В девятнадцать лет Хоши на три года опережал остальных. Хоши был блестящим учеником. Его имя означает «звезда». В школе он всегда был лучшим, он перепрыгивал через классы, как другие прыгают через ступеньки. Его принимали в лучшие школы, и каждый раз он был лучшим выпускником. Ради этого он много трудился. Больше других. Все твердили ему, и родители, и учителя: каждый обладает талантом, который надо развивать; чем больше твой талант, тем больше надо его развивать. Дар – это ответственность. Хорошенькая девушка должна ухаживать за собой, спортсмен должен тренироваться, художник должен творить, гений должен изобретать. Едва достигнув совершеннолетия, Хоши стал лучшим в своем выпуске Высшей школы смежных наук Токийского университета. Он считался одним из крупнейших специалистов по энергетике, как по атомной энергии, так и по той, которую производят тепло солнца, сила ветра, ядерная реакция в звездах или вулканическая лава. Хоши недосуг было развлекаться. А когда он раз в неделю себе это позволял, то напивался вечером, быстро вырубался, спал как убитый, а наутро рано вставал и снова шел работать. Будущее Хоши было ясно предначертано. От нескольких крупных компаний ему поступили предложения, отвечающие его запросам. Хоши ни о чем не задумывался. Ему будут хорошо платить. Он сможет удачно жениться. Хотя иногда ему казалось, будто он чувствует что-то такое, чего не чувствует больше никто. * * * В то утро у Хоши было назначено собеседование в Мацуэ, на западе Японии, он устраивался на работу, и роскошный контракт должен был обеспечить его до конца дней. Он выехал заранее, он всегда выезжал заранее, но между Тоёокой и Йонаго у него сломалась машина. Он не мог двигаться дальше. Он вылез из машины, прошел немного вперед, спустился с невысокого песчаного откоса у обочины и отправился за подмогой. Позже Хоши поймет, что он забрел в дюны Тоттори, этой странной японской пустыни шириной в шестнадцать километров, где дюны иногда бывают так высоки, что среди них легко заблудиться, особенно когда поднимается ветер. В тот день поднялся ветер. Хоши заблудился и скитался несколько часов. И внезапно сквозь тучи песка различил – и глазам своим не поверил – странные неподвижные силуэты. Лис. Маленький мальчик. Самолет. Позже Хоши узнает, что художники создают в дюнах Тоттори песчаные статуи. Эфемерный музей под открытым небом. Но тогда он просто стоял, зачарованный этими мерцающими золотистыми фигурами. Рядом с песчаным самолетом лежала книга. Настоящая книга. * * * Разумеется, Хоши, как все японцы, слышал про сказку о Маленьком принце, название которой здесь перевели как «Человечек, спустившийся с неба» – чтобы не оскорбить императорскую семью. Он знал, что этой книге и ее автору-французу посвящен музей в Хаконе, там воссоздали улицу Лиона, родного города писателя, розовый сад, замок, где он провел юность. Помнил он и мультфильм своего детства, там главный герой, очень похожий на Маленького принца, спускался на Землю вместе со своей птицей Свифти, чтобы помогать людям. Но сам он эту книгу до того ни разу не открывал. Хоши сел и начал читать. И, как ни странно, все сделалось неважным, его больше не заботили ни сломанная машина, ни собеседование, после которого он был бы обеспечен до конца жизни, ни ветер, который сдувал песчаную шерсть с лиса, лепестки с роз, шарф с Маленького принца, дул до тех пор, пока персонажи не рассыпались. Хоши читал и понимал. Понимал, что ему недостаточно этой маленькой пустыни. Назавтра он улетел в Тарфаю. Он провел в Сахаре полтора года. Немного поработал в оазисах, в городах-призраках, которые рождаются и умирают в зависимости от того, что находят под песком – золото, уран, нефть. Однажды в Порт-Судане Хоши разговорился с вождем племени. Разоткровенничался, рассказал о своей прежней жизни, о дипломе инженера. Дослушав, вождь указал на какую-то невидимую точку за морем. Там, на одном из рукотворных островов в Красном море, требовался кто-то, кто ремонтировал бы и обслуживал самый большой в мире маяк – маяк Джидды. Маяк, что освещает дорогу у входа в пустыню тысячам миллионов паломников. XXXVI Лифт поднимает на вершину самого высокого в мире маяка ровно за пятьдесят три секунды. Ничтожно мало в сравнении с долгими часами томительного ожидания среди военных, таможенников, полицейских и монахов до того, как попадешь в Джидду. Обычный мир аэропорта. Возвращение в муравейник! Возвращение к обычной жизни? Обычной? Обычное ли это дело – взбираться на самый высокий в мире маяк у ворот страны, где женщины (и Анди тоже) с головы до пят закутаны в покрывала, а лайнеры целыми контейнерами выгружают паломников, которые направляются в пустыню? Сделалось ли безумие мира обычным делом? Двери лифта открылись, и мы оказались в идеально круглой камере белого маяка. Отсюда открывался вид на искусственную дамбу, которая вдавалась в Красное (в тот вечер оно было черным) море, на суда и на причалы, которые паломники брали штурмом, на вереницы машин, грузовиков и автобусов, тянувшиеся к Мекке, – до нее было меньше восьмидесяти километров. * * * Хоши нас ждал. На кончике носа у него сидели очочки, которые он, увидев нас, сдвинул на макушку. Бритая, как у буддийских монахов, голова. Здесь, на вершине маяка, он напоминал ученого, изучающего под микроскопом миниатюрный мир, раскинувшийся внизу. Первое мое впечатление – это первый из членов «Клуба 612», в котором я не заметил ни малейших признаков безумия. Смотритель маяка указал на покрывало Анди: – Можете снять. Вы у меня в гостях, никто к вам с этим приставать не будет. Проявляя очаровательную смесь ближневосточного гостеприимства с азиатской отстраненностью, он предложил нам попробовать разложенные перед ним сласти: – Прошу вас, угощайтесь. Лакомка Анди набросилась на рожки с миндальной начинкой, а Хоши, глядя вниз, на набережные в ста сорока метрах внизу, нажал на зеленую кнопку. Мы рассказали о наших странствиях, о визитах на Манхэттен, в Сальвадор, на Оркнейские острова. Хоши слушал внимательно, не прекращая наблюдения за набережными. Он явно годами не получал никаких вестей от Око, Сван, Мойзеса и Изара. Хоши нажал на красную кнопку. Мы перешли к нашим версиям (Анди вытащила свой исчерканный листок). Сент-Экзюпери убил в себе ребенка. Преступление совершила роза под влиянием страсти. Самоубийство. Хоши слушал молча, с легкой улыбкой. Бесстрастно, точно судья. А потом нажал на зеленую кнопку. Три раза. Маяк Джидды ослепительно сиял. Анди, не дожевав последнего печенья, спросила: – Что это вы все на кнопки нажимаете? Вызываете саудовскую тайную полицию? Хоши посмотрел на темное море. – Иногда по ночам, – сказал он, – маяк Джидды можно увидеть с африканского берега, из Судана, из Египта, из Эритреи, больше чем за двести километров отсюда. А знаете почему? Он нажал на красную кнопку. Два раза. Анди ничего не ответила. Я тоже. – Маяк освещают не лампочки, а огоньки, – объяснил Хоши. – … – Тысячи огоньков. – Я… я не понимаю, – пробормотала Анди. – И понимать нечего, такой уговор. Каждый огонек – это паломник, прибывший морем паломник. Отсюда я прекрасно могу их сосчитать.