– В мыслях не было к тебе приставать, – побожился я. – Не выкручивайся, я помню, как ты на меня смотрел. Ты был первым мужчиной, который так откровенно меня рассматривал. Да черт с ним, смотрел и смотрел, я не об этом. Скажи, что ты по поводу моего парня думаешь? Он все вам выложил, ничего не утаил? – Ты про Жихарева спрашиваешь? Я не дал ему углубиться в интимную тему, а вот в институте он, похоже, прошедшую ночь в красках описал. На мой взгляд, лучше бы ты с Андреем дружбу водила. Или с Сергеем, у которого мать в торговле работает. – Понятненько, – протянула она. – К тому, что было, он добавил свои эротические фантазии, и мне теперь одна дорога – побыстрее из института уматывать, пока меня на весь город не ославили. Почему все мужики такие болтливые? Как добьются своего, так обязательно надо перед друзьями похвалиться. Нездоровый коллективизм. Ничего нельзя в тайне сохранить. – Не люби болтуна – не породишь слухов. – А ты не болтливый? На тебя можно в трудную минуту положиться? Скажи мне честно, Андрей, если меня из дома выгонят, к себе пожить возьмешь? – Чего-чего? – изумился я. – Того-того! – передразнила она. – Не прикидывайся, что не расслышал или не понял, о чем я говорю. Ты думаешь, я не знаю, что сейчас дома будет? Отец выпьет рюмку-другую и станет меня по всей квартире гонять. Мать заступится. Пока они будут спорить, я успею из дома убежать. Раньше я у бабушки отсиживалась, а сейчас ее нет, друзей нет, вместо подруг – одни сволочи. Остаешься только ты. У тебя же сейчас жены нет, приютишь меня на время, пока пыль уляжется? – Я вижу, ты недурно осведомлена о моем семейном положении, – обескураженно ответил я. – Чего там, осведомлена! Отец как в Верх-Иланск съездит, так о тебе разговоров на весь день: от этой ушел, с той не ужился… Родители на свадьбе у Наташи Антоновой были, говорят, ты даже в ЗАГС не пришел. Обиделся, что ли? – Пошли, – отрезал я. – Рандеву окончено. – Никуда я не пойду, пока ты мне не ответишь. Я встал, подошел к окну, посмотрел на крыши соседних домов. – Отец давно пить начал? – не поворачиваясь, спросил я. – Давненько, – невесело вздохнула она. – Как придет с работы, у него один разговор: «Я устал, мне надо стресс снять». Рюмка-две, и начинает меня жизни учить. Будешь с него пример брать, таким же станешь. – Как брат поживает? – Как поживает? – усмехнувшись, переспросила она. – Маленький он еще. У него пока кораблики и пираты на уме. Год-два пройдет, и он вступит в стадию «девочки, сигареты, портвейн». – Наоборот, Света. Мальчики взрослеют в обратном порядке: вначале сигареты, в финале – девушки. – Зачем ты про Сашу спрашиваешь, отвлечь меня хочешь? Сам-то в тринадцать лет чем занимался? – Мне было легче. У меня в тринадцать лет отец не выпивал. Он и сейчас не пьет. – Пьет не пьет, какая разница? Сам же говорил, что никогда не мог с родителями общий язык найти. Они тебе когда курить разрешили? – Никогда. До тех пор, пока я не уехал в Омск, я при родителях не курил. – Андрей, – жалобно позвала она, – я же серьезно спросила. Если меня из дома выгонят, я могу к тебе прийти? Я обернулся. Чем меньше оставалось времени до встречи с отцом, тем больше Светлана сжималась, словно из нее частями выпустили избыточный воздух. Уменьшившись в объеме, Света стала похожа на ту прежнюю девчушку, с которой я откровенно болтал на кухне три года назад. «Куда только подевалась вся напускная вульгарность? – подумал я. – Какие дивные метаморфозы! Куранты на Спасской башне пробили час «икс», и, как по мановению волшебной палочки, распутная девка растворилась в кабинете, а вместо нее за столом осталась сидеть запуганная девчушка, которая зачем-то накрасилась, как вокзальная буфетчица». Мне стало по-человечески жалко Свету, но лезть в чужую жизнь я не собирался. Сами как-нибудь разберутся. – Пошли, – негромко сказал я. – Не будет тебя сегодня отец воспитывать. Чего на тебе злость вымещать, если поезд ушел? Поздно уже крыльями хлопать. О будущем думать надо. – Если я сегодня таблетками отравлюсь, моя смерть на твоей совести будет. – Перед тем как травиться, напиши записку, что это я в твоей смерти виноват. Мне показалось, что она готова разреветься. Жизненный опыт подсказывает, что если у женщины от обиды задрожали губы, то слезы уже на подходе. – Ты про записку не забудь, – глядя Свете в глаза, сказал я, – а то ведь нехорошо получится – в твоей смерти виноват я один, а подумают на родителей. Все, хватит нюни распускать! Пошли ко мне объяснение писать. Дверь в кабинет рывком распахнулась. На пороге, во всей своей красе, стоял Геннадий Александрович Клементьев. По его раскрасневшемуся лицу было понятно, что перед поездкой он успел приложиться к бутылке. – Вот вы где! – воскликнул Клементьев. «Вовремя! – подумал я. – Еще немного, и я не знал бы, куда ее девать. В город одну отпускать ни то ни се – предчувствия дурные, а к себе вести… Нет уж, пускай сами разбираются!» – Вы все, закончили? – обдав меня водочным перегаром, спросил Клементьев. – Осталось письменное объяснение получить, – ответил я. – Завтра допросите, а сегодня мне надо во всей этой истории разобраться. А ну-ка, Света, встань! Геннадий Александрович придирчиво осмотрел дочь с ног до головы, словно проверял, не растеряла ли она за день одежду, не лишилась ли руки или глаза. – Иди вниз, машина у подъезда, – приказал он дочери. «Если она сейчас вместо его служебной «Волги» рванет во дворы, а ночью ко мне придет, вот так история будет! Не дай бог таких испытаний! Геннадию Александровичу Света, какая бы она ни была, все равно дочерью останется, а он на меня потом все свои родительские промахи вывалит, во всем меня обвинит: и в том, что было, и в том, к чему я никакого отношения не имею». – Пойдемте ко мне, – предложил я. – Это чужой кабинет, пора его освободить. Мы вышли в коридор. Светлана без лишних напоминаний, покорно, как овечка на заклание, пошла вниз. Клементьев проводил ее долгим взглядом, достал сигарету, прикурил. – В этом деле никаких подводных камней нет? – спросил он. – Завтра сам лично «отказной» сделаю, – заверил я. – Если надо будет, с прокурором договорюсь, объясню, что к чему. – Не то ты говоришь, Андрей, не то, – прервал меня Клементьев. – Надо сделать так, чтобы Светка в этом деле вообще не фигурировала. Надави на этих щенков, пусть дадут показания, что она ушла с гулянки еще до того, как этот ухарь окочурился. Пойми меня правильно. В последнее время на меня в областном УВД зуб точат, ко всему придираются. Если дойдет до генерала слух, что моя дочь замешана в темной истории, он взбесится на ровном месте. Отправит меня в ссылку в какую-нибудь дыру вроде Верх-Иланска. Ты сам был в таком положении и должен понимать, что такое из областного центра в тьмутаракань вылететь. Поработай с этими сопляками, ночь длинная, к утру заговорят как надо. – Геннадий Александрович, – не задумываясь, ответил я, – я сейчас этих пацанов выпущу, а вы куда хотите, туда их и везите. Можете их в Заводском отделе до утра продержать, а можете до конца недели у себя оставить. Я ничего переписывать не буду. – Вот так всегда, – нехорошо усмехнулся Клементьев. – В радости друзей полон дом, а в беде положиться не на кого. Я вижу, ты позабыл, кто тебе в трудные времена поддержку оказал. Я, честно говоря, считал тебя своим другом, а ты оказался дерьмом. Он отшвырнул недокуренную сигарету на пол и ушел на лестницу. «Если Светка вечером придет, оставлю ее у себя, – решил я. – С папашей ее моя дружба закончилась, а девчонку жалко». Не прошло и получаса после ухода Клементьева, как меня вызвал к себе начальник райотдела. – Что там у тебя с Клементьевой? – мрачно спросил он. – Ей помочь никак нельзя? – Николай Алексеевич, – я картинно развел руками, – вы – начальник милиции. Одно слово, и я принесу материал по факту смерти гражданина Грибанова вам. Что хотите с ним, то и делайте! – Что ты заводишься с полоборота! – дернулся Малышев. – Один пришел, руками размахивает, другой гримасничает, как пьяница перед зеркалом. Я тебя по-человечески спрашиваю: там все глухо, просвета нет? – На нее показания дают все, кто присутствовал в квартире в момент смерти Грибанова. Как им Клементьев собрался рот заткнуть? Они уже в институте в деканате все рассказали, а мы – так, последняя инстанция, от которой ничего не зависит. Отказной я сделаю, с прокурором поговорю. – К прокурору не суйся, лучше с замом поговори, чтобы отказной подписал. У нашего прокурора с Клементьевым какие-то личные счеты. Как узнает, что его дочка с мертвецом в одной машине по городу каталась, так специально дело возбудит, чтобы ему нервы потрепать. Ты про аналитическую записку для Комарова не забыл? – Помню я про графа Монте-Кристо, помню! – С чего это ты его графом стал величать? – Бледный он, как Эдмон Дантес после трех пятилеток в замке Иф. Николай Алексеевич, так я пошел? Мне, кроме отказного и справки, еще один материал проверить надо. – Иди, иди. За Клементьева не беспокойся, станет возбухать, я его успокою. История со Светой Клементьевой продолжилась и после рабочего дня. Часов около десяти в дверь моей комнаты в общежитии настойчиво постучали. Готовый ко всякому обороту дела, я открыл дверь. Марина! Вот так подарок. Не ожидал, ничего не скажешь. – Андрей, ты что, не можешь людям помочь? – с порога начала она. – Где-то ты прыткий, а где-то в кусты прячешься? Чего тебе стоит, вели своим операм протоколы переписать. Зачем девчонке жизнь губить? Ее теперь из института выгонят, из комсомола исключат. Ты этого хочешь? – Марина, ты с кем приехала: с мужем или на такси? – повеселев, спросил я. – Оставайся у меня. Мужу скажешь, что до утра со мной спорила, но ничего не получилось. Мариночка, любовь моя, как же я соскучился по тебе! Я притянул бывшую невесту к себе, попытался поцеловать в губы. – Идиот! – вырвалась она. – Я к тебе по делу приехала, а ты… – Марина! – отрезал я. – Запомни, я в тюрьму ради дяди со стороны садиться не собираюсь. Если вам с Клементьевым надо, то сами и меркуйте, а меня в подсудное дело не втягивайте. Сейчас не те времена, чтобы протоколы переписывать. – Как знаешь! – Марина, не попрощавшись, выскользнула прочь. Я закурил, посидел, подождал, не придет ли еще кто-нибудь на ночь глядя. Желающих походатайствовать за Светлану Клементьеву больше не было. Около полуночи я лег спать и проснулся через два часа. «А чем у меня сегодня Меркушин целый день занимался? За студентами он не ездил, на совещание не ходил. А, вспомнил, он сегодня отдыхал после суточного дежурства. Благоденствовал». Я быстро собрался и по темным подворотням напрямик вышел в соседний двор, где была единственная в округе телефонная будка. Подсвечивая зажженной спичкой, я набрал пятизначный номер. После шестого гудка раздался голос заспанной Натальи: – Алло! Кто там, кого надо?