– Можно и незаметно, – согласился Машег. – Возы пылят, за пылью ничего не видно. Духарев направился в авангард, к уграм. Угорский боярин – красная шапка, красный кафтан, красные кисти на упряжи – осклабился во весь рот, словно близкого друга увидел. Его ближние всадники посторонились, пропуская киевского воеводу. – Что впереди? – спросил Духарев. Толмач перетолмачил. Угр осклабился еще шире. – Хан Кухт сказал: не беспокойся, рус! Хан позаботится о дочери Такшоня как о своей. Хан сказал: дочери дьюлы Такшоня, должно быть, скучно ехать с русами: даже поговорить не с кем. Веселей бы ей со своими ехать. – Дочь дьюлы едет с нами, – отрезал Духарев. – И она не скучает: учит наш язык, чтобы беседовать со своим мужем без толмача. Я задал тебе вопрос: что впереди? Я хочу знать, хан, когда я увижу Дунай? – Ты увидишь! – заверил хан. – Всё увидишь! Уже скоро! Завтра! Духарев придержал коня, пропуская голову колонны. Ситуация ему не нравилась. Дороги он не знал. У него даже не было возможности контролировать общее направление: местность холмистая, дорога петляет, как пьяный заяц. Юная княжна ехала в окружении русов. Верхом. Рядом, почти касаясь коленом ножки княжны, ехал Понятко. Двадцатисемилетний красавец-варяг, сотник, любимец великого князя киевского, на взгляд Духарева, держался слишком близко от будущей великой княжны. И вел себя, по мнению воеводы, весьма легкомысленно. Любвеобильная душа Понятки взбутетенивалась при виде любой красивой женщины. Разве что с духаревской Сладиславой он вел себя пристойнее. Но тут особая статья. Угорская княжна – тоже статья особая, но Понятко все одно заливался соловьем. В прямом смысле: щелкал и свиристел, закладывая коленца не хуже пернатого певца. Княжна слушала благосклонно. – Сотник! – немелодично рявкнул Духарев. – Ко мне! Понятко мигом оборвал трель и поспешил к воеводе. – Я ее князю везу, ты не забыл? – сурово произнес Сергей. – Так я только повеселить ее хотел! – беззаботно отозвался Понятко. И тут же посерьезнел: – Случилось что, воевода? – Может, и случилось. Машег пару отроков вперед послал – не вернулись. – Давай я сам съезжу, – предложил Понятко. – Отстану, через вон тот взгорок переберусь и обгоню. – Езжай, – согласился Духарев. Понятно был отменным разведчиком, даже лучшим, чем хузары. Ложку изо рта у тебя вынет – не заметишь. Понятко придержал коня, пропуская повозки, а Духарев поскакал вперед, догнал Трувора. Рёрехов племянник ехал в первой тройке своей сотни. Слева – Рагух, справа – Бодай. Рагух и Бодай дискутировали, Трувор слушал. Тему для дискуссии ветераны выбрали весьма интересную: прикидывали, как и где можно расположить засаду, чтобы ударить по посольству. И сколько у врага должно быть воев, чтобы обеспечить гарантированную победу. Рагух считал, что при внезапном нападении можно найти местечко, где хватит и пары сотен хороших стрелков. Бодай с хузарином не соглашался. Мол, дружина у русов бронная, а колонна растянулась сильно. Так что при плотности один лучник на каждые два шага получится минимум четыре сотни. А иначе он, Рагух, непременно найдет местечко, где укрыться, и тогда… – Трувор! – позвал Духарев. – Скажи своим молодцам, чтобы взяли под охрану княжну. Умрите, но она должна остаться живой. – Накаркали! – воскликнул Бодай. – Кто нас полюет? Копченые? – Пока неясно, – честно ответил Духарев. – Чую, что-то неладно. – А угры что? – А уграм, гридь, у меня полной веры нет. – Скверно, – вздохнул Бодай. Как всякий опытный воин он терпеть не мог неопределенных ситуаций. – Княжну Понятковы люди охраняют, – напомнил Трувор. – Их куда? – Их – вперед. Пока Понятки нет, я сам их поведу. Как ни высоко он ставил варяжскую молодежь, а все-таки в бою предпочитал более опытных киевских гридней. Понятки все не было. Тревога Духарева усилилась. Он отправил Рагуха, немного разумеющего по-мадьярски, потолковать с уграми, прощупать обстановку. Рагух вернулся ни с чем. Угорский сотник отнесся к хузарину довольно недружелюбно, а рядовые всадники, глядя на командира, тоже на контакт не пошли. Духарев принял решение. Как только караван вышел на взгорок, с которого во все стороны было видно на пятьсот шагов, Сергей отдал своим команду: «Стой!» Духаревские сотни дисциплинированно остановились. Угры продолжали двигаться. Они удалились почти на полкилометра, когда их вожаку наконец сообщили, что русы встали. От подханка примчался посыл: что случилось? Духарев отправил его без ответа. Через десять минут примчался сам подханок Кухт. Рожа малиновая, глаза бешеные. За это время сотни Духарева успели перестроиться. Внутри, вокруг княжны – спешившиеся варяги. Вторым кругом – гридни Понятковой сотни. А хузары Машега, напротив, рассеялись вокруг, держась небольшими группками по два-три всадника. – Что такое, рус? Почему встали?! – выпучив глаза, закричал Кухт. Толмач отстал, но сказанное было понятно и без толмача. Духарев подал коня вперед, наехал на подханка, глянул на него сверху вниз. – Захотелось, – процедил он. – Я велю немедленно ехать! – закричал Кухт на плохом печенежском. – А я велю стоять, – спокойно ответил Духарев. – Я говорю – ты делаешь! Духарев покачал головой. – Я тебя заставлю! – брызжа слюной завопил подханок. Плеть Духарева мелькнула в воздухе, и на физиономии угра образовался багровый рубец. Духареву давно хотелось это сделать, и он решил, что может не отказывать себе в такой малости. Хлестнул легонько. Ударь посильнее – до зубов бы угру щеку просек. Подханок взвыл, схватился за саблю… И обнаружил, что гридни киевского воеводы как-то незаметно оттеснили его угров, и теперь вокруг Кухта одни враги. Тут, как раз вовремя, в круг протиснулся толмач. Его пропустили. – Ты посмел ударить меня! – по-мадьярски прошипел подханок. – Ты меня оскорбил, – жестко произнес Духарев. – Никто не говорит мне: я тебя заставлю, даже мой князь. А ты – никто. Ты – навоз под копытами моего коня. Я позволил тебе быть моим проводником, но ты должен знать свое место, холоп угорского хакана! – Я не холоп! – бешено закричал Кухт. – За такие слова жизнью отвечают! – Ты сказал, – констатировал Духарев. – Мы слышали. Как будем биться: пеше или верхом? Подханка словно ледяной водой окатило: сообразил, что киевский воевода его спровоцировал. Но деться некуда: угрозу все слышали, а за такие слова принято отвечать. Русы подались в стороны, пропуская мадьярских всадников в круг. Те тоже слышали заявление командира. Воевода русов принял вызов. Теперь поединок между начальниками – их личное дело. Запретить его могли только те, кому дуэлянты присягали на верность. Но ни князя киевского, ни дьюлы угорского здесь не было. – Конно, – буркнул подханок. Сергей кивнул. Вооружение у них было примерно одинаковое. У Духарева доспехи и оружие получше, но не настолько, чтобы он получил явное преимущество. – Биться будем там! – Кухт махнул рукой в сторону лежавшей справа от дороги пустоши, покрытой выгоревшей травой и мелкими кустиками. Сразу за пустошью начиналась гряда холмов, но сама она идеально подходила для конной дуэли. – Годится, – кивнул Сергей, и подханок тут поскакал к дальнему краю пустоши. За начальником, соблюдая дистанцию, порысили его ближние воины. Духарев привстал на стременах, огляделся: его гридни стояли как надо. Где же, черт его дери, Понятко? К воеводе подъехал Машег. – Если ты хотел его убить, приказал бы мне, – укорил он. – Ты же воевода! – Не жадничай, – улыбнулся Духарев. – Вот убьет меня, тогда и тебе достанется. – Не шути так! – строго произнес Машег. – Да ладно! Вот то, что Понятки все еще нет, меня действительно беспокоит.