– Время еще есть. Багаж у меня небольшой. Он в камере хранения, в аэропорту. – Генка, да ты трус! – ахнула она. – Неужели записку хотел оставить?! – Я боялся твоей истерики. – Истерики?! И правильно, что боялся! Мне же идти некуда! У родителей однушка, брат за шкафом спит! – Это как? – удивился Генка. – Комнату шкафом перегородили. Мне там места нет. Разве что в ванной. Как в детстве. Или в прихожей на коврике. – У тебя же еще бабушка есть. – Вспомнил! Хорошо, что есть. Но там тоже однушка. Мне ведь и тридцати еще нет. Разве я не имею права на личную жизнь? – Ты какое-то время можешь пожить здесь. Ключи я у тебя не забираю. Заодно за квартирой присмотришь. Я еще не решил, что с ней делать. – Сторожем, значит, оставляешь, – усмехнулась она. И не удержалась: – Ну, ты и сволочь, Аполлонов! Он резко встал: – Давай без оскорблений. Будешь съезжать – просто захлопни дверь. Но все-таки присматривай за квартирой. – Генка, ты же себя продал! За что?! За американский паспорт?! – Хорошо хоть нашелся покупатель, – криво усмехнулся он. – Поскольку товар уже не первой свежести… Ты справишься. Всегда была сильной. – А если нет? – Лада все еще не верила. Генка уезжает! Навсегда! За океан! Единственная ее опора, мужчина, которого она безумно любила до сих пор! Как скамейку из-под ног выбили. А на шее – петля. Лада задыхалась, в глазах темнело. Она умирала. Повиснуть на нем? Рыдать? Умолять? Ползти за ним к двери? К лифту? На коленях через всю площадку?! Не поможет. Генка все уже решил. И давно, раз багаж в аэропорту. Небось и такси вызвал. Все время на часы смотрит. – Ты справишься, – повторил Аполлонов и виновато сказал: – У меня тут еще вещи. Я возьму? Как будто она могла запретить! Как будто что-то здесь решала! Лада молча смотрела, как Аполлонов выносит из кладовки чемодан и сумку. Когда только собрать успел? А Лада не обращала внимания на то, что мужских вещей в шкафах становится все меньше. Она вообще была небрежна в быту. – Провожать меня глупо, – сказал Аполлонов, открывая входную дверь. И в самом деле: провожать любовника к будущей жене – что может быть смешнее? Еще и шарф на шею повяжи, чтобы по пути не простудился. Здоровеньким доехал. – Ну, все? Он смотрел на нее жадно, словно хотел запомнить такой. Жалкой, сломленной. Не чемпионкой. Победителей не бросают. – Да, наверное. Глаза у нее были сухие. Хлопнула дверь. Лада какое-то время прислушивалась. Вот приехал лифт. Она кинулась к окну. Вскоре из подъезда вышел Генка, в руке чемодан, на плече – ремень дорожной сумки. Лада жадно смотрела, как Аполлонов садится в такси. Может, передумает? Неужели они были правы? Все те, кто ее предупреждал: Генка тебя использует. Стала не нужна – бросил. Богатую нашел. В Америке. «Ну, посмотри же на меня! Подними глаза, Гена! Я же тебя люблю!» – мысленно молилась она. Такси уехало. Лада наконец-то всхлипнула, потом опомнилась и побежала в гостиную, к бару. Там стояла начатая бутылка виски, остатки роскоши. Из той, прежней жизни, когда они с Генкой ездили за границу и получали призовые и подарки от поклонников. Не только цветы и игрушки. Эта бутылка тоже был чьим-то подарком, стояла для особого случая. Генка вчера открыл, выпил немного, должно быть, за успех предприятия, но, поскольку дорога предстояла дальняя, большая часть виски осталась в бутылке. Или это был утешительный приз? Знал ведь, что, как только он уедет, Лада рванет к бару. Подсластил пилюлю. Выпей, девочка, и станет легче. Она жадно глотнула виски. И почувствовала себя живой: из глаз полились слезы. Ладе стало себя так жалко. Одна. Без работы, почти без денег. В чужой квартире. Это было невыносимо. Когда Лада допила виски, то уже плохо соображала, что делает. «Я буду счастлива ему назло!» – подумала она, набирая номер. Мужчина, которому она звонила, оказался дома. Хотя у аппарата пришлось прождать довольно долго, пока соседи по коммуналке разыскивали Вадика. Он был довольно известным актером, с которым Лада познакомилась на съемках. Старше ее года на три, смазливый. Клеился к ней, пока работали в одном проекте, впрочем, он ко всем клеился. Амплуа такое: бабник. Но сейчас Ладе было все равно. – Привет, Вадик! Что делаешь? – заплетающимся языком спросила она. – Да, в общем, ничего. Жду, когда какой-нибудь режиссер позвонит. – Ха-ха. Они сейчас не звонят. Д-денег ни у кого на съемки нет. – А ты, я вижу, хорошо набралась, – хмыкнул Вадик. – Есть повод? – Гражданский муж меня бросил. В Америку уехал. – Выходит, свободна? Так я тогда подвалю? – Подваливай… А выпить у тебя есть? – Виски кончилось, а хотелось добавить. – Найдем, – заверил Вадик. Она, путаясь в словах, объяснила мужику, куда ехать. Ладе было необходимо изменить Аполлонову немедленно и в его квартире, ключи от которой он так легкомысленно оставил бывшей любовнице. Как приехал Вадик, она еще помнила. Потом они пили. Занимались сексом. Снова пили. И снова… Две недели слились в одно большое туманное пятно. Очнулась Лада в загсе. Рядом стоял Вадик. – Фамилию какую брать будете? – Фамилию? – она растерялась. Это что, свадьба?! Первая в жизни Лады Воронцовой?! Тот самый день?! Она пыталась вспомнить фамилию Вадика. Похоже, что документы они подавали пьяными. А кто, интересно, устроил это скоропалительное бракосочетание? – Свою оставлю, – пересохшими губами сказала Лада. – Воронцова. – А супруг не против? Вадик расплывчато улыбался. Взгляд у него был расфокусированный. Похоже, что Ладин избранник тоже не осознавал, что у них сегодня свадьба. Кивнул и неловко надел на палец новобрачной кольцо. Лада вздрогнула, когда оно упало на пол. Это было бабушкино кольцо. Выходит, они и к ней успели заехать. Сам Вадик обошелся вообще без кольца. Сотрудница загса ничему не удивлялась. Время было такое. Люди бросали имущество и уезжали за границу. Спешно женились, мгновенно разводились. Причем старики женились почти на девочках, а дряхлые старухи выходили за мачо. Все спешили как-то устроиться, спастись, уехать. – Ты сказала, что беременна, – ухмыльнулся муж, когда наутро после брачной ночи Лада спросила: как такое могло случиться, что их пулей расписали. – Тетка – твоя поклонница. Которая директор загса. «Что я наделала?!» – Она в ужасе смотрела на чужого человека, который внезапно стал ее мужем. Лада его совсем не знала. А когда узнала, то решила как можно скорее развестись. Типичная богема. Бабочка-однодневка, которая живет бездумно, летя на яркий огонь. Чтобы согреться, но, по сути, сгореть. Лада была для Вадика таким огнем. Фигуристка, знаменитость, чемпионка. Муж почему-то был уверен, что у бывшей звезды большого спорта полно денег. – Ты же столько за бугор ездила! Ездила, и что? Лада не была меркантильной, никогда не занималась спекуляцией. Фигурное катание было ее душой, а не источником дохода. И богатства она не нажила, пока была в центре внимания публики и прессы. Что касается Вадика, то он жил от роли до роли, мгновенно все спуская, весь гонорар. Да еще и пил. Лада быстро поняла, что от такого мужа надо избавляться. Она ведь сделала это назло Генке. Надеялась, что Аполлонов узнает от общих знакомых, что сразу после его отъезда Лада вышла замуж, и ему будет больно. А дальше что? У Вадика комната в старой коммуналке в центре. Он рад был оттуда съехать. Они какое-то время могут, конечно, пожить в хоромах Аполлонова, но ситуация двусмысленная. Надо что-то решать с жильем, а Вадик решать не может. Ему все по фигу. И тут тяжело заболела бабушка… Лет десять назад дядя Лады Воронцовой получил квартиру. Он работал на стройке и давно стоял в очереди на улучшение жилищных условий: пять человек ютились в однушке. Чтобы метров дали побольше, Ладу прописали к бабушке. Юная фигуристка тогда начала выигрывать все подряд и ее признали олимпийской надеждой. Дядина жена, ушлая дама, всю жизнь проработавшая в торговле, устроила прописку племянницы, пройдя вместе с ней по инстанциям и слезно объясняя ситуацию. Выклянчивая для олимпийской надежды просторную квартиру. Мол, будет жить, как в сказке, под опекой любящей родни. Но как только квартира была получена, про Ладу родственники забыли. Тетка, которая хотела сделать через Ладу доходное предприятие, перепродавая привезенные из-за границы вещи, быстро поняла, что дело не выгорит. Племянница в этом плане безнадежна: непрактичная. И отстала. С тех пор они мало общались. Лада бабушку навещала, выполняла ее небольшие просьбы, жалела, опекала. Внукам, которых она вырастила, было не до больной старухи. Оба двоюродных брата Лады давно уже выросли, один женился и переехал на другой конец Москвы, другой пока еще жил с родителями в просторной и относительно новой квартире. У каждого была своя жизнь, звонили редко, приезжали еще реже. Умирала бабушка у Лады на руках. Дядя отправился на очередной митинг свергать коммунистов, тетка проворачивала какие-то дела, спешно организовав кооператив. Когда у бабушки случился сердечный приступ, Лада вызвала «скорую», но та все не ехала. Сейчас никто никуда не торопился, ведь управы ни на кого, по сути, не было. – Завещание… – прошелестела бабушка посиневшими губами и сунула руку под подушку. – Возьми…