— И что, банк даже ничего не сделал? — сердито проворчала Пэт. Тельма кивнула; она выполнила свое домашнее задание. — Банк обязан исполнить пожелания клиента, хотя в случае сомнений они должны протестовать. Это было на следующий четверг. Снова их любимый стол, снова перед ними набор кофейных чашек и блюдец. — Даже если эти пожелания безумны? — Пэт не могла поверить в такую несправедливость. — Оказалось, что кассир даже знала ее, — с тоской вставила Лиз. — Она училась в школе Святого Варнавы. Еще до тебя. Лет пятнадцать назад была в нашем классе. Мэнди Пиндер. — Только теперь она не Пиндер, — добавила Тельма. — Вышла замуж за кого-то с польской фамилией, но не поляка… — Тихоня, — добавила Лиз. — Но с пристальным взглядом. — С ума сходила по пони из «Дружба — это чудо», — сказала Тельма. — И эта Мэнди Пиндер даже не остановила Топси? — снова спросила Пэт. Она никак не могла поверить в это. — Она никогда не любила брать ответственность на себя, — сказала Тельма. — Неудивительно, что Келли-Энн расстроилась. — Пэт и сама была расстроена, от потрясения она даже не могла справиться со своим пирогом. Лиз печально кивнула, вспомнив — мысленно поморщившись и сжав костяшки пальцев — треск разрываемых конвертов. — Похоже, это случается чаще, чем ты думаешь, — вздохнула она. Тельма достала из сумочки распечатку с сайта «Йоркшир пост»: «160 миллиардов фунтов стерлингов утеряно из-за банковского мошенничества» — гласил заголовок. Пэт пробежала глазами статью. — Поверить не могу, что банки сидят сложа руки, — заявила она. — Наверное, у них есть «тренинги» на эту тему, — сказала Тельма, складывая распечатку. Повисла пауза. Не было нужды делать акцент на слове «тренинг»; оно тут же вызвало в памяти различные эпизоды из их практики: остывший кофе, неинтересные презентации, докладчики, чей певучий голос усыплял не хуже лошадиной дозы транквилизаторов. — Но ведь, — продолжила Пэт, — несомненно, если б она поговорила с банком, объяснила, что ее мать нездорова. Рассказала бы о болезни Альцгеймера… Лиз скорбно покачала головой. Келли-Энн уже проходила этот путь. И неоднократно. Она рассказала им в исчерпывающих подробностях о длительной переписке — настойчивой и обвинительной со стороны Келли-Энн, безучастной и незаинтересованной со стороны банка. В конце концов «Роял Йорк» выразил соболезнования семье и их обстоятельствам, но сделать ничего нельзя было; Келли-Энн следовало смириться с тем, что деньги уже не вернуть. Финансовый уполномоченный был должным образом проинформирован, и два месяца спустя он повторил сказанное банком, только гораздо более формальным языком. Но не стоит забывать, что финансовый уполномоченный получает доход от банков, так что — как выразилась Тельма — «ничего удивительного». На этом дело было закрыто. — Дело в том, — объяснила Тельма, — что Топси действительно перевела деньги. — И никто не заметил, что она была не в себе? — Пэт была на взводе, но это не помешало ей съесть кусочек пирога. — Мэнди Пиндер утверждает, что она пыталась возражать, — сказала Лиз. — И ее ничего не насторожило. — И как же это она возражала, если ее ничего не насторожило? — проворчала Пэт, невольно откусив еще. — С другой стороны, она привыкла к тому, что Топси указывает ей, что делать, — задумчиво произнесла Тельма. Все помолчали: у каждой было достаточно ярких воспоминаний о том, как Топси руководила другими; так что Мэнди Пиндер в целом можно было понять. — В общем, все сводится к тому, что это слово Топси против слова банка, — сказала Лиз, а на ее лице было написано тоскливое «что уж тут поделаешь». Она поставила чашку на место, и та ободряюще звякнула. Снова шел дождь; женщины слышали приглушенный стук по стальной крыше. С их места открывался вид на выставку, посвященную Дню матери: розовые, голубые и желтые пятна утиных яиц выглядели жалкими и неубедительными на фоне серого неба за запотевшими окнами. — И что, прямо все деньги пропали? — уточнила Пэт. — Все акции Гордона и прочее? — Очевидно, все было переведено на счет Топси, когда он умер, чтобы облегчить ей жизнь, — сказала Тельма. Они потягивали кофе и размышляли о семье, у которой всегда было так много: летний домик в Алгарве, уроки вождения Келли-Энн и серия премиальных автомобилей, свадьба с ветеринаром из Ричмонда в Лотертон-Холле[9]. (Разве забудешь струнный квартет, игравший «Мое сердце будет биться дальше»?) Топси вполне могла рассчитывать на безбедную старость, и Келли-Энн тоже, если уж на то пошло. А теперь ничего. — Конечно, у них остался дом, — произнесла Пэт. — Он, должно быть, стоит прилично. — Но Топси понадобятся эти деньги. Когда придет время, — ответила Тельма. Все понимали, что за «время» она имеет в виду. Яркие глянцевые брошюры на гранитной столешнице. Жарко натопленные здания с цветными вазами, организованными мероприятиями, протертыми овощами и пластиковыми кувшинами с водой. Все это быстро поглотит стоимость дома, даже в таком месте, как Рейнтон. В наши дни старость требует столько же инвестиций и начального капитала, как собственный бизнес. Тельма мрачно посмотрела на парковку, пытаясь отогнать от себя тяжелые мысли. — По крайней мере, продажа дома позволит оплатить уход за Топси, — наконец сказала Лиз. — Все-все деньги, — задумчиво повторила Пэт. — Вот почему им пришлось уволить садовника. Они даже не могут позволить себе сиделок, чтобы присматривать за Топси. Только Паулу, — объяснила Лиз. — В каком-то смысле мы должны быть благодарны. — Лиз и Пэт посмотрели на Тельму. Ее способность находить светлые стороны в тяжелой ситуации была поистине легендарной, но сейчас даже ей пришлось потрудиться. — Я немного читала об этом. И зачастую после успешной аферы план состоит в том, чтобы… ну, зачистить концы. — Она сделала едва заметный, но выразительный жест, проведя чайной ложкой по горлу. Собеседницы уставились на нее с недоверием. — Но ведь деньги пропали. — В голосе Лиз слышалась паническая нотка. — Зачем кому-то… ну, вы понимаете? — Не желая произносить это вслух, она указала на чайную ложку Тельмы. — Деньги да, но не тот, кто их украл, — ответила Тельма. — Топси и в самом деле говорила, — медленно произнесла Пэт, — что к ней кто-то приходил. Она повторила это несколько раз. — Она и в тот раз это упоминала. — Лиз обеспокоенно нахмурилась. — А Келли-Энн сказала, что у них отбою нет от посетителей. Даже торговец чаем из Райдейла. Тельма могла бы добавить к этому сказанное в туалете. Та фраза преследовала ее наяву каждый день. Было бы лучше, если б она умерла. Но Тельма промолчала. Она не говорила об этом никому, кроме Бога, а тот, вероятно, уже и сам все знал. Глядя на своих подруг, она пожалела, что вообще завела этот разговор. Попытка обратиться к светлой стороне вещей обернулась чем-то тревожным и уродливым. Лиз смотрела на нее широко раскрытыми глазами, что всегда предвещало неприятности. Даже Пэт выглядела встревоженной. И тут в другом конце зала официантка уронила тарелку и начала громко извиняться перед всеми, а чайник сочувственно просвистел ей в ответ. Мгновение прошло, и Тельма с благодарностью позволила миру кафе вновь утвердиться вокруг нее. — Ей явно нужна наша поддержка, — только и сказала она. — Я собираюсь снова навестить Топси, — бодро заявила Лиз. — Может быть, в следующий раз приведу ее сюда. Отъезжая от садового центра под моросящим дождем, Тельма с некоторым удивлением поняла: несмотря ни на что, ей стало немного легче на душе. Она хотела знать больше. И теперь она знала больше. История об афере более чем объясняла слезы и эмоции Топси. Она даже придала некий сумбурный смысл тем тревожным словам. Как естественно, как очень естественно было бы для Келли-Энн, только узнавшей о случившемся, сказать что-то в таком духе? Но Келли-Энн была, без сомнения, привязана к матери — Тельме с облегчением припомнилось то внезапное объятие. А таинственный «он», который думал, что Топси спит? Это мог быть кто угодно — возможно, помутненному сознанию Топси померещился Гордон. Поэтому, несмотря на только что состоявшийся тревожный разговор, она не считала, что существует реальная опасность; деньги пропали, но едва ли Топси знала личность мошенника. В тех случаях, о которых она читала, никто не знал. Никого никогда не привлекали к ответственности; очень часто преступников даже не было в стране. Келли-Энн, похоже, бдительно присматривала за матерью, но она и сама может помочь. Верна обучает нового волонтера и вполне может дать ей одно свободное утро, если только эта чертова сигнализация не станет шалить. Но, как оказалось, все эти планы были напрасными. К следующему понедельнику Топси была мертва. Глава 7, Где сообщают печальные вести, происходит неожиданный визит и произносят тревожное откровение Говорят, хорошие новости распространяются быстро; правда в том, что в таких городах, как Тирск и Рипон, плохие новости распространяются еще быстрее. К тому времени как Келли-Энн позвонила Лиз в понедельник и сбивчиво сообщила ей, что мама скончалась, Лиз уже позвонила ее подруга Джен, Пэт получила сообщение от Нэт из яслей Монтессори в Рейнтоне, а Тельма узнала новость от капеллана из больницы Фраэри. Кроме того, сама Келли-Энн опубликовала на своей страничке в Фейсбуке[10] фотографию, где она обнимает недовольную Топси: «Моя дорогая мама, моя лучшая подруга, покойся с миром, с любовью, Келли-Энн». Впечатление от этой новости было несколько подпорчено тем, что, когда Топси умерла, Келли-Энн, очевидно, была в небольшом отпуске в Португалии; сразу под постом о смерти располагались снимки Келли-Энн, сделанные накануне в бассейне невероятного лазурного цвета, где она потягивала коктейль столь же невероятного цвета. — Это случилось быстро, так они сказали Келли-Энн, — заявила Лиз. Она произнесла эти слова твердо, будто повторяла их уже не раз; впрочем, так оно и было — она постоянно твердила это сама себе. За окнами кафе машины казались призрачными фигурами в морозном тумане; шарфы, перчатки и шапки были убраны в карманы пальто и сумочек. Было нечто очень успокаивающее в том, что в это утро они сидели за своим обычным столиком. — Раз — и не стало. — Пэт вздохнула, торопливо пытаясь смягчить резкость своих слов. Мысль о скоропостижности жизни успокаивала. Когда она только начала преподавать в Брэдфорде, в то пьянящее время юбок в сборку и бесконечного секса с Родом на мансарде в Маннингеме, школьная медсестра постоянно твердила об «идеальной смерти». «Раз — и не стало», — любила повторять она. В то время Пэт это казалось довольно жутким, но с возрастом, когда она стала старше, насмотрелась на хосписы, больничные палаты и жарко натопленные комнаты для постояльцев, начала видеть в этих словах смысл и даже находить в них утешение. Тельма промолчала. — По крайней мере, она была в своем доме, в своем кресле, — произнесла Лиз. То, что Топси нашли в кресле перед плоским экраном, а не распростертой у подножия лестницы или даже, не дай Бог, голой в душе, стало для Лиз источником утешения. — Келли-Энн сказала почему? — спросила Тельма. Они все знали, что кроется за этим «почему». — Скорее всего, сердце, — ответила Лиз. Она надеялась, что это правда. В пугающую эпоху слабоумия и бесконечного разнообразия форм рака отказавшее сердце отдавало чем-то безопасным, старомодным — возврат к тем временам, когда пожилые люди слабели, угасали, а потом умирали во сне. Просто умирали во сне. В наши дни так почти никто не делает, но, похоже, Топси именно так и поступила. — Она принимала дигоксин[11], как и мать Дерека. Я заметила упаковку, когда она пила таблетки. — Но Келли-Энн не сказала, что это точно было сердце? — Тельма помешивала кофе.