— Заткнись. Сейчас для тебя самое лучшее — заткнуться. Кто-то еще в курсе? — Да. — Издеваешься? Кто? — Марк Фарель. — Превосходно. Вот уж выбрал, так выбрал — худший из журналистов… — Но не создает проблем. — Это начинает слегка напоминать беседу двух мафиози… Ладно, расскажи, как, по-твоему, заставить замолчать такого писаку, как он? У Матиаса не было другого выбора, как рассказать все с самого начала. А начало было положено в конце 2011 года… 31 Фарелю повезло — день сложился как нельзя удачнее. Обен же, в свою очередь, считал минуты до конца рабочего дня, просто пытаясь не взорваться. Балансируя на кромке крыши террасы уголовной полиции 93-го с видом на город, он докуривал сигарету. У него разболелось левое ухо. Телефонный разговор с Лорой снова скатился к драме и угрозам. Его мозг еще кололи слова «расставание» и «ребенок остается со мной». Выбросив окурок, Обен посмотрел, как тот падает. «Это мог бы быть я», — сказал он сам себе. Прикинул расстояние, отделяющее его от земли. Не так уж и высоко. В лучшем случае он сломал бы себе ногу и всего лишь выставил себя на посмешище. Матиас почувствовал, как грудь его сжимается. Специалист из службы психологического оперативного обеспечения подсказал простое упражнение, которое нужно делать, когда ощущение удушья становится слишком сильным. Следует поискать в памяти спокойное место, защищенное от любых огорчений и любого напряжения, место идеального отдыха, в котором он мог бы спрятаться и подвести итоги. Обен так его и не нашел. Он отступил на шаг. Измучившись морально, решил утомить свое тело в спортивном зале. Не служебном, разумеется, — продуманно расположенный в подвальном этаже между раздевалками и парковкой, казенный зал вмещал только три мата, придвинутых один к другому и из-за протечки в туалете второго этажа пропитанных водой, смешанной с мочой. Да уж, тут полицейские пребудут в отличной форме… Закинув на плечо сумку, Матиас уже собирался сесть в машину, когда его окликнул какой-то мужчина. — Лейтенант Обен? Вопрос, на который не ожидалось ответа. Он и не стал отвечать, недоверчиво глядя на своего собеседника. — Здравствуйте, я Марк Фарель, и мне хотелось бы попросить несколько минут вашего времени, если это возможно. У полицейских вызывают внутреннюю тревогу три вида людей: адвокаты, правонарушители и журналисты. В порядке возрастания. Этот же, безусловно, принадлежал к третьей категории. Тесный коричневый костюмчик, темные волосы взлохмачены, под мышкой каска для скутера. Лейтенант наивно подумал, что сможет отмахнуться от него. — Нет времени — извините; оставьте свои координаты в приемной, сегодня в течение дня я свяжусь с вами. Затем Матиас быстро сообразил, что тот назвал его фамилию и звание и что поджидал его снаружи, вместо того чтобы просто-напросто явиться в секретариат. Может, все-таки имеет смысл найти минутку и выслушать его? Закинув сумку в салон машины, Обен повернулся к журналисту: — Хорошо, у вас пять минут. * * * В задней комнате одного из немногих кафе города двое мужчин сели за стол и теперь находились друг напротив друга. Журналист показался ему знакомым. — Неважно выглядите, лейтенант. — Работа у меня — не курорт. У Марка Фареля уже давно вошло в правило быстро завладевать вниманием своего собеседника. Будучи репортером-криминалистом, он выбрал специализацию, из-за которой — странное дело — все, к кому он пытался приблизиться, старались от него сбежать. Все: судейские, полиция, преступники… Он атаковал в лоб. — Возможно, угрызения совести. Они утомляют. Такая техника выуживания информации была еще и приманкой. Как можно сильнее швырнуть обвинение и ждать реакции. Ожидание было недолгим. — Послушайте… Фарель, так? Либо вы выкладываете, что хотели, либо я сваливаю, нечего тут играть со мной в полицейских. Тон был резким, вид не обещал ничего хорошего. Немного растерянный, журналист вынул записную книжку и перелистал ее в поисках нужной страницы. — Я попытаюсь сделать все как можно быстрее. Две недели назад ко мне заявился частный детектив. Месье Симон. На самом деле я так и не узнал, имя это или фамилия. Наши дороги уже много раз пересекались. Я обозреватель, и у меня уже была кое-какая информация; и всегда, сколько я помню, он занимался этой своей деятельностью. Частные детективы и журналисты — это тесный мирок, все знают всех главных действующих лиц, потому что мы делаем почти одинаковую работу. Расследуем, пытаемся понять… С той разницей, что вы делаете это за куда меньшие деньги. Не дождавшись реакции собеседника, Фарель перестал улыбаться и продолжил с того места, где остановился. — Ладно. Симон — тип, который работает по старинке, на личных контактах. У него было несколько конкретных вопросов, и он, естественно, пришел ко мне. Знаю, репутация бежит впереди меня — я говнорой. — Забавно, я употребил бы то же самое выражение. — Спасибо, тронут. Месье Симона наняли, чтобы найти некую девушку. Без устали, с фотографией в руке, он проследил все возможные маршруты, прощупал все возможные точки падения — и наконец напал на след в одном сквоте. За несколько купюр одна из бродяжек, часто посещающих это здание, рассказала ему, что девчонка, очень похожая на ту, что на фотографии, умерла от передозировки. Она также рассказала ему, что в тот день приехали полицейские, из-за которых им пришлось бежать оттуда. Ей было так легко вспомнить об этом еще и потому, что после тех событий старое здание было полностью замуровано вместе с тележкой, внутри которой находилась вся ее жизнь. Итак, частный детектив подумал, что нашел свою заблудшую овечку, даже если его опередил волк, и поставил в известность ее семью. Ну как, помните о том деле? Должны помнить. Ведь это вы почти десять месяцев назад устраивали опознание тела. — Ладно, наркоманка сдохла от передоза; не гламур, но случается. Что я, по-вашему, должен сделать? — Конечно, лейтенант, конечно. Но предоставьте мне еще несколько секунд, чтобы добраться до вас, так как вы поймете, что с самого начала вы и есть моя цель. Продолжение этой истории оказывается довольно неловким для вашей конторы. Желая задействовать свои контакты, чтобы получить доступ к части операции, Симон — частный детектив — обнаружил, что она не была зарегистрирована в ваших картотеках. Обен не выразил никакого удивления. Ну разумеется. Журналист из кожи вон лезет, рассказывает ему историю, которая и так известна ему во всех подробностях. Потому что он сам в ее центре. Он лишь раскрывает свои карты, чтобы показать: все козыри у него в руках. — Боюсь вас разочаровывать, Фарель, но дело было передано другой полицейской службе. Я из отдела убийств, а мелкая наркоманка, которая так вас занимает, попробовала паленой наркоты с некачественной травой. Заинтересовалось Центральное управление по борьбе с оборотом наркотиков. Они забрали у нас дело. Потерявшаяся папка или компьютерный глюк — такое случается. Если хотите, я могу выяснить. У журналиста был разочарованный вид. Это, конечно, не объяснение. Столько полицейских тщетно пытается не утонуть… Он продолжил: — Не трудитесь, этим я уже занимался. Даже если дело и было передано, остался бы след в ваших информационных картотеках. Оно никуда не было послано и никогда не покидало вашей службы. Фарель позволил себе театральную паузу. — Кажется, после нескольких лет практики полицейским удается отличать правду от лжи. — Нет. Правда и ложь звучат по-разному, вот и всё. Я так понимаю, что вы мне не верите. — Как по мне, всегда есть что нарыть. Обен попытался резко оборвать разговор: — Сочувствую. Но у меня впереди долгий день, и если мы с этим уже закончили… — По поводу малышки из сквота — может быть, но что делать с шестнадцатью подобными случаями? В тот момент Обену стоило бы проверить, нет ли у журналиста микрофона. А еще лучше встать и уйти. Но в тот день у него не было сил ни чтобы бороться, ни чтобы бежать. А может, этого мгновения он долго ждал… Лейтенант слушал, что будет дальше. — Всего найдены мертвыми семнадцать человек. В большинстве случаев убийство или подозрительная смерть. Семнадцать дел, следы которых я теряю, когда те оказываются в вашей конторе. Обен машинально помешал свой кофе. Чашка и ложечка у него в руках казались взятыми из детского игрушечного сервиза. Он подумал, что если б журналист порылся чуть глубже, сейчас прозвучала бы другая цифра. Двадцать три. Не семнадцать. И он помнил о каждом. Погрузившись в свои мысли, Матиас пропустил часть из дальнейшего. — …безымянные, без семьи, без историй, они не всплывут. Заметьте, они — самая многочисленная категория, это резко влияет на показатели. Вы ищете камень, который не дает концентрических кругов, когда падает в воду; вы подкарауливаете тех, кто умирает в тишине. И в случае с этой юной наркоманкой вы подумали, что выцепили хорошего клиента. Но вы промахнулись, Обен. Она никогда не принадлежала к вашей выборке. — Семья утверждала, что тело ими не опознано. Вы нашли других близких? — Нет. Они просто вас обманули. — Откуда у вас такая уверенность? — Всего-навсего оттуда, что Симон, несмотря ни на что, продолжил расследование относительно этой девушки, и оттуда, что в принципе не существует никаких однозначных выводов. Ну же, будьте честны со мной, вы действительно решили это сделать? — О чем вы говорите? Его волнение выдали глаза. Глаза мальчишки накануне Рождества или наркомана при виде шприца — свежего, наполненного до краев, — или, еще лучше, борзописца при виде сенсационной новости. Журналист едва не подпрыгивал. — О большой чистке. Вы действительно этим сейчас занимаетесь? — Потише, Фарель. Вы обнаруживаете исчезновение дела — и тут же поднимаете крик о махинациях. Вас что, не учили сохранять хладнокровие на работе? — Это не единственное исчезновение, лейтенант. Вы слышали: я насчитал семнадцать. — А почему вы ждали, пока их наберется семнадцать, прежде чем прийти ко мне? — Ждал ошибки, лейтенант, — и одна у меня уже есть. Все, что мне требовалось, это быть терпеливым. Придет день, когда один из ваших призраков проснется и однажды ночью потянет вас за ноги. Время больше не располагало к словесным выкрутасам, и Обен спросил напрямую: