— Это так грустно. — Келли-Энн понизила голос, едва шепча слова. — Все развивается так быстро. Такая жизнь не для нее. Все трое сочувственно переглянулись. Слова здесь были излишни. Все ощутили облегчение, когда пять минут спустя Лиз наконец покачала головой и с сожалением, но твердо произнесла: «”Теско” зовет»; Пэт и Тельма тоже нашли оправдания, оставив Топси и Келли-Энн за столиком в углу в окружении грязных кофейных чашек и едва тронутых розовых пирожных. «Топси Джой в садовом центре», — подумала Пэт, оглянувшись и внезапно ощутив саднящий укол жалости. Глава 2, Где проливаются слезы, а в уборной садового центра звучат тревожные слова В отличие от подруг Тельма ушла не сразу, написав Верне, что немного задержится. Прогулка по магазину Эдинбургской шерстяной фабрики дала ей пять драгоценных минут, которые она провела в необременительных размышлениях о трикотаже пастельных цветов и печенье в коробках в шотландскую клетку. Встреча с Топси потрясла ее; она и не подозревала, что той нездоровится. Но так оно и происходит в жизни — связь с бывшими коллегами теряется. Конечно, вы оптимистично обещаете друг другу собраться вновь, — но на деле это происходит редко, — а потом изредка сталкиваетесь на парковках или в очереди в кинотеатр и снова даете это обещание — вы уверены, что у них все в порядке… и, как правило, так оно и есть, но идут годы, и наступает время, когда у них уже не все в порядке. И, разумеется, эта встреча натолкнула ее на еще более мрачный вопрос: что ждет их с Тедди, бездетных, в будущем? Вспомнив крепкие любящие объятия Келли-Энн, она, несмотря ни на что, почувствовала укол зависти. У Топси кто-то был. Боже, подумала она, задержавшись у стопки уцененных кардиганов и вдыхая успокаивающий запах свежей шерсти. Благослови Топси и Келли-Энн. Благодарю Тебя за то, что Келли-Энн присматривает за матерью. Прошу, дай им силы и не оставь их. И если я могу чем-то помочь, подай мне знак. Но ответа не последовало, разве что официантка в кафе растерянно выкрикнула: «Картофель с тунцом!» Бог, похоже, прекрасно справлялся и не нуждался в помощи Тельмы. Она вздохнула и посмотрела на лежащий перед ней кардиган веселого желтого оттенка. Лимонно-желтый кардиган, свалявшаяся и немытая шерсть… Она пришла в себя, словно от ожога, — пора уходить. По дороге она зашла в «тайную комнату», как любила говорить Пэт (зеркала из дымчатого стекла, чаши с ароматической смесью, стильная коричневая плитка на стенах: одна из причин, по которой им всем так нравилось это место). Вымыв руки мылом сиреневого цвета, она посмотрелась в зеркало: очки, короткие каштановые волосы, слегка порозовевшие щеки… неужели и они однажды превратятся в нечто хмурое, дрожащее и растерянное? Опять эта внезапная болезненная паника, этот серьезный вопрос, который никогда не выходил у нее из головы. И тут дверь открылась, прервав ее мысли, и в уборную вошла Топси. Тельма уже собиралась отпустить какой-нибудь забавный комментарий в духе «сколько лет, сколько зим», когда поняла, что Топси плачет; крупные беспомощные слезы текли по ее щекам и капали на подбородок. — Топси, что случилось? Та лишь непонимающе на нее посмотрела. — Топси, это я, Тельма. — Такая неразбериха, — сердито произнесла Топси, принимая предложенный платочек. — Настоящий бедлам. — Бывает, — сказала Тельма примирительно. — Я не знала, — раздраженно продолжала Топси, вытирая глаза платочком. — Они пришли в дом, и я подумала, что они те, за кого себя выдают. — Порой что-то застает нас врасплох, — негромко произнесла Тельма. Она успокаивающе положила ладонь на руку Топси — удивительно тонкую и хрупкую сквозь плащ и кардиган. — Я найду Келли-Энн. Она будет волноваться, куда ты пропала. — …писали мне, звонили мне. Финансовые недочеты — так он сказал. А потом они стали приезжать к нам домой. В разное время. Черный фургон у входа. Она велела мне не впускать их, но это Гордон прислал их, не я. — Топси снова покачала головой, ее голос дрожал. — В наше время нельзя быть слишком осторожным, — заметила Тельма. — Я слышала… их разговор. — Топси сделала глубокий порывистый вдох и с усилием продолжила: — Он думал, что я сплю, но я не спала. — Ее тон изменился. — Какой разговор? — спросила Тельма. Но Топси не обращала на нее внимания, сосредоточенно втирая сиреневое мыло. — «Было бы лучше, если б она умерла», — внезапно выдала она. — Вот что он сказал. — Прошу прощения? — ошеломленно переспросила Тельма. — Он думал, что я сплю. — Голос Топси звучал так, словно она устала от этой темы и злилась на Тельму за то, что та ее подняла. — Кто эта «она»? — мягко спросила Тельма. Топси, казалось, не хотела отвечать. — Это вопрос, который они задают, — произнесла она, глядя на себя в зеркало. На мгновение черты ее лица обрели резкость, на мгновение здесь возник призрак прежней Топси. — Люди должны взять себя в руки, — заявила она. И тут в уборную ворвалась Келли-Энн, розовощекая сила природы. — Вот ты где, мама. — Она набросилась на мать и направила ее к двери. — Твоя мама немного расстроена, — начала было Тельма. Она хотела сказать еще что-то, но Келли-Энн прервала ее возгласом «Спасибо!», неуклюже обняв Топси одной рукой и подтолкнув ее к выходу. У двери она замерла. — Это разбивает мне сердце, Тельма, честное слово, — обронила она через плечо Топси, понизив голос. — Она ненавидит быть такой. Но как иначе? И не успела Тельма опомниться, как осталась в туалете одна, хмуро глядя в дымчатое зеркало. * * * В подсобном помещении благотворительного магазина при хосписе Святой Екатерины Тельма второй раз за день вдыхала запах одежды, только теперь он был старым и затхлым. Она натянула одноразовые перчатки и начала сортировать одежду из мешков для сбора в три стопки (стирка, переработка, на выброс), у нее появились время и место, чтобы обдумать утренние события; то, что сказала Топси в женском туалете, беспокоило ее. Было бы лучше, если б она умерла… Он думал, что я сплю. Кто такой «он»? И дело было даже не в словах, а в том, как Топси произносила их: беспомощно, растерянно. Конечно, Топси явно была больна, но опыт Тельмы подсказывал, что деменция зачастую только усиливает имеющиеся черты. Ворчуны становятся еще ворчливее, нервные люди — еще более нервными. Взять хоть бы Кармен из школьной столовой, чей дядя оказался замешан в печально известной истории с подменой жен в Мелмерби; когда он заболел, кто мог забыть тот ужасный случай на рынке Тирска? — Господи, Отче наш, — прошептала Тельма, — не Ты ли сказал: «Все заботы ваши возложите на Меня», что мне делать — и надо ли что-то делать — с Топси и ее бедой? Пытаясь обрести внутреннюю тишину, она прокручивала в голове различные варианты действий: рассказать об этом кому-то, не рассказывать, спросить совета. Она понятия не имела, как поступить. И тут ей пришел ответ, как если б он был написан на обложке потрепанного экземпляра «Пятидесяти оттенков серого» у ее левого локтя. Сходи к ней. Узнай больше. Тельма встала с охапкой одежды для переработки; она заглянет к Топси в понедельник. Но не в одиночку. За все то время, что она знала Топси, их отношения, хотя и были достаточно теплыми, так и не переросли в дружбу. Но вот Лиз — нервная, трудолюбивая Лиз — совсем другое дело. Они всегда были близки. Как любила повторять сама Топси: «Мы с этой леди пуд соли съели». Да, ей нужно пойти с Лиз, решила Тельма, перебирая унылую коллекцию довольно затхлых летних топов. Но как ей об этом сказать? Топси считает, будто кто-то хотел ее убить? Тельма внезапно живо припомнила, как бурно реагировала Лиз на различные кризисы на протяжении многих лет. В конце концов, у Топси в голове неразбериха, быть может, это всего лишь один из таких случаев. Все это могло, как выражалась ее мать, оказаться просто пшиком. Глава 3, Где визит проходит не так, как ожидалось, обсуждают современные технологии и пробуждаются воспоминания о сердцееде из молодости В следующий понедельник, когда Лиз притормозила перед домом Гордона и Топси с коробкой печенья на заднем сиденье, морось медленно, но верно перерастала в полноценный дождь. Гортопс — дом Гордона и Топси — представлял собой угловатое здание со стеклянным фасадом (из-за отдаленного сходства с заправочной станцией Пэт дала ему прозвище «Рейнтон-Саут»), стоящее в стороне от дороги на краю широких плоских полей, откуда открывался вид на Хэмблтонские холмы. Пока Лиз всматривалась в дорогу в поисках обнадеживающего вида серебристо-голубого «Фиата» Тельмы, ее встревоженный разум прикидывал и перебирал различные варианты, о которых она могла бы сообщить Пэт: Топси не узнает их («Это так печально») или, возможно, Топси каким-то чудом станет острее и яснее мыслить («Дома и стены помогают»). Однако ее беспокойство было связано не только с состоянием Топси; дело в том, что за все годы совместной работы они ни разу не ходили друг к другу в гости, как и большинство ее коллег. Практически все их общение (за исключением рождественского вечера) — все разговоры о жизни и смерти, надеждах и тревогах, больных родственниках, поездках на Крит и новых теплицах — проходило в кругу оливково-зеленых кресел в учительской, или у ксерокса, или пока они держали в руках кружки с кофе во время дежурства на детской площадке. Лиз посмотрела на часы. Они с Тельмой договорились встретиться здесь в половине одиннадцатого. Сейчас было без двадцати пяти одиннадцать. На мокрой обочине был припаркован один-единственный автомобиль — черный фургон, выцветший, с низкой посадкой, как будто он старался не привлекать к себе внимания. Еще одна возможная деталь в копилку утренних тревог — вдруг она помешает ему проехать, — но тут фургон с шипением отъехал в сторону по назревающим лужам. Лиз повернула голову — от Тельмы по-прежнему ни слуху ни духу. Словно в ответ на ее мысли телефон хрюкнул. (Нужно обязательно попросить Джейкоба вернуть звуковое оповещение к прежнему сдержанному «дзинь».) ОПАЗДЫВАЮ НА 17 МИН ПРОСТИ Т. Семнадцать минут с какого момента? Сейчас или с половины одиннадцатого? Стоит ли подождать? Внезапный стук дождя по крыше придал ей решимости: она приехала увидеться с подругой, и она увидит ее. Лиз помедлила мгновение, вцепившись руками в руль в положении на 10 и 2, дыша в заученном ритме. За свою жизнь она поняла, что перед выполнением своего долга часто требуется сделать глубокий вдох и собраться — иными словами, как выражалась Пэт, взять себя в руки.