешни... — Княгиня! — выкрикивает Ари, и тут же получает глухой удар по голове; остальные негодяи в чёрном бросаются к прочим людям в зале: у Ольги из рук выбивают смолянистый кусок дерева и тут же тушат его плотной тканью, затем валят на пол и саму девушку. Милица исподлобья сверкает глазами на неприятелей, но не двигается с места и лишь прижимает к себе испуганную, с округлившимися от ужаса очами, Богуславу. Ари кряхтит, пытаясь подняться, но падает животом на рану, отчего под ним разливается кровавое пятно. — Ты... Ты, — низко хрипит тот, кого Ольга обозвала в голове Сиплым, показывая перстами сначала на Рейнеке, а затем — Лану. — И ты — пойдёте с нами. С остальных глаз не спускать! Последним выбор его падает на Ольгу. Несколькими минутами позднее их бесцеремонно и безо всякого уважения, словно какой-то скот, грузят в крытую повозку. Рейнеке, сделавшийся бледным как поганка, молчит и нервно раскачивается взад-вперёд, глядя на связанные руки; Лана с каменным выражением лица смотрит вдаль, стараясь понять, куда их намерены везти. — Не бойся, — касается лица Ольги их конвоир обветренной, грубой рукой, и девушка вздрагивает, в страхе отползая назад по пространству фургона и втискиваясь спиной в его холодный, пыльный угол. — Не бойся, — снова обращается к ней хриплый, безжизненный голос, а обладатель его тянется пальцами, но на сей раз не к ней, а к своей личине, медленно разматывая один за другим каждый слой, каждую полоску ткани, до этого скрывавшие истинную внешность. * * * * * 1) Бой — в древней и средневековой фортификации галерея (ход или проход) с бойницами вдоль крепостной стены. Если расположен по верху стены (верхний бой), то бывает открытым или защищённым тесовой кровлей; 2) Баран — небольшой таран, как правило, ручной. Простейшее из стенобитных орудий. 3) Сулица — метательное копьё, имеющее железный наконечник длиной 15-20 см и древко длиной 1,2-1,5 м. Глава XXXII: Сердце Воина (I) ГЛАВА XXXII: СЕРДЦЕ ВОИНА (I) Полтора месяца тому назад, где-то на востоке Норвегии. — Плохая это идея, — жуёт длинную соломинку, торчащую изо рта, Йохан — один из ближайших его друзей и сын лучшего корабела во всей Норвегии, и с опаской смотрит на затерянную среди горного леса хижину. — У меня мурашки по коже от этого места, а я ведь не робкого десятка... — Тебе стоит одеваться теплее, здесь совсем недалеко ледник, поэтому даже в мае промозгло и холодно, — не поддерживает предчувствия обладателя зелёных глаз Ульв, высокий, прекрасно сложенный воин и по совместительству ещё один товарищ Свенельда. — Уверен, что это поможет? — нерешительно оборачивается к соратникам широкоплечий блондин с бородой цвета спелой пшеницы, кутаясь в шубу из волчьих шкур: погода и впрямь неприветливая. — Из крыши клубится дым, следовательно, согреешься, — жмёт плечами Йохан и хохочет; зато Ульв становится мрачнее тучи и лишь потягивает ноздрями ароматы трав, которые ветер донёс до него из жилища провидицы. — Тётя... когда ещё была жива, обращалась к этой вёльве за помощью, и в ремесле её не сомневалась. — Раз Гуда верила её предсказаниям, то и я поверю, — кивает Свенельд, младший из двух братьев-ярлов Хордаланна, шагает по покрытому осокой сырому каменистому склону и стучит в дверь, украшенную рунными камнями. — Я ждала вас, — приглашая широким жестом рукой внутрь гостей, смеётся женщина. Уже через минуту хозяйка хижины принялась рыться исхудалой рукой, покрытой татуировками, в сундуке с ритуальными кинжалами. Вёльва вкладывала один за другим ножи в ладонь, выбирая тот, что больше соответствует характеру просящего, пока, наконец, не нашла подходящий: с рукоятью из китовой кости, лёгкий, но с зазубренным с обеих сторон лезвием. — Требу принёс? — Да, — отвечает, сглотнув слюну, Свенельд и показывает прорицательнице на корзину, в которой ожидает своего часа испуганная куропатка. Вёльва берёт в руки трепещущую птицу, что в её хватке как будто цепенеет и обретает покой, а затем отточенным до автоматизма движением вонзает в животное клинок. Несколько судорог — и вот уже жертвенная чаша орошается багрянцем, а женщина запускает внутрь ещё тёплой плоти свои длинные пальцы. В приглушённом свете свечей вёльва выглядит по-настоящему жутко: эта отшельница со странной причёской из множества мелких кос, напоминающих птичье гнездо, подведёнными красной краской шрамами на лице и полубезумной улыбкой совершенно рутинно принимается вытаскивать внутренности птицы и разматывать их, словно недовольная пряха — изготовленный не знающей прилежания ученицей клубок ниток. — Что... — в предвкушении спрашивает Свенельд. — Что ты видишь? Найдём мы Трёхпалого? Прорицательница, коснувшись алым пальцем губ, ощущает на языке солёный, металлический привкус, тело её начинает колотить мелкой дрожью, кожа стремительно бледнеет, а очи закатываются куда-то назад, делая глазные яблоки полностью белыми. Сначала вёльва ничего, совсем ничего не видит, словно какая-то сила закрыла ей глаза липкими и холодными руками, или она лишилась зрения, или же упала посреди близящейся летней поры на них полярная ночь; зато чернеющая пустота постепенно наполняется звуками, которых становится всё больше: они разрывают ей барабанные перепонки, заставляют сердце в груди метаться и выпрыгивать. Вёльва слышит бой барабанов, гул охотничьих рожков, и песнь металла, когда сталь встречается с обитым железом деревянным щитом с характерным звуком. Словно почувствовав этот ритм, в унисон с ним начинает биться её пульс, а кровь закипает: горят вены, нестерпимо жжёт шею... но зато она видит! Видит сотни ратников на поле брани, видит бурное море из мечей, стрел и щитов, видит боевые корабли, чёрными лебедями скользящие по речной глади; кожей чувствует моросящий дождь и запах разнотравья — не здешнего, а такого, что растёт где-то далеко на востоке. Какофония из звуков делается менее разборчивой, и к лязгу оружия примешаются воинственные кличи, мольбы раненых, стоны умирающих, гордые крики победителей, топот копыт, ржание, бульканье воды, хлопанье крыльев... Сотканная из огня длань в небе над сечей превращается в зажатую в пасти громадного волка уродливую кисть с попарно сросшимися пальцами, а затем сверху на серого хищника пикирует иссиня-чёрный ворон с загнутыми когтями и острым клювом. На миг внутри хижины повисла тишина, но прерывает её вопрос из уст Свенельда — на сей раз более твёрдым, уверенным голосом. — Что ты увидела, вёльва?! — Найдёшь ты Инга... Или Инг тебя — когда играешь в догонялки, не понимаешь порой, кто кого преследует, — женщина делает глубокий вдох и окровавленной рукой жадно засовывает в рот горсть заранее подготовленных ягод морошки: прорицания отнимали у неё много сил. — На востоке, во владениях рода Рюрика встретитесь вы лицом к лицу. Да только не вернёшься ты боле оттуда на родину, останешься в той земле. Похоже, слова предсказательницы целиком вторили сомнениям светловолосого викинга: тот беспокойно поёжился от холода и ещё сильнее втянул русую голову в плечи, хотя казалось, это невозможно. Однако долг и надежда в нём пересиливали все опасения. — Пусть так, я готов. * * * * * Вчера Горько-солёный морской воздух сменяется ароматом разогретой сосновой смолы, а сизые речные волны кажутся более коварными и непредсказуемыми, нежели вдоль и поперёк пройденные прежде пути на большой воде. Парус шумит над светло-русой головой, неторопливый плеск волн под вёслами успокаивает — в противоположность громкому гомону самых разных мужских голосов за спиной. Драккар, следующий к своей цели на далёких русских берегах, оказался тем местом, где он ощутил себя по-настоящему свободным и живым после нескольких месяцев напряжённых поисков. На мгновение закалённый воин словно возвращается в прошлое и снова чувствует себя юнцом, что вместе с братом и крохотным отрядом преданных хирдаманнов (1) впервые плыл на первый рейд по берегам Рейна. Но уже через несколько секунд он горько улыбается: сейчас больше половины его верных соратников пируют в золотых залах Вальхаллы, брат его отвернулся от былого и теперь изменился по сравнению с собой прежним больше всех, а сам он превратился в одержимого поиском разрушившего привычный уклад жизни негодяя. Путеводной звездой для него стали возмездие и жажда расправы, и благодаря им отправился он в своё последнее путешествие. Обратный путь проделать Свенельду было не суждено — старая предсказательница-вёльва предрекла, что из русских земель младший из ярлов Хордаланна уже не вернётся (2). Что ж, даже если он и погибнет, то избавление от злодея Инга станет достойной наградой за это. От судьбы не убежишь. Мрачным взглядом голубых глаз исподлобья обладатель длинных русых волос и такой же бороды рассматривает спящих у скамей или же налегающих на вёсла гребцов и размышляет над тем, чем встретит их вотчина ссыльной княгини Ефанды — матери безраздельно властвующего русскими землями Игоря и старшей сестры Вещего Олега. От тяжёлых дум Свенельда отвлёк раздавшийся за левым бортом корабля заливистый смех и плеск воды. Несколько из отдыхавших на палубе хирдаманнов тут же наклонились вперёд, свесились торсами через борт и стали показывать на нечто, плавающее с пронырливостью выдры в прохладных водах. Ярлу, полному любопытства, пришлось растолкать воинов, чтобы и самому получше рассмотреть то, что вызвало такое оживление в рядах дружиников. Над сизыми волнами появилась растрёпанная каштановая голова Ульва. Молодой мужчина, злословя и отплёвываясь, гребок за гребком приближается к кораблю, с которого его, кажется, кто-то выбросил. Только сейчас взгляд предводителя норвежцев цепляется за Йохана, что довольно потирает ладони и по-издевательски корчит рожи пловцу поневоле. Ощутив на себе взгляд Свенельда, сын Варди поднимает на него глаза с озорными жёлтыми искорками и забавно пожимает плечами: — Я учу нашего товарища надлежащему поведению. За каждое бранное слово будет отправляться в реку! — использовать ругательства во время похода и впрямь было дурной приметой. Пока мокрый и недовольный Ульв забирается назад по протянутому ему длинному веслу, Свенельд ухмыляется: — Гляди в оба, как бы он среди ночи не выбросил и тебя за борт, спящего и беззащитного! Ульв и Йохан тотчас же сцепляются в дружеской перепалке, махая кулаками на потеху прочим хирдаманнам, и от этого в груди у норвежца разливается тёплое чувство ностальгии. Совсем как в былые времена... Несмотря на все уговоры и доводы, оба старых друга решили отправиться с ним в последнее плавание. За отнятые Ингом жизни. За разрушенный и преданный огню и мечу Эгерсунн. За жизнь регента Гуды и опустевшие стены медового зала, где более не раздаётся колокольчиками смех её наследника. Несколько месяцев они бороздили северные моря, чтобы найти этого вероломного негодяя. По портам и рынкам от Британнии до Готланда опрашивали торговцев, разбойников и простой люд, прежде чем узнали, что теперь бастард промышляет наёмничеством вместе со своей армией оборванцев — и очередные слухи привели их в лежащую на востоке Альдейгью (3). * * * * * На близлежащие леса спустилась ночь, а вместе с ней окрестности накрыл сплошной пеленой туман, да так, что корабль их шёл по воде наощупь, словно слепец. Пусть Свенельду и доводилось встречаться с непогодой не раз, столь вязкая дымка была для него в новинку. От бывалых мореходов он знал, что где-то рядом с Альдейгьей на Волхове начинаются пороги, и драккарам их не преодолеть: нужно переходить либо на долблёнки (4), либо передвигаться пешком. Коли сейчас они сядут на мель или перевернутся на каменистых падунах, то путь их подойдёт к концу раньше времени. Густое белое полотно, теперь окутавшее пространство вокруг на несколько вёрст, делало их голоса тише, а фигуры превращало в размытые силуэты. И если Свенельд заметно волновался за судьбу единственного судна с экипажем из шести десятков норвежцев, то Ульв, напротив, был на удивление хладнокровен и сосредоточен. Мужчина стоял у носа драккара и прижимался грудью к искусно вырезанным чешуям змея, что скалил ясеневые зубы в молочно-белую пустоту.