Входная дверь была приоткрыта, вестибюль и коридор за ним освещены. Капитан попробовал вспомнить расположение комнат, но напрасно. — Здравствуйте, месье Кост. Удивленный, он снова разозлился своему рефлексу, начав совершать бесполезное движение по направлению к по-прежнему отсутствующему пистолету. И вид знакомого лица не успокоил его. — Здравствуйте, Брис. Он принялся разглядывать его, спрашивая себя, какой уровень доверия подойдет единственному слуге этого дома. Стоя в нескольких метрах от него, Виктор успокаивающим жестом поднял в его направлении руку с растопыренными пальцами; должно быть, он сделал это с чрезмерной яростью. — Не убегайте, не кричите, только отвечайте на мои вопросы, спокойно. Где Люка? — Соблаговолите следовать за мной, месье. Задержание преступника в логове крупной буржуазии не имело ничего общего с тем, к чему он привык. После нескольких поворотов по густому ковру капитан был приглашен в маленькую гостиную — последнюю комнату, еще заставленную кричащими украшениями и завешенную старыми полотнами. Если б он руководствовался одним своим чувством направления, то двинулся бы в противоположную сторону и оказался бы недалеко от французского сада. — Добрый вечер, капитан. Со спины Кост узнал серебристые волосы Марго Сультье. Быстрым движением руки женщина повернула свое кресло к нему и явила его взору улыбающееся лицо. — Не кажется ли вам, что для визита вежливости немного поздновато? — спросила она. — Тогда, готов спорить, в нем нет ничего от вежливости. Капитан сделал паузу, не зная, как объяснить причину своего появления. Особенно не зная реакцию пожилой дамы. — Я хотел бы поговорить с Люка. — Прошу вас, присаживайтесь рядом. — Мадам, боюсь, что ситуация не позволяет мне… Пистолет «Люгер P08» запечатлел ледяной поцелуй на его затылке. Брис повторил приглашение, и Кост больше не нашел никаких причин отказываться от него. Его спину покрыла тонкая горячая пленка пота. Он постарался, чтобы взгляд, брошенный на хозяйку дома, был как можно более спокойным. — Я удивлена, капитан. Вашей уверенности и вашему хладнокровию. Другие на вашем месте уже умоляли бы… — Что я вам могу сказать такого, чего вы еще не знаете? Что я не один, что я предупредил свою команду, — или напомнить, что убийство полицейского никогда не было конструктивным решением? — Вы ничем не рискуете, мой дорогой. В первую очередь потому, что я вас ценю. Да и потому, что я в самом деле прошу вас всего лишь несколько минут посидеть со мной… Она подняла глаза на Бриса, который за спиной Коста ответил ей отрицательным движением головы. — И, наконец, потому, что вы не вооружены. Прийти арестовывать преступника с руками в карманах — это что, метод работы в девяносто третьем? — Преступника? Вы знаете что-то такое, что неизвестно мне? — Вы ничего не знаете, дитя мое. Вы — полицейский, и у вас, как говорят, есть чутье. Я же мать, что бы об этом ни говорили мои дети, и мое чутье стоит вашего. — А поточнее? — Люка я потеряла уже давно. В первый раз с отъездом его брата и снова с исчезновением Камиллы. А еще раньше я потеряла столько, что у моего сердца больше нет сил страдать. Ею завладели воспоминания, и она продолжила тоном рассказчика: — Сердце, однако, у меня было, это бесспорно. Я любила своего мужа так глубоко, что мне было невыносимо смотреть, как его гложет рак. Слышать, как он стонет от боли ночи напролет, как если б еще при жизни стал призраком этого особняка. И вот я решилась помочь ему. Из любви, Кост, я помогла ему уйти. Я подумала, что Гаэль, мой старший сын, сможет понять мой поступок, даже поддержать меня и пережить горе вместе со мной, но я ошибалась. В его глазах я стала единственной виновницей, будто никакого рака и не существовало. Для Гаэля жизнь здесь стала невыносима, и он сбежал, дав два обещания. Первое — забыть меня навсегда, второе — ничего не говорить своему младшему брату. Разумеется, эта милость была оказана не мне, а Люка. И вот я стала той пожилой дамой, которую вы сейчас видите, чахнущей в своем кресле на колесах и неспособной самостоятельно передвигаться по дому, подниматься по лестнице и выходить в сад. Но вместе с тем я же не ослепла. Неуверенным движением мадам Сультье протянула руку через стол, с трудом захватывая ручку фарфорового чайника, из-под крышки которого вырвалось немного пара. Кост заметил рядом коробочку для таблеток, несколько открытых упаковок и две пустые алюминиевые упаковки, в которых уже не было лекарства. — Немного чаю, капитан? Несмотря на то что пистолет продолжал нажимать ему на затылок, он рискнул отказаться. — Предпочитаю снотворному кофе с сахаром. Марго рассмеялась, и Кост был ей благодарен за это. — Не бойтесь, пейте. Он поднес чашку к губам и взял в рот глоток обжигающе горячего напитка. — Вот видите, вас не сразил сон… Так на чем я остановилась? Чтобы иметь возможность ответить, ему пришлось сглотнуть. — Вы говорили мне, что от вас не укрылись некоторые вещи. — Это верно. Однако, полагаю, он никогда и не пытался их скрыть. Хотя моя личная аптечка не уступает аптечке психиатрической клиники, его регулярные посещения были очевидны. А также исчезновение коллекционного пистолета, немецкого, название которого я все время забываю. — Тот, который приставлен к моей голове? — Точно. Решительно, вы умный человек… Брис, покажете? Сначала ему показалось, что тот поставлен в тупик, но мастер на все руки оказался послушным и грамотно продемонстрировал ему оружие. — «Люгер P-ноль восемь», — сделал вывод полицейский, прежде чем оружие вернулось на прежнее место. — И в самом деле, это название что-то говорит мне: вы отличный профессионал, мой друг. Мне так жаль… Снова предложив ему отпить глоток горячего чая, она продолжила: — Итак, я беспокоилась из-за всех этих событий, не связанных друг с другом, но достаточно тревожных. Затем от друзей своего покойного мужа, а еще наведя справки в различных местах, я узнала, что было замечено длительное отсутствие Люка. Вообразите себе, он больше месяца не показывался в Министерстве финансов. Когда он начал пользоваться старым «Лендровером», стоящим в гараже, и когда исчезли ключи от нашего сельского дома, мне стало ясно, что Люка что-то задумал. Остальные подсказки я вычитала из газет. — И вы ничего не сделали? — Исчез Симон Бекрич, наш частный детектив. И что, по-вашему, мне стоило сделать? Противостоять своему сыну на своих стеклянных ногах? Попросить Бриса запереть его на чердаке? Позвонить в полицию? Ради своей семьи я оставила приемную дочь в яме без… безымянной, это точно. И вы думаете, что я стала бы рисковать чем бы то ни было из-за смерти каких-то отбросов общества? Подбородком Кост указал на усеивающие стол коробки и упаковки из-под лекарств. — Итак, вы позволили ему дойти до конца, а затем и ему тоже помогли уйти? — Пусть это и не рак, но Люка в любом случае остается больным. Для своей защиты, несмотря на то что она мало для меня значит, я не нуждаюсь ни в ком. С полуулыбкой, будто приклеенной к губам, мадам Сультье во второй раз обратила взгляд на Бриса. — Не будете ли вы так любезны перестать угрожать нашему гостю и положить этот пистолет на стол? Тот выполнил приказание. Кост без особой спешки схватил пистолет, вынул обойму, которую положил в карман, проверил, нет ли патрона в стволе, и положил пистолет на то же самое место. — Я могу идти к нему? Мадам Сультье посмотрела на часы. — Несомненно. Брис вас проводит. * * * Они бесшумно поднялись по центральной лестнице. Дверь была приоткрыта. На кровати, на безукоризненно расправленных покрывалах, лежал молодой мужчина: ноги соединены, руки вытянуты вдоль тела, голова положена на подушку в пятнах рвоты. С Люка Виктор встретился в первый раз. Видимо, в левой руке он держал пригласительный билет, затем непроизвольно выпустил его, и тот остался прислоненным к бедру. Кост встал на колени у кровати и с помощью уголка простыни осторожно взял его. Выгравированная надпись содержала сегодняшнюю дату. Люка был не только хорошо осведомлен. Он был приглашен. * * * Как это часто бывает, чернота человеческих поступков не читается по лицу — и лицо Сультье, еще детское, теперь казалось отдохнувшим, безобидным. Он ушел, унеся с собой часть истории, которую Кост мог лишь пытаться угадать. Могло ли произойти так, что он встретил Камиллу на одной из вечеринок? Могло ли так случиться, что благодаря маскам произошло непоправимое? Невыносимое чувство вины, заглушить которое оказалось способно только самоубийство в этом доме, где у него под рукой было все, чтобы свести счеты с жизнью.