— Я нашел улику, вечером буду изучать. Эдриан вернулся в зеркальный ад. Вечер он собирался посвятить чтению, но сначала тренировка. Его тело требовало движения, органические части расстраивались, словно гитарные струны. Тренировки стали привычкой, вроде пилюли сигдиса перед завтраком, вроде полуночного чтения профайлов и молитвы. Больше всего ему нравились спарринги с Апрентис и Шпарте. Альфу было почти шестьдесят, но импланты и инъекции гормонов скидывали ему десяток лет. Он категорически отказывался закрашивать седину. Волевое лицо, испещренное морщинами, серые глаза выцвели как полотно, но смотрели всё так же уверенно и лукаво. Альф был в Бюро еще до перевода Квинта, и, казалось, останется там навечно, чтобы учить следующее поколение молодых агентов. Он был их Смертью. Главный из всадников апокалипсиса. Излюбленным боевым искусством Шпарте был тайский бокс, но в спаррингах они всегда миксовали приемы, превращая поединок в вольную борьбу. В этот раз они начали с гладкого муай-тай. Шпарте водил, ловко пританцовывал вокруг Эдриана. Когда-то Квинт пропускал много болезненных ударов от этих колен. А потом Эдриан так совершенно сросся с обновленным телом и змеиными мышцами под кожей, что превзошел своего учителя. Они обменялись градом обманных ударов, а затем сошлись в клинче. Шпарте попытался оторвать Квинта от земли и кинуть на татами, вместо этого Эдриан сам увлек его за собой, сделал болевой. — Все, полегче! — Альф хлопнул ладонью по полу. — Сдаюсь! Они разошлись. Квинт хлебнул воды из пластиковой бутылки: — Ты слишком быстро сдался, старик… Шпарте грустно улыбнулся, разглядывая этикетку на прозрачном пластике. — Ты сам это сказал. Я старик, и с каждым годом всё сильнее замечаю это. Не угнаться мне за вами, молодыми. Квинт усмехнулся: — Брось, ты все еще в очень хорошей форме. — Старость — это не только тело. Шпарте отложил бутылку и посмотрел на Квинта. — Через два года мне будет шестьдесят. Недавно пытался вспомнить, что же я сделал в жизни. Подвести, так сказать, итоги… Понял, что за шестьдесят лет у меня так ничего и не появилось. Нет ни дома, ни семьи, даже гребаного кактуса в горшке. — В жизни налегке есть своя прелесть. Не привязан к месту. Гуляешь, как ветер. Шпарте улыбнулся: — Не скрою, я наслаждался такой жизнью, но люди меняются, Эдриан. Я понял, что могу не успеть пожить нормально. «Кажется, он действительно постарел, — подумал Эдриан. — Стал сентиментален, склонен к рефлексиям». — А теперь ты меня анализируешь. — Альф хлопнул его по плечу. — Вижу по глазам. Мне всегда нравилась эта твоя черта. Всегда ищешь, что же у людей под кожей. — Ты нашел женщину? Хочешь остепениться? Хочешь уйти из Бюро? — И эта въедливость мне тоже нравится. — Шпарте протер шею полотенцем. — Поэтому ты капитан, а я на подхвате. Нет, Эдриан, я ничего не нашел. Но знаешь, хочу найти. Почему нет? Новые ощущения. Они посмеялись, но это был невеселый смех и неуютный разговор. Квинт знал, что Шпарте гораздо раньше уйдет из Бюро, если, конечно, Квинта не убьют на очередном задании. И все же, почему сейчас? «Возможно, удачная охота распалит в нем былой азарт», — подумал он. Когда Шпарте ушел, наступила очередь Лиз. С ней они обычно сражались долго и с упоением, пока синтетические мышцы не раскалялись от перенапряжения. Глаза у Лиз всегда горели. Квинт подозревал, что у него тоже. Под кожей прятался хищный зверь, что требовал охоты. — А-а-а-а, я бы сейчас сожрала целого теленка, — простонала Лизбет. — Тебе взять? — Разумеется. Пока Апрентис спускалась до кафе, он успел принять душ и расположиться на матрасе вместе с планшетом Чес. Лизбет вошла без стука, шурша пакетами и коробочками. — Читаешь? — Улику, — откликнулся Квинт. — Наша жертва любила писать истории о любимой киногероине. — Да ну. — Лиз поставила пакеты на пол, залезла на матрас и посмотрела на экран. — Наша девочка пишет фанфики? А какой фэндом? — Лизбет, переходи на человеческий язык. — Какой же ты иной раз темный. Слушаешь какой-то отстой, словно в диком поле вырос… Жрешь всякую дрянь. — Да кто бы говорил. — Эдриан покосился на огромное ведро куриных крылышек и батарею соусов. — Так значит, писать истории о киногероях — это нормально? — Я сама этим в школе баловалась. Капитан Бруклин, значит. Она любит супергеройское мыло. — Расскажи. Лизбет вольготно улеглась рядом с ним, подтянув к себе ведро крыльев. — Ладно, слушай… В течение нескольких часов они вместе читали фанфики, смеялись и поедали ужин. — Каждая сцена секса — просто шедевр, — фыркнула Лиз. — Смесь акробатических этюдов и кулинарного шоу… Девочка плохо знает анатомию. — Разумом она еще незрелый подросток. Хочет, но манифестирует желание через внешнюю вульгарность и пошлые истории, — задумчиво ответил Квинт. — Йорк, должно быть, понравился ей. Столько соблазнов, только протяни руку. — Ты пытаешься что-то найти в этих бездарных текстах? — Лиз с удивлением на него посмотрела. — Серьезно, что-то помимо веселья? Квинт задумался. Подход у него был весьма серьезный, и, надо сказать, он нашел много интересного. Вспомнил допрос: девочка находилась в клинике всю свою жизнь, и Митчелл говорил, что у нее своеобразные представления об эмоциях. Эдриан ожидал увидеть несвязный клубок текста с парадоксальными, неправдоподобными эмоциональными реакциями, но нет. Истории были ужасно наивны, местами смешны и неуклюжи, но все же вполне нормальные. Повторяющиеся мотивы. Чес явно ассоциировала себя с супергероиней, Капитаном Бруклин, сильной волевой женщиной со сверхспособностями. Она хотела быть такой же. Гнуть сталь голыми руками, управлять самолетом, уничтожать злодеев и спать с красавчиками-супергероями. Чес видела мир черно-белым, чувствовала себя его центром и безумно хотела выделиться. Хотела управлять ситуацией. Травма? Родители явно мешали ей самовыражаться. — Я делаю свою работу, — ответил Квинт. — К тому же, я и правда узнал много интересного. Например, что свои истории она кому-то показывала. Некоторые куски выбиваются из стиля. Думаю, Митчелл нам соврал. Они были довольно близки. Может быть, трахались, я бы не удивился. — Ты думаешь, он помог ей бежать? — Не исключено. Кто-то из персонала помог Чес протащить в фургон микрозаряд, а затем подобрал ее. Может быть, Митчелл сотрудничал с какой-то йоркской мафиозной группировкой. Квинт промолчал про другую странность. Герои историй всегда трепетали перед учителями и наставниками. Скорей всего, в клинике с ней плохо обращались. Куда смотрели родители? Или им было все равно? Тогда Чес — одинокий, нелюбимый ребенок, живущий в изоляции, пытающийся познать себя через яркие образы супергероев. На контрасте с белым пластиком вокруг, фильмы казались наполненными красками, эмоциями, впечатлениями. Она мысленно сбегала из палаты и совершала подвиги, а теперь сбежала насовсем, и, вероятно, не захочет вернуться. Однако придется. Без обид, крошка Чес. Нельзя, чтобы ты совершала «подвиги». — Эй, ты опять меня не слушаешь! — Я задумался. — В последнее время ты слишком много думаешь, — пробормотала Лиз. — Ладно, не буду мешать. Он схватил ее за руку. — Истории плохо на тебя влияют? Обижаешься, словно маленькая девочка. Лиз попыталась вывернуться. — А вот и нет. Квинт видел ее насквозь. Лизбет снова провоцировала его. Борьба и секс были для нее неразделимы. Достаточно заломить руку за спину, да так, чтобы больно, как она мокрела от желания. Может быть, ей нравилось, когда это делал именно он. Квинт старался не думать об этом. Они не должны слишком сильно привязываться друг к другу. Им хорошо, но это временно, впереди ничего нет. Лизбет и сама должна это понимать. Они насытились ужином, насытились друг другом, но до утра было еще далеко, а текста еще слишком много. Лиз ушла спать в свой номер, оставив его один на один с бледно-серым светом квадратика перед лицом и множеством его отражений в стенах и потолке. В какой-то момент нить реальности ускользнула, и Квинт провалился в сон. Мир пах озоном, гарью и спекшейся кровью. Полный рот соленого металлического варева, пленкой стянуло губы. Шлюха в прозрачном платье склонилась над ним, длинные пряди щекотали лицо, а он водил руками по гладкому латексу, расстегивал молнию… Кожа отходила от нее вместе с платьем, обнажая окровавленную плоть. Квинт покрылся испариной от ужаса, но тело уже не принадлежало ему. Оставалось только смотреть, как руки водят по липким ранам. Теперь он в крови, перед глазами все смазывалось, словно перед потерей сознания. Эдриан очнулся на шлюхе, вклинившись между ног в латексных сапогах. Израненная женщина не замечала своих увечий. Ее пальцы рисовали красные знаки на его ребрах, колени сжимались, ловя в горячий замок. Она вызывала желание. Она вызывала отвращение. А все происходящее — липкий ужас. Все продолжалось мучительно долго, под оглушительный треск белого шума. Удовольствие смешалось с болью. Квинту показалось, что он распадается на куски. Женщина запрокинула голову, из ее тела вырвались красные отростки. Они опутали все, что осталось от его тела, поползли по стенам и потолку, покрывая зеркальную комнату узлами алой трепещущей плоти. Они глянцево блестели и сокращались, словно сердечная мышца, и в некоторых местах внезапно обрывались в ярко-красные помехи, вроде тех, что показывает неисправный телевизор. В голову проникла раскаленная игла, и Эдриан проснулся, взмокший от пота, на свернутой в валик простыне. Это зашло слишком далеко. Ему нужно срочно прийти в норму. Квинт ввалился в номер Кейгана. В темноте раздался щелчок предохранителя, Эдриан машинально отвел от себя дуло Хорнета. Заспанный Одрик с удивлением смотрел на него. — Какого хрена? Мог застрелить. — Не мог, — спокойно ответил Квинт, присев на кровать. — Они ж заряжены дротиками. Дай мне транквилизаторы и психостабилизаторы, что ты прописал Аллену. Кейган потер глаза: — А зачем? У тебя же психика как скала. — Поверь, мне надо. Одрик уронил руку на колено. — Боевая психотравма? Пусть будет так. Не придется ничего объяснять. Кейган — не просто медик, но молчаливый блюститель психической стабильности в команде. Штатный мозгоправ. И он прекрасно знает, что Эдриан перенес боевую травму, которая стерла из его памяти четыре года жизни и превратила прошлое в калейдоскоп смутных обрывков. — Да. — Ладно, — Одрик лениво выбрался из-под простыни и потянулся к большому чемодану с кодовым замком. — Дам, но в любом случае придется пройти диагностику… — Его пальцы запорхали над кнопками. Замок щелкнул, чемодан разъехался, обнажая бледно-голубое нутро. Кейган протянул Квинту набор маленьких ампул, похожий на патронташ, пневматический шприц: — Это, если совсем прижмет. Избавит от хреновых видений, а это, — и достал еще склянку с таблетками, — успокоительное. По одной каждое утро. Эдриан вернулся к себе, сделал инъекцию и сразу почувствовал себя лучше. Под кожу прокралась усыпляющая прохлада. Как Аллен живет на этом и что чувствует, когда не принимает? Что его медленно растворяет киберпространство, разбивая на сияющие нули и единицы? Его мысль оборвалась в темноту без сновидений.