– Оксана, – я по-товарищески положил телетайпистке руку на плечо, – помоги мне, сделай доброе дело. Мне надо переговорить с одной девушкой, но так, чтобы ее родители об этом не узнали. – Андрей Николаевич, – она аккуратно скинула мою руку, – что за тайны мадридского двора? – Оксана, ее отец должен быть на работе. Трубку возьмет или мать, или она. Матери представишься ее одногруппницей по институту. Имя можешь любое выдумать, я потом девчонке все объясню. – В какие вы меня авантюры втягиваете, Андрей Николаевич! – кокетливо повела плечиками Оксана. – Какой номер набирать? Трубку у Клементьевых взяла жена Геннадия Александровича. Минут пять, а то и больше, телетайпистка выслушивала ее с кислым выражением лица. – Хорошо, я все поняла, – закончила разговор Оксана. Я вопросительно посмотрел на нее. – Вы все слышали? – сухо спросила телетайпистка. – Она меня сейчас за комсомольское собрание пропесочила. Ее дочке там за какой-то проступок втык давали, и никто из однокурсников за нее слова не сказал. Андрей Николаевич, пожалуйста, больше меня в свои авантюры не втягивайте. Я еще от гневных мамаш нотации не слушала. Извинившись за Клементьеву, я вернулся в кабинет. – Андрей, – сказал Иван, – звонила какая-то женщина, просила тебе передать, что дочка, о которой ты интересовался, ночевала у родителей. Я посмотрел на Айдара. Он легким кивком головы дал понять: звонила Наталья. – Все, по домам! – скомандовал я. На выходе из райотдела я краем глаза уловил движение у гаражей. Небольшая мальчишеская фигурка. Подросток. Я быстро осмотрелся по сторонам и свернул в его сторону. – Здравствуйте, дядя Андрей! – поприветствовал меня мальчишка. – Елки-палки! – выругался я. – Ты совсем с ума сошел? Как ты по чужому району до отдела дошел? К тебе местные хулиганы не подкатывали? – Нет, – засмеялся Саша Клементьев. – Возле трамвайной остановки двое хотели остановить, но я от них убежал, а здесь, у райотдела, ко мне местные подходить побоялись. – Давно меня ждешь? – С часок, наверное. У меня к вам письмо, – он протянул сложенный квадратиком листок. – Прочитал, пока вез? – строго спросил я, разворачивая послание. – Прочитал, – с улыбкой ответил он. Письмо было написано женской рукой: «А.Н.! Я завтра позвоню в 15.00, пожалуйста, будь на месте. С.К.». – Пошли на остановку, я тебя провожу, – предложил я. – Что у вас вчера дома было? – То же, что и на прошлой неделе. Отец кричал: «Лучше бы я тебя, проститутку, в колыбельке удавил!» Мать на него кричала: «Не смей пьяный детей воспитывать!» Светке досталось по первое число. Мама не смогла отца удержать, и он Светке прямо в ухо кулаком зарядил. Говорит, что не хотел, но у нее ухо распухло, как пельмень, синее стало. – Как же она в институт с таким ухом пошла? У нее же сегодня комсомольское собрание. – Кремом тональным синяк замазала, волосами прикрыла и пошла. Дядя Андрей, да ты за нас не беспокойся, мы уже привыкли к скандалам. Светку жалко, ей иногда здорово достается. Сама виновата, нечего выделываться. Специально иногда папу доводит до белого каления, а потом из дома убегает. – Тебе тоже перепадает? – спросил я участливо. – Бывает. За оценки ремнем достается. Как родительское собрание в школе, так хоть за Светкой следом убегай. Дядя Андрей, я решил, что когда вырасту, своих детей ни за что за оценки бить не буду! – Не забудь свои слова, когда вырастешь. Твой отец, когда в школе учился, наверняка так же думал. Я дождался трамвая, посадил Сашу в вагон и пошел домой. Завтра мне предстоял трудный день. Глава 11. Карабут! В пять утра из Кировского района до вокзала добраться можно только пешком. Общественный транспорт еще не работает, а такси с началом антиалкогольной кампании перестали выходить на линию по ночам. Таксистам просто нерентабельно стало обслуживать ночных клиентов. Работая в третью смену, они, палец о палец не ударив, без всякой магии и колдовства полную выручку делали уже к двенадцати ночи. Как-то один таксист, подвозивший меня из аэропорта, признался: «Никогда мы так кучеряво не жили, как с началом перестройки. Дай бог доброго здоровья Михаилу Сергеевичу!» Михаил Сергеевич на такси не ездит и не знает, что его «сухой закон» работает не на благо населения, а на карман барыгам и спекулянтам. Открытый еще в начале прошлого века закон соответствия цены и объема гласит: как только на рынке образуется дефицит товара, так на этот товар автоматически повышается цена. Советские таксисты политэкономию не учили, но в особенностях оборота дефицитных товаров разбирались не хуже Карла Маркса. Каждый вечер они с «черного хода» в винный магазин затаривались водкой или, на худой конец, крепленым вином. Бутылка водки стоит десять рублей, после закрытия винно-водочных магазинов ее цена автоматически взлетает до четвертного. Итого пятнадцать рублей с каждой бутылки водки. За вечер таксист продает минимум пять пузырей. Спрашивается, на фига ему по ночам по городу ездить, бензин зря жечь? Он не сходя с места, со стоянки такси или с условной «точки» за два-три часа и план для таксопарка сделает, и себе на хлеб с маслом заработает, и бензин для поездок на дачу сэкономит. В областном УВД о проблемах с транспортом знали и решили их самым разумным путем. Ранним утром седьмого мая по заранее разработанным маршрутам прошли служебные автобусы и собрали выдвинувшийся к остановкам личный состав. За мной автобус приехал на соседнюю остановку, но это ерунда! До остановки я дошел за десять минут, а пешком до вокзала плелся бы не один час. В салоне автобуса я плюхнулся на заднее сиденье, рядом с Горбуновым. В руках у него был завернутый в материю согнутый в кольцо узкий предмет. – Что это? – спросил я, ощупывая загадочное кольцо. – Шланг с собой взял, – на ухо шепнул мне Иван. – Какой еще шланг? – я вытащил наружу кончик закольцованного изделия. Это действительно был кусок резинового водопроводного шланга, в который для прочности и веса затолкали отрезок металлического тросика. – Что-то напоминает, – пробормотал я. – В комнате вещественных доказательств на время взял, – признался Горбунов. – Помнишь драку у винного магазина в прошлом месяце? Оттуда дровишки. Какой-то нетерпеливый гражданин этим «шлангом» себе дорогу к прилавку пробивал. – Ты форму старую надел? – спросил я, вернув кончик шланга под материю. – Чую, будет сегодня славная буча! Я прошлогодний китель надел, изорвут его в клочья, так не жалко. До вокзала ехать полчаса. Время утреннее, самый сон! Я откинулся на сиденье и закемарил. В том, что нас ждет жесткое противостояние с цыганами, никто не сомневался. Все разговоры про выдержку и самообладание – это так, для приличия, для красного словца. На самом деле как только словесная перепалка между ментами и цыганами перерастет в физическое соприкосновение, тут же начнется неконтролируемая драка. И дело тут не в цыганах и не в милиционерах. Драка – это неизбежный результат столкновения двух сторон, имеющих разные цели, помноженный на мгновенно возникающую личную неприязнь. «Сегодня будет славная буча! – думал я сквозь дремоту. – Сегодня одними оторванными погонами не отделаемся». На железнодорожном вокзале было безлюдно. Всех пассажиров, кроме ожидающих посадки на поезд Алма-Ата – Томск, удалили на привокзальную площадь. Буфеты закрыли, в окошечках круглосуточно работающих касс появились таблички «Перерыв». Отъезжающих пассажиров выстроили в нестройную колонну. Они должны были произвести посадку в первую дверь первого вагона, а там уж разобраться по составу, кто куда купил место. У входа на вокзал выстроились машины «Скорой помощи». Даже пожарную автоцистерну подогнали. Возле нее прохаживались пожарные в военной форме. Гражданским огнеборцам участие в предстоящем карантине не доверили. На перроне штабные офицеры построили всех приехавших милиционеров в две шеренги, проверили явку личного состава. По команде Орехова участники предстоящей обороны вокзала разбились на тринадцать групп заслона, резерв и шесть мобильных групп. Количество групп заслона соответствовало количеству выходов из трех пассажирских вагонов, идущих в конце поезда. Мобильные группы должны были прикрывать все остальные пассажирские вагоны со стороны перрона. Резерв из десяти человек Орехов планировал бросить на место возможного прорыва. Старшим групп заслона тыловики под роспись раздали баллончики со слезоточивым газом «Черемуха». Я свой баллончик тут же отдал Айдару. По моему личному плану он должен был действовать во второй линии, прикрывая нас с Горбуновым. Меркушину я отвел роль оперативного резерва. – Ну что, готовы? – осмотрев свое воинство, спросил Орехов. – Состав прибывает через десять минут. Где наши «больные»? Из вокзала на перрон вышли двое небритых, одетых в рабочие куртки мужика. За ними следом – врачи в белых халатах, санитары с носилками, железнодорожные служащие в синей форме. – Про гостя номер один все помнят? – спросил Орехов. – Смотрите не упустите его. Под «гостем № 1» был зашифрован прибалтийский корреспондент. Сколько нам говорили про него, но никто так и не разъяснил, что же с ним делать при встрече. Я так понял, что если у корреспондента будет с собой фотоаппарат, то его надо ненавязчиво разбить, а самому агенту ЦРУ пару раз врезать по печени, чтобы на всю жизнь запомнил наше сибирское гостеприимство. – Ну что, пошли? – спросил Васильев. Ему, начальнику ОУР Кировского РОВД, доверили руководить всеми силами со стороны подъездных путей. – Пошли, ребята! – отозвался Лиходеевский. В руке у него, как у фокусника, буквально из ниоткуда появилась телескопическая миниатюрная дубинка М-65. Где он ее достал? Я такую дубинку только в школе милиции, в кабинете спецтехники видел. Медленно, нудно и тягуче (как дни в больнице) потянулись минуты ожидания. Я сунул в зубы уже десятую сигарету за утро, прикурил и вспомнил Верх-Иланск. «Как там спокойно жилось! Ни цыган, ни вокзалов. Кража двух кур – уже событие, а здесь что ни день, то десяток преступлений, только успевай раскрывать». – Разбились на группы! – крикнул с перрона Орехов. – По радиосвязи сообщили, поезд подходит! На перроне засуетились основные группы прикрытия. Мы и оперативники из Ленинского РОВД разбрелись вдоль железнодорожного полотна. У нас была вторая линия обороны: вначале цыгане попробуют высадиться на перрон и только потом откроют двери с противоположной стороны вагонов. С нашей стороны будет шесть дверей, по две на вагон, и еще один выход с торца последнего вагона. Мой вагон предпоследний. Мой выход второй от головы состава. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, будут блокировать первый выход из последнего вагона опера из Ленинского отдела. Косте Лиходеевскому достался мой же вагон, но передние двери. – А-а-а! – завопил кто-то на перроне. Все как по команде посмотрели в его сторону. Кричал один из «больных». – Вот вам, падлы легавые! – вопил «зараженный» гражданин. – Прощай, Родина! Товарищи, не поминайте лихом! Хрен вам всем, козлы! Умру, но не забуду мать родную! Мужик в спецовке сунул два пальца в рот, и из него фонтаном изверглась кровавого цвета жидкость. «Падай на землю, сволочь!» – закричали на «зараженного» менты. Мужик нехотя лег в кровавую лужу. Второй «зараженный» без лишних напоминаний присел на корточки. Его тошнило более интеллигентно. Отфыркиваясь и посвистывая, поезд Алма-Ата – Томск въехал на станцию. Операция «Карантин» началась, и началась не так, как запланировали: состав проехал метров на двадцать дальше, и нам рысцой пришлось догонять наш вагон. В промелькнувшем купе проводников я заметил два испуганных женских личика. Понятно, они на станции выходить из своего укрытия не будут. Цыгане сами откроют двери. Наверняка у них давно припасены нужные ключи. Как и предположил Орехов, высадку люли попытались осуществить со стороны вокзала, там, где было удобнее выходить из вагонов. Дело здесь вот в чем: в каждом тамбуре есть подвижная площадка, прикрывающая в пути ступеньки вагона. В закрытом положении она находится вровень с перроном. С нашей стороны цыганам, чтобы спуститься на землю, придется площадку открывать или прыгать с нее с высоты метра полтора, не меньше. Через окно в тамбуре мы видели, как у дверей столпились женщины в цветастых нарядах. По плацкартным купе суетились смуглолицые мужики. Цыгане, и мужики, и женщины, курили в вагоне и выбрасывали окурки в открытые форточки прямо на насыпь. Один окурок попал в Меркушина. Он отряхнул рукав, выругался и на время пропал из моего поля зрения. А с той стороны вагонов уже кипела буча! – Пустите меня к почтовому ящику! – орал какой-то невидимый пассажир. – Мне письмо сбросить срочно надо! – На следующей станции сбросишь, у нас карантин! – Вы на меня посмотрите, уроды! Я что, на цыгана похож? – Ты сейчас за урода ответишь! – Не бейте меня, смотрите, на мне трусы надеты! Цыгане трусов не носят. Я русский, просто загорел на юге.