Предложение не взволновало Коста, который остался неподвижным в расстегнутом пальто, лицом к северной стене квартиры, полностью покрытой газетными вырезками, — приколотые кнопками, зачеркнутые, обведенные в рамку, потертые, они были дополнены фотографиями, страницами, вырванными из разных журналов, клейкими листочками, исписанными именами и названиями мест. Поток информации, связывающий одно с другим в сложной паутине. — Вы меня беспокоите, Фарель. Смахивает на одержимость. — Цена, которую приходится заплатить, чтобы приблизиться к правде. Журналист закупорил бутылку и протянул гостью стакан. Кост отпил глоток, показавшийся ему неприятным, — он не любил виски. Повернулся к Фарелю: теперь была очередь журналюги перейти к вопросам. — Лейтенант Обен объяснил вам причины существования кода «девяносто три»? — Смутно, — ответил полицейский. — Согласно тому, что он сказал, целью было искусственно занизить показатель преступности, но для простой истории с манипулированием результатами это мне кажется слишком притянутым за уши. — Хорошо. Вы настоящий полицейский, Кост. Приученный слушать начальство, не слишком стремясь его понять, — в отличие от журналиста, который в каждом слове подозревает ложь. Хороший солдат, доверяющий законам, полиции, судебной системе, правительству, — несмотря на то что они первые, кто запудривает вам мозги, играет с вами, подтасовывает ваши цифры. — Цифры — всего лишь указатель. Сами по себе они абсолютно ничего не говорят. Цифры — это оценка. Оценка обязательно будет меняться в зависимости от того, кому вы задаете вопрос о проделанной работе. Если вы спросите у того, кто выполнил работу, цифра будет преувеличена. Если спросите у его критиков, — заниженной. Запросить результаты деятельности — значит быть уверенным, что информация уже искажена. Цифры — это всего лишь гламурные блестки в конце пустых отчетов. — Вы обманываетесь, Кост: именно по этой причине цифры — всё. Можно заставить их говорить все, что тебе нужно, поэтому мы и заставляем цифры говорить. В особенности когда речь идет о количестве правонарушений и преступлений, последствия которых отзываются на многих уровнях. Именно здесь необходим кусок пазла, которого не хватало вам и лейтенанту Обену. Проект Большого Парижа. — Так кто поимел меня? — Уже в течение двадцати лет Париж задыхается. Есть проект расширить столицу, добавив к ней департаменты «Малой короны» — девяносто второй О-де-Сен, девяносто третий Сен-Сен-Дени и девяносто четвертый Валь-де-Марн, — чтобы создать Большой Париж. Самая крупная операция с недвижимостью за несколько веков, а может, и за всю историю Франции. Обещание совершенно головокружительных вложений. Мегаполис, которому нет равных, житница страны, непаханое поле для самых дерзких проектов. Не говоря уже об обязательном создании сети общественного транспорта, сети поистине гигантских размеров, новой, столь необходимой дорожной инфраструктуры, десятков тысяч рабочих мест… И обо всех последствиях на финансовых рынках и биржах. Я оставил надежду, что смогу точно оценить такой проект, так как сумма будет почти немыслимых размеров. Если рассматривать только лишь строительство новых линий метро и трамвая — это уже почти тридцать пять миллиардов евро. Остальное — сотни миллиардов. В этой картине благоденствия единственное, что портит вид, — девяносто третий. Процент убийств в три раза выше среднего по стране. Теперь вопрос: если у вас есть предприятие, где вы предпочтете его разместить? — Только не в Сен-Сен-Дени. — В этом-то и проблема. Географическое положение обязывает: ваш великолепный департамент составляет часть программы Большого Парижа, и если не устранить преступность, никто не осмелится с ней связываться. Результат — река денег будет проведена мимо департамента, и он не увидит и сантима. Обособленная территория, которая уже купается в насилии и скоро превратится в помойную яму нищеты и неравенства с удобствами в пороховом погребе. Косту не составляло труда представить себе все это. — Долго ждать первых беспорядков не придется. — И усиления подпольной экономики. Создания гигантской теневой зоны размером с департамент. Прогноз, немыслимый для правительства, а еще меньше — для мэров, префектов, вашего директора уголовной полиции и вашего комиссариата; для всех, чья карьера будет из-за этого поставлена под удар. Чтобы инвесторы выбрали Сен-Сен-Дени новым Эльдорадо вместо соблазнительных девяносто второго и девяносто четвертого, понадобится спрятать трупы под сукно. — И политическая цель — выдать девяносто третий за идеального зятя? — Всегда можно попытаться продать разрушенный дом, лишь бы фасад смотрелся как следует. Не говорите мне, что удивлены. Если только вы не слишком большой формалист… Кост следовал за аргументацией, немного чрезмерной, с раздражением ощущая себя в роли Кандида[41]. Журналист, судя по всему, не мог остановиться. — Что делают некоторые мэры девяносто третьего, когда хотят обеспечить себе победу на выборах? Они платят. И много. Они щедро орошают городских «авторитетов», чтобы те вели себя спокойно в течение нескольких месяцев, предшествующих избирательным урнам, — фиктивно понижают число правонарушений и заставляют всех поверить, что железной рукой держат свои коммуны. — Это слухи. — Которые слышали вы, слышал я и множество других людей. Думаю, дыма без огня не бывает. Кост послушно, одним глотком опустошил свой стакан, а Фарель невозмутимо продолжал говорить: — Идем дальше. Представим себе открытие торгового центра. Выгодного для коммуны, интересного для тех, кто добился стройки и сотен вакансий, не говоря уже о взятках для тех, кто способствует осуществлению этого проекта. Основной недостаток: торговый центр в девяносто третьем департаменте — это горшочек меда, поставленный в нескольких метрах от осиного роя. Парни и их старшие братья, собравшись в группы по тридцать человек, нападают на маленьких старушек, делающих покупки, грабят магазины. Никакая фирма не согласится открыть там хоть крохотную лавочку, если тишиной и общественным спокойствием она будет обеспечена по минимуму. В этом случае нет ничего проще, чем подтасовать реальность. Предприниматели работают по бюджетной статье «Помощь продвижению культуры» или «Объединение за развитие пригородов», кто угодно может создать впечатление всеобщего участия в жизни районов, а управление этими фондами оставляется на попечение мэров. И снова те подмазывают — даже тех, кто порождает преступность и опасную обстановку, — с условием сохранения относительного спокойствия на время осуществления проекта. — Какова же связь? — Мы говорим о фиктивных бюджетных статьях, о коррупции ради простого открытия торгового центра или переизбрания — а представьте себе, что будет твориться, когда речь зайдет о том, чтобы связать Париж с тремя самыми густонаселенными департаментами Франции. Эта стройка породит океаны выгоды, а ваш уровень преступности — это песчинка, из-за которой все может застопориться. Если «авторитетов» с их бандами, как мы уже видели, можно купить, с убийствами все сложнее. Как я вам уже объяснил, невозможно оздоровить департамент за сроки, предоставленные планами Большого Парижа. Из этого неизбежно вытекает следующее: вас так или иначе скоро поставят перед необходимостью скрыть столько убийств, сколько будет возможно. Выбор падает на «невидимок». К несчастью, в их числе вы похоронили Камиллу Сультье. На Камиллу-то всем наплевать, а вот фамилия Сультье уже порождает проблему. — Однако результат опознания тела был отрицательным — во всяком случае, старая Марго цепляется за эту версию. — Я знаю, что вы сами в это не верите, Кост. — Важнее всего не то, во что я верю, а то, что могу объяснить. Люка очень серьезно отнесся к роли старшего брата — достаточно, чтобы лишить Камиллу воздуха. Согласно откровениям его матери, он хотел от Камиллы любви на грани инцеста. Я не видел его в морге — как он разворачивается, отказывается от той, кого считал своей сестренкой, оставляет ее гнить в дешевом гробу… Просто ради чести семьи? — Тем не менее Люка обратился к Симону, чтобы тот продолжил свое расследование, интересуясь исключительно этой молодой незнакомкой. Из ваших картотек исчезло как раз ее дело. Я же со своей стороны счел, что у этой истории слишком горький вкус, чтобы можно было проглотить ее, не задавая вопросов. Следуя подозрениям старого детектива, я принялся шерстить газеты и проверять известия о смертях не самых престижных людей. Ваших «невидимок». — Ваша прелестная стена. — Спасибо. Смерть в Сен-Сен-Дени — неудача одной из групп уголовной полиции девяносто третьего, вашей или капитана Жеврик, это обычная история. Мне достаточно следить за каждой, приведя свои контакты в боевую готовность, чтобы обнаружить пропажу из числа ваших дел целых семнадцати. Как если б покойников никогда не существовало. На моей стене — некрологи, которые я щедрее всего украсил. Вооружившись своими предположениями, я связался с лейтенантом Обеном. Мне не понадобилось особенно сильно давить на него — я узнаю́ души, мучимые угрызениями совести. Несколько часов спустя, превзойдя все мои надежды, он принес мне коробку с двадцатью тремя досье — теми, которые тщательно стер — в обмен на мое обещание, что он окажется замешан как можно меньше. Обен уточнил: и его команда. Кост попытался представить себе двойную жизнь своего друга, его ежедневную ложь и секреты. — И вот тогда, — продолжил Фарель, — я совершил ошибку, достойную начинающего. Я позвонил Сультье. С досье в руках и мыслью, что получу его свидетельство, я понесся сломя голову. Не особенно горжусь тем, что заманил его этой историей со стертыми жертвами и своим глубоким убеждением, что Камилла могла быть одной из них. Мы договорились о встрече, и… — И пока вы ждали того, кто так и не подошел, вас ограбили. — В общих чертах так оно и было. Еще мне сломали нос, но это не так важно. Как я и сказал, ошибка, достойная начинающего. — Подождите, получается, если ваше рассуждение верно, именно от Люка Сультье исходит распоряжение об эксгумации Камиллы? Черт, вы сами его читали? — Да. Не знаю, смягчают ли медицинские термины реальные факты, но, во всяком случае, они описывают их с тяжело переносимой точностью. А сразу после этого произошли все ваши фантастические убийства. Кулибали, Самой и Полен. — Трое тех, кто так или иначе разрушил жизнь Камиллы… Кост был ошеломлен. Он протянул руку и не останавливаясь осушил стакан Фареля. — Уничтожив данные об убийствах, вы разбудили монстра, — сделал вывод журналист. — По крайней мере, у вас есть зацепка, даже если она взята из документа, который вы никогда не сможете вынуть. У вас нет никакого реального доказательства, никакой компрометирующей фотографии, никакой нежелательной записи. Досье украли, и вся конкретика, что осталась, развешана на стене. Вы убеждаете меня, что легко устранить кого угодно, но люди, которых мы обсуждали, далеко не «кто угодно». Одним словом, у вас пустые карманы. — А у вас забрали дело в пользу тридцать шестого отдела. Хороши же мы оба — руки связаны, пасть заткнута… Что вы рассчитываете делать? Заявиться на набережную Орфевр и требовать аудиенции? Рассказать, что лейтенант Обен — паршивая овца и что вы знаете это со времени первого убийства? И что, по сути дела, вы можете быть замешаны в том же самом, утянув с собой свою маленькую команду? — Думаю, что мы давно переросли этап личных интересов, но меня беспокоит не это. Учитывая последствия этого бардака, я сомневаюсь, доживет ли Сультье до суда. — Вы хотите сказать, вживую? — Не знаю, может быть, я захожу слишком далеко… Фарель расхохотался, отчего Кост подскочил, бросив на него непонимающий взгляд. — Еще раз скажу: вы — настоящий полицейский, доверяющий вышестоящим и заточенный под то, чтобы верить, что подобная мерзость встречается только в киносценариях. В политике предполагается, что не существует ни одной мерзости, о которой можно было бы сказать, что она еще не совершалась. Ни одной. Прятать трупы, чтобы стало возможным создание Большого Парижа, — в вашем «коде девяносто три» не больше амбиций, чем в обычной операции с недвижимостью. Даже если он не имеет прецедента. Но государство не санкционирует эти обвинения. Будь у нас больше времени, я рассказал бы вам обо всех людях, у которых возникала дельная мысль умереть раньше, чем быть пойманным. Думать, что у Люка есть возможность не дожить до суда, — совсем не значит фантазировать. Журналист встал и повернулся к стене, где на бумаге было изложено то, что занимало его мысли. — Вы отстранены от должности, Кост, без команды и без оружия, — однако вы единственный, кто может пойти до конца. Приведите мне Люка Сультье, дайте ему рассказать мне свою историю, пока он не рассказал ее в другом месте. Это, несомненно, единственный шанс сделать так, чтобы вас услышали. Если он, конечно, захочет с нами разговаривать. — Так он с самого начала только этим и занимается — говорит с нами. Все эти его постановки специально для нас. Мы пытаемся утаить мертвых, а он подкидывает нам новых, сенсационных, которые выставляют нас неумехами. Все, что он хочет, — как раз говорить. Прибывшее на мобильник Фареля послание заставило вибрировать стаканы на столе. Марк внимательно прочел его, оставив Коста сидеть в глубине дивана, немного потерявшегося в своих мыслях. — Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к нашему разговору, но вы недавно упоминали городок Поль-Вайан-Кутюрье в Бобиньи, так? — Да, это эпицентр моего расследования — точка соприкосновения Камиллы, Франка, Бебе и Жордана Полена. Журналист не сводил глаз с экрана. Кост забеспокоился. — Еще одно убийство? Журналист махнул телефоном в его сторону: — Нет. Бойня. 58 В то время как рассуждения Коста и Фареля все больше и больше приближали их к Люка, тот взял инициативу на себя и закончил миссию, в которую ввязался. Изнуренный и бодрствующий — одновременно и в той же мере. Неотступно стремящийся лишь к цели, которой хотел достичь. Еще немного. Ему нужно продержаться еще немного… Черный седан проурчал через весь Париж, а затем направился по бульвару на окраине. Пригласительный билет из бристольского картона[42] заставлял пальцы Сультье нервно сгибать прямоугольник, теперь принявший вид приплюснутого оригами, десять раз сложенный в одном направлении и десять — в другом. Рядом он увидел два знакомых холщовых мешка. Шофер начал свой монолог: — Опустошите свои карманы. Мобильник, кейс, личные документы, платежные средства… Люка ответил ему нейтральным, почти механическим голосом: — У меня при себе лишь приглашение. Успокоившись, что имеет дело с завсегдатаем, человек за рулем подумал, что разговаривать не нужно, и остаток пути проделал в молчании. Машина затормозила на неосвещенной парковке, у подножия башни, верхушка которой терялась в густом тумане. Недавно клуб пришел к выводу, что гостиницы, какими бы престижными они ни были, являются местами слишком посещаемыми и охваченными видеонаблюдением, и вот уже больше года как отдавал предпочтение уединенным частным домам или укромным квартирам. — Если у месье есть свои привычки в Доме, извещаю, что правила были адаптированы к новому адресу. — Что это означает?