– Да не надо мне! – По лицу Лады текли слезы. И где они все?! У каждого нашлись дела. А «скорая» заблудилась на московских улицах, сейчас это неудивительно. Повсюду митингуют, обсуждают «текущий момент». – Квартира… тебе… Не отдавай… Она машинально взяла бумаги. И тут наконец раздался звонок в дверь. – Осторожнее, – умоляла Лада, идя рядом с носилками. Ее узнали, и на усталом лице врачихи, приехавшей с бригадой, появилось что-то наподобие сочувствия. Тусклым голосом, поскольку сил уже не было – вызовов много, машин мало, – докторша пообещала сделать все возможное. Но это не помогло. Бабушка умерла через день, в реанимации. Ладин скороспелый муж по такому случаю напился в хлам. – Вот так живешь, живешь… И – бац! Реанимация, морг, кладбище, – рыдала чувствительная творческая натура. Лада поняла, что помощи от Вадика никакой. Придется самой всем заниматься: ехать в ритуальное агентство, в морг. Заказывать кафе для поминок, венки… Родственники нагрянули в бабушкину квартиру, как только Лада им дозвонилась сказать об утрате. Лада с неприязнью смотрела, как тетка шарит по полкам платяного шкафа, трясет над ковром книги и даже переворачивает на кухне банки с крупами и сахарным песком. Деньги ищет. Дядя, насупившись, сидел на диване. Разило перегаром. Те немногие деньги, что бабушке удалось скопить на похороны, она давно уже отдала Ладе. Со словами: «Спрячь, не то отберут». Теперь часть этих денег была в ритуальном агентстве. Остальное – на памятник. Лада хотела было об этом сказать, но ей вдруг стало забавно. Неужто полы начнут простукивать? А вдруг тайник? – Успела уже? – зыркнула на Ладу тетка. – В смысле? – Поживилась. Все уже здесь обшарила? Ведь были же у старухи деньги! Отыскала заначку? – Я до такого никогда не опущусь! – вспыхнула Лада. – Да что ты говоришь! С чужим мужем путалась, сучка, жила с ним потом нерасписанная, теперь в хате у постороннего мужика живешь, это как, по-твоему, называется? Скатилась ниже некуда. Чемпионка, – презрительно сказала тетка. И Лада передумала насчет квартиры. В конце концов, она здесь по-прежнему прописана, а метры, которые были на нее положены, родственники получили. Только сначала надо развестись, чтобы Вадик не мог претендовать на Ладино наследство. Благо время еще есть: полгода. Лада даже успела сделать небольшой ремонт. Обои переклеили, сантехнику заменили. Беря из заначки бабушкины деньги, Лада говорила себе: «Я все отдам. Заработаю. И памятник у тебя, бабуля, будет лучше всех!» Развод оформили быстро. Вадик пожал плечами: – Бывает. Сошлись – разбежались. Я к тебе без претензий. И отправился на поиски новых приключений. А Лада быстренько собрала вещи. Надо было перебираться в новую жизнь. Ключ от квартиры Аполлонова хотела оставить под ковриком, но потом передумала. Когда она снова поднимется на вершину успеха, любопытно будет посмотреть Генке в глаза. Тогда Лада верила, что черные дни позади. У нее есть жилье, от последствий необдуманного поступка – брака с первым встречным – избавилась, осталось работу найти. И устроить личную жизнь. Лада была молода, красива, талантлива, ее все еще узнавали. Самая титулованная фигуристка Советского Союза! Спортсмены своих не бросают, надо обратиться к ним. И Лада уже знала куда. Она бросила пить, снова пошла на каток. И убедилась, что по-прежнему в форме. Только надо побольше тренироваться, соблюдать режим. Да, о тройных прыжках придется забыть, но есть ведь балет на льду, где высоко прыгать не обязательно. Скольжение у Лады было безупречное, недаром она на всех соревнованиях выигрывала «школу». И артистизма хватало. Уроки актерского мастерства не прошли даром. …Тетка подкараулила ее у подъезда. Лицо перекошено от злобы, в глазах неприкрытая ненависть: – Шлюха! Воровка! Тетка схватила ее за рукав. Лада инстинктивно дернулась: – И что я, интересно, у вас украла? – Хату московскую! Я судиться с тобой буду! – Да пожалуйста. Только на суде всплывет правда. О том, как вы мои квадратные метры присвоили. Как бы с частью своей квартиры расстаться не пришлось. Вы по-прежнему никто. А я вице-чемпионка Олимпийских игр! На чьей стороне будет суд, как вы думаете? Лада тоже разозлилась. И решила: «Я буду защищаться!» – Что украла – вернешь, сука! Ходи и оглядывайся! Ты детей моих обворовала! Ишь как ловко дельце обтяпала! Тайком, тишком. А порядочной прикидывалась. – Замолчите! Вы бросили пожилую женщину после того, как она столько лет на вас пахала! С детьми нянчилась, готовила, обстирывала! – А ты все это время по заграницам моталась! Шикарно жила! А потом подсуетилась. Здравствуй, бабушка, вот она я, твоя любимая внучка! Либо деньгами нашу долю отдашь, либо… – Что либо? – Сочтемся, не переживай. – На всякий случай: замок на входной двери я сменила. И в ЖЭКе в курсе, чья это теперь квартира. У меня все документы в порядке. Лада видела, как тетка скрипит зубами от бессильной злобы. Что ж, они никогда и не были близки. Лада редко бывала у родственников, в основном чтобы выслушать очередную просьбу. Магнитофон из-за границы привезти, куда-то сходить, сказать: «Я чемпионка, это моя родня». Но теперь с этим было покончено. Лада Воронцова сама по себе. И она, отодвинув тетку плечом, вошла в подъезд и захлопнула за собой дверь. Шумов Он сидел, все еще оглушенный, глядя в одну точку. Визит к врачу ударил по мозгам, как погребальный колокол, и для Шумова наступила мертвая тишина. Вот ведь как бывает. О смерти стараешься не думать. «Когда мы есть, то смерти еще нет. А когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых». За эти слова Эпикура Шумов всегда и цеплялся, когда приходила мысль о неизбежном. Бессонница тем и отвратительна, что начинаешь думать о конечности бытия. И о том, что останется после тебя. О прошлом, в основном об ошибках. Коришь себя за глупость: ну почему я так поступил?! Где были мои мозги?! Но всегда отмахиваешься: успею! Исправлю, время еще есть. И вдруг тебе говорят: нет у тебя больше времени. Песок в часах закончился. Остались жалкие крупинки. «Моя жизнь разделилась на до и после», – перечитывал он уже по десятому разу письмо Олега Рокотова. Как это верно! На до и после. Сегодня утром Аркадий Валентинович Шумов был одним человеком, а вечером стал совсем другим. Странное состояние. С одной стороны, полное опустошение: ничего не хочется. А с другой – неуемная жадность: надо жить на полную. Попробовать все, что не успел. Заполнять событиями каждый миг, потому что эти песчинки, секунды жизни, которые раньше текли неслышно, теперь падают с грохотом, будто пудовые гири. Каждая! Зажатый этими двумя векторами Шумов не мог определиться: застыть ему льдом, экономя силы, или вспыхнуть и мгновенно сгореть. Замереть на месте или действовать. А потом Шумов понял, что это не о нем. Блогер про себя пишет. Испугался. «Меня хотели убить». Как странно: оба оказались в критической ситуации. Один – под влиянием внешнего фактора, маньяка, другой – из-за болезни, то есть проблема Шумова была внутри его. Но интересы их пересеклись. Оба оказались на грани смерти, которой, согласно Эпикуру, для живых не существует. Но есть состояние, подобное смерти, в котором Шумов сейчас и оказался после разговора с врачом. «Надо что-то делать, – очнулся Аркадий Валентинович. – Исправлять – не исправишь, но память о себе оставить можно». И он пригласил Олега Рокотова к себе домой. Поговорить. Блогер приехал вечером, на следующий же день. Аркадий Валентинович старался вести себя как обычно. Накануне съездил на работу, купил в магазине обычные продукты и корм для кота. В выходные решил поехать на каток. Но все это время Шумов ждал. И даже каток отменил, когда блогер написал, что часам к семи подъедет. Приближались новогодние праздники. Никогда еще Шумову не было так тоскливо. Обычно он без проблем справлялся с одиночеством и всегда находил, чем себя занять. Дочь, как обычно, пригласила к себе, в Канаду. И даже денег обещала перевести на карту, за билет. Но теперь Шумов боялся, что не долетит, хотя мысль такая была – поехать, попрощаться. Друзья тоже звали в гости. Те, с кем он когда-то играл в хоккей. С некоторыми играл и сейчас, Сашка Бессонов всегда был отличным организатором и, сколотив команду, находил для нее какие-то любительские игры. Но Шумов понял, что и хоккей сейчас не потянет. Если на технике еще можно в защите поиграть хотя бы минут десять, то настроения нет совсем. Когда раздался звонок в дверь, Аркадий Валентинович невольно вздрогнул, хотя гостя ждал. Блогера Шумов едва узнал. Тот был какой-то взвинченный, взгляд отчаянный. Совсем не такие глаза были у него во время их первой встречи. Да какой ребенок! Перед Шумовым стоял озверевший громила, готовый, как хищник, к прыжку! Шумов всей кожей ощутил злость, отчаяние, страх. И еще что-то пряное, какую-то специю. Азарт? Инстинкт загнанного зверя? Который оскалил зубы и готов дорого продать свою жизнь. – Проходите, Олег, – посторонился Шумов и первым прошел в гостиную. Он старался идти с прямой спиной, но ноги предательски шаркали, как у старика. Огромный черный кот, вальяжно лежащий на диване, нехотя встал, выгнул спину и, покосившись на гостя, мягко спрыгнул на ковер. После чего прошествовал на кухню. – Красавец! – не удержался Рокотов. – Роскошный экземпляр! Ведь это мейнкун? На ушах кисточки, да и размер впечатляет. – Да. Окрас черный тигровый, три медали на выставках, элитная родословная. Бриджертон, вернись, – позвал Аркадий Валентинович. – Не пренебрегай гостем. Кот замер в дверях. – Какая странная кличка у кота, – удивился Рокотов. – Я тоже так подумал, когда впервые ее услышал. Это не мой кот. Жены. Бывшей. Мы расстались цивилизованно, как интеллигентные люди. Всю жизнь поддерживаем дружеские отношения. Когда все это началось, в феврале… – Шумов слегка запнулся.