Вероятно, именно здесь я должен был её обнять, но я не обнял, я всё ещё был зол на туристов, точнее сказать, на самого себя, за то, что увидел в них в более глобальном философском значении, себя – туриста этой жизни. Мы прошли Вознесенский мост и свернули налево, мимо Дворца для новобрачных, к которому были пришвартованы белые и розовые лимузины. Парад невест, женихов и их гостей сорил лепестками и шампанским. Перед нами остановилось свадебное авто, дверь открылась, задуло дешёвой музыкой, её смывало то и дело ливнями смеха. Из машины выскочила невеста, которую искусные модельеры предварительно макнули в пятно кружевного белого озера. Она перебежала дорогу, свадебное платье за ней. Невеста остановилась в трёх метрах от нас, устремив свои печальные глаза в воду, на дворцовый переворот. – Женитьба – это настоящий экстрим: молодые рискуют, гости пьют шампанское, – прокомментировал я торжество. – Счастье есть! – сделала фуэте Алиса. – Оно словно неукротимое редкое животное может исчезнуть в любую минуту, так как не размножается в неволе, сколько шампанским не ублажай, – выпендрился я. Алиса рассмеялась. – Что смешного? – Вспомнила одну историю. Правда, это чёрный юмор. – Чёрный юмор как чёрная музыка, он циничен, но правдив. Рассказывай. – Не так давно мой двоюродный брат женился. Ну, свадьбу устроил размашистую, деньги со своей невестой взяли на это дело в кредит. Через год развелись, а кредит до сих пор выплачивают вместе. – Женщину невозможно взять в кредит, – вспомнил я цитату Томаса. Невеста будто слышала нас. Фата бросала тень задумчивости на красивое лицо невесты: «Ответить человеку согласием очень просто, но если это касается твоей личной свободы, то коротенькое слово “Да” может перевернуть всю твою жизнь с ног на голову, незаметно поменяв местами две эти буквы». Невеста поделилась одной розой из её букетика с Невой и поспешила обратно на церемонию, в семью, в быт, бог знает куда. «Горько! Горько!» – понеслось нам вслед, когда мы минули дворец. Как по команде я посмотрел на Алису, она на меня. Мы стояли в самом центре Земли, за рамками приличия, на краю весны. И если тела наши ещё могли держаться друг за друга, то желания давно уже упали и стали настолько низкими, что пешеходы, проходя мимо, оставляли завистливые взгляды на двух влюблённых психотиках, целующихся на мосту. Нас не спасло ни время дня, ни улиц гул, ни вооружённые локтями, взглядами скупые люди. Двое на ровном месте канули на розовое дно колодца, есть такого рода пропасти. Мы ушли, исчезли, утонули во влаге внутреннего мира друг друга, одни завидовали вслух, другие молча, видно, тоже не против были испытать провалы в поцелуи. * * * – Что ты не спишь? – проснулась она от его поцелуев. – Соскучился. Ей скучать не хотелось. – Я так хочу спать. Завтра кошмарный день. Мне нужно выспаться. – Спи, конечно. – Как я могу спать, когда ты меня будишь постоянно, берёшь меня за грудь. – Я тебя не трогаю. Спи, – убрал я руки и отодвинулся от жены. На часах четыре утра. Спать не хотелось. Чтобы как-то отвлечь себя от тяжёлых мыслей, я пошёл на кухню, набрал в чайник воды и поставил на огонь. Затем открыл шкаф, достал гречку и рассыпал на столе, будто намереваясь собрать из этой коричневой кучки мандалу, начал тщательно выбирать мусор. Покончив с этим, нарисовал греческий круг, сам того не осознавая, расчертил его на лабиринт, в который я попал. Когда мне надоело плутать по нему пальцем, я сделал из него греческую богиню без рук, но с пышными формами и стройной талией. Она успокаивала меня, особенно по утрам. А этим мне не светило ничего, даже солнце отказалось. Унылым облаком завалило проход неба. Я бросил окно, взял пачку сигарет и достал одну. Опёрся задницей на край стола и закурил, мне не нравилось, когда курили в помещении, особенно в котором я ел, но себе я мог иногда сделать поблажку. Та, не долго думая, окутала голову туманом и запустила в моём компьютере сложный мыслительный процесс, тот, в свою очередь, не выдержав нагрузки, задымился. На самом деле мой органический компьютер ни о чём не думал или, точнее сказать, не хотел ни о чём думать. Он вообще ничего не хотел. Он знал, что сейчас в него зальют чашку кофе и, возможно, тогда реакция сдвинет мысли в нужном направлении, те будут отмечать на карте памяти, ставить флажками пункты назначения. Одна за другой полетят они по извилистому коллайдеру. А ты только успевай отбрасывать негативные, устаревшие и больные. Если тебе это удаётся, то счастья не миновать. Когда дыма стало слишком, я снова обратился к окну. Что мне сулило отрытое окно? Сквозняк, проветривание, насморк, крики улиц, запуск сигареты, связь с природой, глоток свободы. Я действовал по сценарию и даже шмыгнул носом. Взял в руки телефон и залез в Интернет. Её письма отвлекали меня, они выдирали меня из рутины семьи, работы, быта. Особенно они были хороши в тот момент, когда не хотелось никого видеть, никого слышать. Эта бесконечная цепочка цинизма, звено в звено обвязывало тот самый дуб, который сейчас рос на кухне в одиночестве, ни рябинки тебе, ни даже учёного кота. «…Жизнь для женщины должна быть танцем, в котором её ведёт партнёр. Я знаю, здесь ты саркастично улыбнёшься: “Смотря куда”. Он должен видеть “куда”, он должен чувствовать “когда”, ей достаточно только знать “зачем”. Я была пустым сосудом до этой ночи, а после ты меня наполнил. Только не вздумай пошлить на эту тему, ты наполнил меня собою. Ты попался, ты теперь в моём внутреннем мире». Прочтя такое, пальцы мои невольно начали танцевать в ответ: «Я знаю, сейчас ты открыла меня на какой-то странице, читаешь. Нет, не с начала, а где-то посередине, где прошла добрая половина жизни, половина всех женщин. Ревностью к прошлому тебя грызёт эта полночь, своим перезвоном, когда хочется спать. Ты спросишь: “Хотелось ли мне спать с ними со всеми?” – “Не знаю, но так получилось”. Перелистни страницу, там должно уже быть про тебя написано. Жёлтым по синему, солнцем по небу, ты и есть та единственная, которой закончится книга». Утро, заправляем в штаны всю нашу любовь, пьём кофе, уже мысленно надевая обувь, уже мысленно кто-то наступает нам на неё в метро и мы отвечаем тем же случайным прохожим. Кто-то прошёлся по нам, будто ходил всю ночь. Марина наводила марафет на своём лице у зеркала, вглядываясь внимательно в свои глаза и прилегающие районы, если не сказать зоны стихийного бедствия. Утро измеряется опозданиями, в утренние часы мы мчимся куда-то сломя голову на циферблат, на себя не похожие совершенно, словно не мы это вовсе, а те, что должны сегодня беспробудно работать, до самого вечера, чтобы вновь обрести себя, чтобы вечером, стать немного добрее, вытирая с туфлей осеннюю пыль приятных воспоминаний. Правая рука Максима сжимала телефон. Марина аккуратно вытащила трубку, посмотрела на экран и отдала её подоконнику. Потом вышла из дома, оставив мужа, спящего в постели в одежде. * * * – Вы замужем? – спросила соседка. – Нет. – Вы никогда не были замужем? – Нет. – А я-то думаю, откуда такое счастливое, не тронутое бытом лицо. – Шутка, была, конечно, но уже давно. Я почему-то на автомате ответила «нет». – Марина знала, почему она соврала, она до сих пор не могла поверить в то, что разведена. И чем больше она хотела стереть этот статус со страницы своей жизни, тем сильнее он проявлялся. Поезд уносил всё дальше. Из всех впечатлений за окном самым глубоким было то, что дорога эта железная бесконечна. Как и бесконечен пейзаж за стеклом, забор, рисунки которого утоляли голод души. «Почему бы так же не выкрасить стены тоннелей метро? Было бы одно удовольствие ездить на работу, возвращаться – другое». – Ты любила его? – Часто Тома переходила на «ты», она никак не могла определиться какая форма обращения быстрее поможет скинуть форму отчуждённости или хотя бы расстегнуть её, чтобы сделать первую менее формальной. Она всё время думала о бутылочке выдержанного коньяка, который уже два дня выдерживался у неё в сумочки. – Я? Иногда мне кажется, я до сих пор ещё люблю! – Зачем же было уходить? – В остальное время он меня бесил, – вспомнила Марина своего мужа, долговязого, долгорукого, его умудрённое бизнесом лицо, с морщинами чувства юмора. Она даже увидела, каким долгим стало бы и его лицо, услышав этот глагол. Нет, конечно, не мог он её бесить, скорее, она его. – Как же вы жили вместе? – Так и жили, – вытянула за нить из стакана мокрый пакетик чая Марина и начала выдавливать из него о стекло ложкой последнюю кровь. Это было скорее нервное, чем необходимое. – Мне кажется, я понимаю, вы сталкивались на выходе коротким замыканием счастья. – Ага, счастья прямо полные штаны, – нахмурилась Марина. Ей на секунду не понравилось, что залезли в её личную жизнь, пусть даже и прошлую. Вроде как кто-то рылся в гардеробе и примерял на себя её платья и не только. – А почему расстались? – «Ей тоже не мешало бы выпить», решила Тома. – Скучно ему стало, – глотнула Марина, добытого из пакетика чифира. Поморщилась и отодвинула от себя стекло. – И он столкнулся с другой, – улыбнулась Тома, потянулась за сумкой и достала оттуда бутылочку. – Нельзя заставлять своего мужчину долго скучать, это опасно, – представила она Марине коньяк, повернув его лицом: – Будешь? Люблю дагестанский, он как настоящий джигит, всю ночь признаётся в любви, что башню сносит, а утром никаких последствий, его и след простыл и голова не болит. – Нет, я крепкое не пью, – не знала Марина, как ей реагировать на предложение. – Чем опасно? – решила продолжить диалог она, держа в голове тот же самый вопрос: «Опасен ли алкоголь для шизофреников». – Он обязательно начнёт искать себе для этого компанию, – откупорила бутылочку Тома и налила того же цвета немного в стакан из-под чая. – Твой тоже нашёл? – Ну, как тебе сказать. Была любовь, мы слизывали её жадно и беспощадно, как мороженое с палочки, она же, сладкая и очаровательная, исчезала, пока совсем не растаяла, потом только палочку в урну два раза в неделю, а то и в месяц. Вот и вся любовь. – Прямо в точку, в точку G, – удивилась прозорливости соседки Марина и воспользовалась любимой фразой своей подруги по работе. Сама она, Марина, конечно, никогда бы не смогла это объяснить так точно. Дура и есть дура. Ну и что, какая есть. – Мы не одиноки. Бабское всегда можно обобщить, в отличие от мужского, то уникально, – засмеялась Тома, потом подняла стакан и опрокинула коньяк в себя. – Ага, как точно ты про них. А вы из тех, кто всех видит насквозь, наверное. По одному взгляду. – По запаху. – Да? И как узнать своего мужчину? – От него будет нести твоими мечтами, – посмотрела Тома на Марину подобревшими глазами. Марина пыталась вспомнить, несло ли мечтами от мужа, когда она его увидела впервые. На память кроме сладко-кислого запаха палой листвы ничего не приходило. – Что вы замолчали? Пытаетесь вспомнить запах того времени? – Ага.