Он остановился. – Что? – спросил весьма заинтересованный мадьяр. – Почему бы нам не взять это золото до того, как его запас иссякнет? – Даже если мы объединимся, Итиль нам не по зубам. – Сейчас – нет, – согласился Духарев. – Но я готов поклясться: пройдет несколько лет – и это станет возможно. Если мы объединимся. – А если нет? – Если нет, хузары все равно падут. И богатства их достанутся печенегам. Но даже если я ошибаюсь насчет хузар, есть много других земель, которые могут… представлять для нас интерес. Вот я слыхал: ромеи платят булгарам ежегодную дань… – Это не дань! – возразил Такшонь. – Это годовое содержание их принцессы, жены болгарского хакана. – У ромеев так много императоров, что вполне может найтись еще парочка принцесс. – Твой князь – язычник. Ромеи никогда не отдадут дочь императора за язычника! – Что ж, – философски ответил Духарев. – Ты ведь христианин. А киевский князь, я уверен, согласится и на одно содержание. Принцессу ромеи могут оставить себе. Такшонь улыбнулся, а Духарев продолжил, уже серьезно: – Мое слово таково, хакан: я предлагаю тебе союз! И в знак крепости моих слов я готов возвратить тебе сына. Без всякого выкупа! Но и ты должен дать мне залог своего расположения… – Какой? – осторожно спросил Такшонь. – Ты должен отдать мне свою дочь! – Тебе? – произнес с некоторым удивлением хакан угров. – Но ведь у тебя есть жена. И мне говорили, ты христианин, как и я, и не берешь в дом даже наложниц. Меня обманули? – Нет, – качнул головой Сергей. – Все правильно. («Ага! Ты тоже навел обо мне справки».) Я беру твою дочь не для себя, владыка. Я беру ее для моего князя. – А что скажет княгиня Ольга? – Княгиня Ольга не станет возражать, если женой ее сына окажется христианка. «Но главное, – подумал Духарев, – Ольга хочет мира. А дружба с уграми обеспечит нам здесь, на западе, надежный мир… И мы сможем смело двинуть на восток, на вятичей. А затем – на хузар. Свенельд тоже не будет противиться. Ему мало дани на уличах и тиверцах, земли которых он оттяпал у угров. Он хочет заиметь кусок и на востоке». – А если не согласится сам князь? Недавно ты сказал: он уже достаточно взрослый, чтобы сам принимать решения. Что если ему не понравится моя дочь? – Она ему понравится, – улыбнулся Духарев. – Твой сын сказал: его сестра почти так же красива, как моя жена. Такшонь тоже улыбнулся. – Хорошо, – сказал он. – Я согласен. Но ты, воевода Серегей, поклянешься мне нашим общим Богом и жизнью своей супруги, что моя дочь не потерпит в твоей стране обиды! – Я клянусь! – торжественно произнес Духарев и поцеловал маленький золотой крестик, который он уже много лет носил на груди. Единственное, что осталось у него от того мира, кроме кое-каких знаний и снов. – Я принимаю твою клятву! – не менее торжественно произнес Такшонь. – Моя дочь поедет с тобой в Киев. Уверен, что ты выполнишь свое обещание и пришлешь мне сына без всякого выкупа. – Так и будет! – ответил Духарев. В крайнем случае он сам заплатит за мальчишку. А в том, что дочь Такшоня понравится Святославу, он не сомневался. Парень не однажды высказывал свое восхищение Серегиной женой. А девчонка действительно похожа на Сладу. Духарев вчера сам в этом убедился. – Союз? – он протянул руку мадьярскому воеводе. – Союз! – рука дьюлы, такая же мозолистая клешня, как и его собственная, протянулась навстречу. – Союз! – с важностью перевел толмач. Это было последнее слово, которое он произнес в своей жизни. Ладони воинов разъединились… И рука мадьярского воеводы смяла тощую шею толмача… – Слишком важные слова, – на ломаном хузарском произнес Такшонь. – Знаешь ты, знаю я. Достаточно. Через восемь дней посольство отправилось обратно. Духарев вез в Киев подарки от угорского дьюлы. Главным «подарком» была юная княжна – будущая жена киевского князя. Конечно, Сергей рисковал. Не подобало ему выбирать будущую киевскую княгиню. Но он полагал, что достаточно хорошо знает и Ольгу, и Святослава, чтобы рискнуть. Прецедент, впрочем, был. Саму Ольгу точно так же привез из Плескова воевода Олега Вещего. Правда, воевода заранее знал, кого следует привезти. Но кто такая была Ольга с формальной точки зрения? Да никто! Мать ее – ничем не примечательная дочь одного из плесковских старшин, а кто отец – вообще неведомо. То есть ведомо… кому надо. Но официально – безотцовщина. А Духарев везет ее сыну природную княжну. Разве что Свенельд останется недоволен. Вот если бы Духарев привез невесту его сыну, тогда другое дело! Перебьется. Лют, конечно, неплохой парнишка, но о невесте для него пусть позаботится папаша. Глава двенадцатая Предательство Крепость угорского дьюлы давно потерялась вдали. По мысли Духарева, их отряд уже давно должен был выехать на равнину, а узкая – две повозки не разойдутся – дорога все еще виляла по ущельям да перевалам. На такой дороге хорошо врага держать, а путешествовать лучше по тракту. Три сотни духаревской дружины растянулись на полкилометра. Сам воевода ехал в центре, вместе с юной княжной, а возглавлял колонну угорский боярин с типично печенежским именем Кухт. Боярина Такшонь послал с княжной в Киев. Этот же боярин должен был на обратном пути сопровождать сына дьюлы. С Кухтом шли всадники, тоже около трех сотен. Разведку тоже вели они. Духарев не возражал: тут была угорская земля. – Выйдем прямо к Дунаю, – пообещал Кухт. – Так безопаснее, чем на равнине, где нас всяк издалека увидит. Мы ведь не налегке: княжну везем, приданое… В принципе, он был прав, хотя Духарев помнил, что, переправившись через Дунай, они уже через два дня прибыли к Такшоню. Но и то верно, что сюда ехали налегке, большей частью без всякой дороги, иногда еле заметными тропами. Тоже не сами – вел старший отряда, высланного Такшонем навстречу посольству. Но дело было в том, что тот проводник Духареву нравился, а боярин Кухт – нет. И общались они через толмача. По-русски Кухт не понимал, по-хузарски тоже. И еще он все время неприятно скалился: надо полагать, у него улыбка была такая, но Духареву казалось: Кухт толмачу одно говорит, а толмач Сергею – другое. Между собой русы звали Кухта подханком. Будь на то Серегина воля, он охотно отдал бы подханка своим дружинникам: допросить с пристрастием. А вот девочка-княжна Сергею нравилась все больше. Тихая такая, глаза доверчивые. Чем-то она ему напомнила Рогнеду, меньшую дочку полоцкого князя Роговолта. Та, правда, совсем малышка. Прошлой зимой, когда Духарев был в Полоцке (по делам, и друга Устаха заодно навестить), крохотуля забралась Духареву на колени и глядела так, словно Сергей ей родной. Помнится, он тогда пожалел, что не взял с собой семью: его Данка Рогнеде – ровесница. Но Серегину дочь тихоней никто не назовет – сущая оторва. На Духарева вдруг нахлынула грусть: всё он в походах да плаваньях. Со своими и месяца полного провести не получается. Машегу вот хорошо! Его любимая всегда рядом. Хузарин будто почувствовал: подтянулся поближе. – Думы, Серегей? – спросил он по-хузарски. – Есть немного, – ответил Духарев. – Вот и мне тоже что-то не по себе. – Что? – мгновенно насторожился Духарев. – Я двоих отроков послал вперед пробежаться… – Зачем? Там же угорские дозоры! – То-то и оно, что угорские. А моим бы уже вернуться время, а нету. – Может, этого спросить? – Духарев кивнул на угорского боярина. Машег скептически поджал губы. Ему угр тоже не нравился. Но оснований для недоверия не было. Разве мог Такшонь дать в сопровождающие дочери ненадежного человека? – Может, сказать нашим, чтобы брони вздели? – предложил Машег. Духарев поглядел на небо. Нормальное небо, немножко пасмурное. До обеда еще стрелищ сорок проехать можно. Машег понял его взгляд неправильно: – Хочешь по облакам судьбу прочесть? – спросил он серьезно. Вот что значит репутация ведуна! – Нашу судьбу в чужом небе не прочтешь, – отозвался воевода. Но все же прислушался: что там интуиция говорит? Когда столько лет в походах, седалищное чутье обостряется невероятно. И не только седалищное. «Что-то подханок наш слишком оживлен… – подумал Сергей. – Как будто ждет чего-то…» Сразу вспомнилось, что на стоянках угры все время сторонились русов. Как будто получили команду не вступать с ними в контакты. Это было не похоже на поведение угров в крепости Такшоня. Когда выяснилось, что дьюла с киевским воеводой договорились по-хорошему, местные стали относиться к киевскому посольству с подчеркнутым дружелюбием. – Добро, Машег, – согласился Духарев. – С Кухтой я перетолкую. А наши пусть взденут брони. Только незаметно.