— Она была уже немолода, бедняжка, — заметила Пэт. — Не уверена, что она была настолько уж старой, — сказала Тельма. На самом деле никто из них точно не знал, сколько именно было Топси лет. За семьдесят? Они помнили большую поездку в Нью-Йорк с фотографиями Топси и Гордона в Центральном парке — но то могла быть годовщина свадьбы. Сама Топси никогда не любила дни рождения; 26 апреля каждого года она швыряла тарелку с конфетами на стол в учительской с таким видом, что это положительно отбивало всякое желание обсуждать ее возраст. — Сердце всегда может подвести, — опять вздохнула Пэт. Она посмотрела на свое недоеденное пирожное. Определенно ей пора перестать столько есть. Тельма по-прежнему помешивала кофе. — Но Келли-Энн не сказала, что это определенно было сердце? — повторила она. — Думаю, они еще точно не знают, — заметила Лиз. — Но если не это, то что тогда? Тельма не ответила, и вопрос так и повис в воздухе. То, как Тельма крутила ложку в чашке, вдруг напомнило Пэт случай в школе, когда Маргарет, координатор по инклюзивному образованию, беседовала с парнем, который приходил чинить ксерокс. Его звали Дэн, у него были молочно-серые глаза и подвеска в форме бритвенного лезвия. Жена, трое детей, по крайней мере вдвое моложе Маргарет. Пэт заставила себя вернуться мыслями в настоящее, где обсуждалось наиболее вероятное место и время похорон Топси. Скорее всего, в Балдерсби, рядом с Гордоном, но когда? Уже позже, во время готовки (тальятелле с ветчиной: будничный ужин по рецепту Анджелы Хартнетт[12]), перед ее глазами снова возник образ подруги, тихо помешивающей кофе. Именно Тельма первой заметила, как ксерокс постоянно и необъяснимо ломался. * * * Несколько дней спустя, когда Лиз возилась с натяжной простыней Джейкоба с изображением Бэтмобиля, Келли-Энн позвонила снова. — Я собиралась тебе позвонить, — сказала Лиз слегка виновато, зажав телефон под подбородком в попытке сложить черно-желтые уголки. И это действительно было так. Каждый день она думала, что ей действительно нужно позвонить Келли-Энн, но всегда подворачивалось другое дело. Отчасти это было связано с тем чувством, которое вызывают люди, недавно понесшие тяжелую утрату: осознание, что одно неверное слово может ввергнуть их в эмоциональный хаос и в этом будет отчасти твоя вина. Но было и другое — свежее пронзительное воспоминание о хмурой, слегка похрапывающей женщине в слишком ярком кардигане, — и любая мысль о телефонном звонке оказывалась погребенной под дневными заботами. Но Келли-Энн только отмахнулась. Ее голос был бодрым, отрывистым и оживленным, когда она рассказывала, как начала разбирать мамины вещи и наткнулась на пару вещиц, связанных со школой, которые у нее не хватало духу выбросить и которым, возможно, Лиз могла бы найти применение. Может, Лиз заглянет как-нибудь? — Да, конечно, — ответила Лиз. Ей хотелось выразить соболезнования, тактично повторить то, что она говорила Дереку, Тиму и Джойс-соседке-напротив: возможно, все это к лучшему. Но Келли-Энн заговорила снова: — Лиз, дорогая, просто предупреждаю. — Она сделала паузу, и в этой паузе было нечто такое, что заставило Лиз оставить Бэтмобиль на произвол судьбы и сесть. — В полиции сказали, что они могут позвонить вам. — Теперь ее голос был осторожным и размеренным. — Полиция? — Лиз с чувством вины припомнила свой визит в Гортопс: что именно могло вызвать интерес полиции? Она неправильно припарковалась? — Они просто задали несколько вопросов о маминых таблетках. — О таблетках? — Слова были понятны, а смысл нет. — Они думают, произошла какая-то путаница. Вы же видели, какая она была рассеянная. — В голосе Келли-Энн было нечто очень настойчивое, почти отчаянное. Чувствовалось, что она на грани слез. — Вы же там были, вы сами видели, какая она рассеянная. — Видела, да, — покорно согласилась Лиз. — Так вы приедете за коробкой? В ближайшие дни? — Голос Келли-Энн слегка дрожал, и в ее тоне вдруг прорезалось что-то от потерянной маленькой девочки. — Конечно, приеду, — заверила Лиз. — А насчет ее таблеток — это просто чепуха, — сказала Келли-Энн. — Конечно, — ответила Лиз, как она осознала позднее, скорее чтобы успокоить собеседницу, чем потому, что правда в это верила. Из полиции ей позвонили только несколько дней спустя, и к тому времени этот непростой разговор отошел на задний план: мысли Лиз занимали садовые бордюры, стук в стиральной машине и беспокойство о Джейкобе. (Конечно же, он не поджег выставку «Великий лондонский пожар»?) Это было сырое и серое пятничное утро — десять минут восьмого, и она честно пыталась заняться чтением для книжного клуба. Клуб организовала ее подруга Джен, координатор по развитию грамотности из школы Святого Варнавы; одна из тех подруг, которые периодически врываются в вашу жизнь, рассказывая, что вы должны делать: спать по восемь часов в день, обязательно посмотреть какой-то непонятный сериал на «Нетфликс», сделать некое упражнение для шеи, которое чудесным образом повлияет на осанку. А еще Лиз обязательно требовалось тренировать и поддерживать свой немолодой ум — судоку, очевидно, тут не помогали, отсюда и книжный клуб. Какую именно пользу он приносил ее уму, она точно не знала. Лиз не могла сказать, что ей действительно понравилась какая-либо из книг, которые они обсуждали (сплошь истории о различных угнетенных и страдающих людях, которые находят красоту в невзгодах); сейчас они читали «Разломанное печенье» — «ужасающая история, основанная на реальных событиях», действие которой происходило в Карлайле 1970-х годов, — и она не получала ни малейшего удовольствия. Так что, когда в дверь дважды позвонили, она почувствовала облегчение. Но только на секунду. Что-то в этой двойной трели встревожило ее. Для почтальона было слишком рано, Джойс-соседка-напротив звонила единожды, а если б Дерек снова забыл ключи, то она услышала бы какофонию звонков, панического стука и криков сквозь почтовую щель. Открыв дверь, Лиз увидела двух полицейских — одна была в форме, другая в штатском — и тут же запаниковала, вообразив, что Дерек умер от сердечного приступа, Тим попал в автокатастрофу, а Джейкоб госпитализирован с детской лихорадкой неизвестного происхождения. — Миссис Ньюсом? — спросила полицейская в штатском. — Детектив Донна Долби, уголовный розыск Северного Йоркшира. Вы были знакомы с миссис Топси Джой? У вас найдется минутка? Пока детектив Донна проверяла свои записи, а офицер в форме, представившаяся констеблем Триш, пыталась включить планшет, Лиз внимательно рассматривала их. Констебль Триш явно страдала от жуткой простуды (дай бог, чтобы Дерек не заразился; он только-только оправился от последней операции на груди) и была одета в ужасный неоновый жилет. Детектив Донна — светлые волосы, слегка растрепанные, корни не мешало бы подкрасить — была в пальто, блузке и брюках темно-синих, черных и серых оттенков, выглядевших строго. Они завели разговор о саде. Детектив Донна с восхищением отметила множество растений, которые вот-вот распустятся после зимы, — первыми, как обычно, зацветут желтые крокусы, то тут, то там перемежаемые чемерицей (цикл, любовно, тщательно и скрупулезно спланированный Лиз). Оказалось, детектив только что купила дом неподалеку от Ричмонда и впервые занялась садом. Лиз (которая знала все о почве в Ричмонде, поскольку у нее там жила кузина) смогла порекомендовать различные растения, кустарники и садовые центры; к тому времени когда они уселись за чашечками кофе (плюс стакан воды для констебля Триш, чтобы растворить противопростудное), она чувствовала себя почти расслабленной. Почти. Периодическое рычание и шипение рации, закрепленной на поясе констебля Триш, а также ее ожесточенное сражение с планшетом, куда она записывала все сказанное, не давали Лиз забыть — это не просто светский визит и беседа о кислотности почвы. Наконец повисла тишина, нарушаемая только шипением растворяющейся таблетки от гриппа. — А теперь, — сказала детектив Донна уже деловым тоном, — поговорим о миссис Джой. Я полагаю, вы видели, как она принимала лекарство? * * * — И они постоянно возвращались к этому, — закончила Лиз. — Любая тема сводилась к тому, что Топси принимала таблетки. Было позднее утро, приближалось обеденное время. На столике перед ними лежала визитная карточка с эмблемой полиции Северного Йоркшира: детектив Донна Долби. Они сидели не за своим любимым местом. На самом деле им повезло, что им вообще удалось занять столик, учитывая обеденный перерыв и наплыв американских туристов, которые только что посетили музей Джеймса Херриота[13]. Толпа незнакомцев, вид на стойку для подносов (полную грязной посуды), непривычный столик — сочетание этих факторов привело к тому, что Лиз ощущала себя дезориентированной, неуверенной и внезапно очень уставшей. Ее подруги были так добры, что бросили все свои дела (Пэт пропустила аквааэробику, а у Тельмы подходила очередь за кофе в «Нит-энд-Нэттер»), — но теперь, когда обе были здесь, Лиз чувствовала себя уставшей и хотела только одного — вернуться домой и свернуться калачиком на диване. Не с «Разломанным печеньем», а с судоку, и, возможно, с приятной передачей о ремонте или выпечке на фоне. — И что ты им сказала? — Тельма помешивала кофе. — То, что видела. Как она их пересчитала и выпила. Как она перепутала дни. Они все время спрашивали, путала ли она таблетки. — Так оно и было. — В голосе Пэт звучало легкое нетерпение; она не понимала, в чем тут драма, и считала, что все это можно засунуть в ящик с ярлыком «Лиз слишком остро реагирует». Она откусила от булочки и поняла, что та ей не нравится. Лиз нахмурилась от отчаяния. — Только я этого не заметила. Она путала дни, а не таблетки. Есть разница. — Какая? — спросила Пэт. — Предположим, это были одни и те же таблетки, в какой бы день она ни принимала, — ответила Тельма. — И скорее всего, она их перепутала, — сказала Пэт. — Мы все видели, какая она была. — Она уже пожалела, что начала есть эту булочку, но не могла найти в себе силы остановиться. Привкус малинового джема вызывал привыкание. Лиз нахмурилась, пытаясь собрать воедино разрозненные неприятные мысли, какое-то предчувствие неуловимо скользило холодной змеей в ее сознании. Группа ярко одетых матрон из Нью-Йорка была не в восторге от вида на столбы и скотный двор. «Не так я представляла себе Йоркшир», — все время повторяла одна из них. — Понимаете, я пыталась рассказать им обо всем остальном, — нахмурилась Лиз, вспоминая визит. — О людях с солнечными батареями… о банковском мошенничестве. Но я видела, что им это неинтересно. — В чем это выражалось? — поинтересовалась Пэт. — Сад. Каждый раз, когда я говорила о чем-то другом, детектив Донна смотрела в окно на сад. Но как только разговор возвращался к этим окаянным таблеткам, она была вся во внимании. — Значит, они считают, что таблетки очень важны, — заключила Тельма. — Конечно, важны, если это была передозировка, — откликнулась Пэт. — В этом-то все и дело. — Что-то в резком тоне Лиз заставило трех американских матрон с любопытством оглянуться на их столик. — Вот что не давало мне покоя. — Продолжай, — поторопила ее Тельма. — Я чувствовала… — Нахмурившись, она сделала паузу, глядя на металлический абажур, похожий на старое ведро. Подруги терпеливо ждали, вспоминая, как когда-то они сидели на планерках за одним из маленьких столов в классе Тельмы. Порой Лиз трудно было сформулировать свои аргументы, но когда она в конце концов их высказывала, они всегда оказывались весомыми. — Я чувствовала, что они хотели, чтобы я сказала что-то конкретное, что-то, что им было нужно. Когда они спрашивали о Топси, о том, как она путала дни и прошлое с настоящим, у меня возникло ощущение, что легче всего было бы сказать «да». Она легко могла все перепутать и принять слишком много таблеток. — Да, и что в этом такого? — Пэт отодвинула свою тарелку. Фруктовая булочка осела камнем в желудке; с каждым кусочком она все больше и больше сожалела о пропущенном занятии по аквааэробике. — Топси всегда была такой осторожной. Помнишь пленки для ламинирования? — Такое было трудно забыть. Топси держала их в шкафу и всегда знала точное количество. Горе тому, кто брал их без спроса. — Просто это не похоже на нее — разом выпить все таблетки, пусть даже у нее в голове все смешалось. Она может путать дни, но не таблетки. — А если она забыла, что уже приняла их, и выпила еще две или три дозы? — У Пэт воспоминания о пленках для ламинирования умиления не вызывали. — Было нечто особое в том, как она открывала таблетницу. — Лиз прикрыла глаза, воспроизводя в памяти эту сцену. — Она их пересчитывала. Как будто хотела убедиться, что все правильно. — Мысленно она слышала этот ворчливый голос: «Это для сердца, это для мочевого пузыря, а это, очевидно, потому, что я схожу с ума». — В голове не укладывается. — Она со вздохом покачала головой. И на этом ее монолог закончился. Американские матроны решительно покидали разгромленные столы с остатками картошки и панини, с нетерпением предвкушая «подлинный Йоркшир» (аббатство Фаунтейнс и ферма Эммердейл). Внезапно все вокруг стало каким-то грустным и усталым. Несмотря на все усилия Лиз, она чувствовала — что-то важное осталось недосказанным. Она просто не знала, что именно. — Все это в голове не укладывается, — повторила она, снимая пальто со спинки стула. — Несомненно, полиция разберется с этим, — нетерпеливо сказала Пэт, потянувшись за ключами от машины. Если она уедет в ближайшие пять минут, то сможет немного наверстать свое нарушенное расписание. Тельма посмотрела на подруг: теперь или никогда. И хотя это был, несомненно, самый подходящий момент, все же она колебалась, зная, что ее слова расстроят, встревожат и собьют их с толку. — Вообще-то… — начала она. И было в ее тоне нечто такое, что подруги немедленно замерли и сели обратно.