Стражники опомнились, когда на них легла тень всадника. Огромный чужеземец раздвинул их грудью коня. Золотая монета шлепнулась в пыль у ног барабанщика. Стражники тут же забыли о красавице и уставились на золото. Но взять его сейчас было нельзя. Чужеземцу это не понравится. Пожалуется начальству… Впрочем, кто мешает вернуться сюда попозже. Чужеземец спрыгнул с коня. То же самое сделал и его молоденький спутник. Позади возник еще один всадник — из своих. Тоже богатый, вдобавок хаджи. — Делайте свое дело быстрее, — бросил он недовольно. — Господин желает поговорить кое с кем наедине. Стражники поглядели на танцовщицу и сглотнули слюни. Всё понятно. Козлобородый бросил злой взгляд на Богуслава. Ростом он почти не уступал русу. Богуслав в ответ ухмыльнулся нагло, вызывающе. Козлобородый покосился на хаджи… И вступить в перепалку не рискнул. Двое — стражник, которого лягнул Гошка, и еще один — полезли внутрь возка и тут же вылезли обратно. Не будь тут чужеземца и хаджи, они бы непременно порылись в барахле жонглеров и наверняка нашли бы что- нибудь интересное. — Его нет, — сообщили стражники десятнику. Козлобородый уставился на танцовщицу тяжелым недобрым взглядом… Та скромно потупилась. Десятник глубоко вздохнул… Глупо сердиться на девку. Она ляжет с любым, кто даст денег. Кстати, о деньгах… Быстрый взгляд на землю, где только что лежала золотая монета… Лежала… да уже не лежит. Десятника звали Хаттаб ибн Раххим, и сегодня он должен был занять очень важное и очень доходное место начальника караула у полночных ворот. А вместо этого Хаттабу приказали обыскивать рынок. Ох и зол был Хаттаб на маленького ромея… Попадись он ему — собственноручно уши мальчишке обрезал. Сколько же монет падает в чужие кошели, пока Хаттаб ибн Раххим тратит время впустую? Впрочем, он свое наверстает. Десятник стражи развернул широкие плечи, глянул высокомерно на беловолосого чужеземца, задрал бороду и важно двинулся дальше. Беда миновала. Спустя некоторое время Богуслав со спутниками покинули базар. На этот раз одежда Гошки была на самом Гошке. Подмену никто не заметил: яркий наряд всегда привлекает больше внимания, чем лицо того, кто его носит. За господами шагали пешком рабы: спины их ослов гнулись под тяжестью покупок. А еще многие на базаре слышали, как рус пригласил жонглеров к себе на подворье. Многие позавидовали Ахмеду и его семье. Рус богат. Кроме того, он наверняка, как все русы, воин и разбойник. Такие не скупятся. — Это всего лишь подарок, — сказал Богуслав. — Жизнь моего брата много дороже двадцати номисм и пары коней. Гошка немедленно возгордился. Выходит, он стоит дороже отменной морской лодьи. — Я хотел бы, — продолжал Богуслав, — чтоб мы с вами стали друзьями. Хорошими друзьями… - повторил он с нажимом — Дружба такого большого человека, как ты, дорогого стоит, — степенно произнес Ахмед. Рядом со Славкой он уже не казался большим. Так, немолодой муж крепкого телосложения. — Такая дружба — дороже золота, — Ахмед аккуратно взял с блюда виноградину и положил в рот. — Не знаю, чем скромные жонглеры могут отблагодарить за подобный дар. — Я любопытен, — сказал Богуслав. — Вы, свободные люди, странствующие по десяткам земель, многое видите и многое знаете. Если время от времени вы будете делиться со мной, скромным сотником киевского князя и младшим сыном не менее любопытного собирателя диковин боярина Серегея, своими ценными наблюдениями, то радость моя будет полной, а наша дружба будет приносить драгоценнейшие из плодов. А пока… — Богуслав открыл шкатулку и вынул оттуда кожаную полоску с нанесенными красной краской ромейскими буковками и серебряным оттиском отцовской печати. — Эту вещицу можно обменять на деньги у любого из ромейских или венецианских купцов, — сказал Богуслав, протягивая полоску Ахмеду. — Но я бы не стал этого делать, потому что здесь написано, что податель сего является другом протоспафария Сергия, сына Иоаннова. Так в Византии зовут моего отца. И поверь, знают его не только в Византии. На землях ислама наша семья известна меньше, поэтому особенно дороги друзья, следующие заветам Пророка. — Странные слова для христианина, — пробормотал молчавший доселе Мамед. — Я не франк и не ромей, — сказал Богуслав. — Я рус. Мы умем уважать чужую веру. — Все в воле Аллаха, — Ахмед погладил бороду. — Я понял тебя, друг мой Богуслав. Благодарю за оказанную честь. Мы договорились. — О чем это вы договорились? — спросил Гошка чуть погодя, когда Ахмед и его родичи покинули подворье. — Ты не понял? — Брат улыбнулся. — А ты подумай, может, сообразишь. Но если сообразишь — помалкивай! — Он взъерошил Гошкины волосы и вышел в сад. Там, удобно устроившись на шелковых подушках, ждали его Кишка и купец из далекого Багдада, предлагавший обменять привезенные русами меха на легчайший суньский шелк… * * * Они провели в Булгаре полных три седмицы. За это время Ахмед и его родичи четырежды появлялись у них на подворье. Холопы болтали, что хозяину приглянулась танцовщица Хафиза, но Гошка знал, что это не так. После представления жонглеры непременно приглашались в хозяйские покои, но уединялся брат не с Хафизой, а с Ахмедом. Пока они толковали меж собой, Али и Гошка угощались напитками и фруктами и весело болтали, а Хафиза скромно сидела в сторонке, за отдельным столиком. Так было принято в их племени, и Гошке оставалось лишь удивляться законам, которые позволяли женщине делить ложе с другими мужчинами, но запрещали сидеть за одним столом с приятелем собственного сына. Уезжал Богуслав очень довольным. Однако на выезде из Булгара настроение ему порядочно испортили. Глава одиннадцатая СЛОВА, КОТОРЫЕ ЛУЧШЕ НЕ ПЕРЕВОДИТЬ Едва первый воз русов протиснулся через ворота, оттеснив запряженную быками телегу с сеном и едва не размазав по створке отчаянно ругающегося смерда с огромным коробом на спине, как перед лошадиными мордами нарисовался уже знакомый Богуславу по рынку козлобородый десятник. Богуслав насторожился. Он был уверен, что углядеть затерявшегося меж рослыми гриднями Илью почти невозможно. Неужели кто-то донес? История о том, как некий мальчишка порезал полдюжины стражников и сбежал, дошла-таки до эмира. И разгневанный эмир не только выгнал тех стражников, которым досталось от Ильи, но и назначил награду за поимку преступника. Награда была немаленькая и принесла кое-какие плоды. Например, дружки нищего, прибравшего Гошкин кинжал, выдали приятеля, и тот, подвешенный на крюк, живенько выложил, откуда взялся клинок. Теперь вся стража Булгара искала хозяина злодейского кинжала. Одно хорошо: клинок был хоть и хорошей ковки, но, во-первых, довольно простой, малозаметный. Во-вторых — ромейской работы. Это вроде бы подтверждало то, что преступник — ромей. Так что в первую очередь еще раз обшарили ромейские дворы. Никого, естественно, не обнаружили, но поиски преступника не прекратили. Эмир велел — надо исполнять. На всякий случай Илью за пределы подворья не выпускали до самого последнего дня. Оставалось надеяться что и на выходе из города его не признают. Но что здесь делает козлобородый десятник с рынка? Неужели выдал кто-то? Если так, то остается только драться. Причем в положении на редкость невыгодном. Пешими, в тесноте, без брони, с отпущенными луками… Козлобородый рявкнул по-своему. Требовательно. Богуслав толком не разобрал, что именно, но с облегчением угадал главное: речь не об Илье. — Что ему надо? — спросил Богуслав Хватку, который должен был сопровождать караван до лодий. — Он хочет, чтоб мы заплатили десятину, — вздохнул Хватко. — Десятину с чего? — удивился Богуслав. — Со всех товаров, которые мы взяли в Булгаре. — Скажи ему, что мы уже заплатили мыто, когда привезли сюда свой товар. Хватко перевел. Стражник осклабился и пролаял еще одну длинную фразу. — Он говорит: за все товары, которые проходят через Булгар, положено платить десятину. За эти товары десятина не плачена.