И все же карман был по-прежнему тяжелым. Она совсем забыла о поделке, подаренной Генри. Казалось, с тех пор прошло так много времени, а это было всего лишь этим днем. Она поставила солдатика на бюро рядом с фигуркой юной леди. Генри был настолько искусен, что деревянная статуэтка в точности походила на Алану в одном из ее зимних платьев, только без шляпки. Генри… Глаза Аланы снова наполнились слезами. Увидит ли она когда-нибудь этого милого мальчугана снова? Или отныне Паппи запретит ей посещать приют? – Вы поссорились? – спросила Аннетт, ставя поднос на низкий столик подле дивана. – Я еще никогда не видела твоего дядю таким расстроенным. Должно быть, все очень серьезно. Голос Аннетт звучал озабоченно. Но Алана решила держать язык за зубами. Она никому не собиралась рассказывать об ужасных признаниях Паппи. Никому и никогда. – Иди сюда, я и свой ужин принесла, так что можем поесть вместе. Тарелки будем держать в руках. Отличная практика перед посещением балов, где гостей угощают, но не усаживают за стол. Зачем Аннетт старается говорить веселым тоном? Не будет никаких балов. Алане, скорее всего, придется покинуть этот дом. Она не сможет оставаться, зная правду о прошлом Паппи. Нужно будет отыскать лорда Чапмена. Если она не ошибается насчет его намерений, то, пожалуй, стоит поторопить его с ухаживаниями. Ей наверняка удастся придумать какой-то подходящий предлог, чтобы не медлить. – Алана, пожалуйста, поговори со мной, – подала голос Аннетт. – Я постараюсь помирить тебя с дядей, и ситуация уладится. Вы еще оба посмеетесь над тем, как глупо себя вели. – Не думаю, что я когда-нибудь буду смеяться снова. Она произнесла это для себя, не оборачиваясь к Аннетт. Та не должна была ее услышать. Но Аннетт ахнула. – Надеюсь, дело не в Адаме? Алана резко повернулась. – С чего ты взяла? Аннетт вспыхнула. Она была такой красивой в этот момент. Кто-нибудь обязательно добьется ее расположения, и она снова выйдет замуж – ну, разумеется, после того как закончится срок траура по ее первому мужу. – Потому что я знаю, что у него на уме, – призналась Аннетт. – Он делает вид, будто добивается тебя, в стремлении возбудить во мне ревность. Я надеялась, что он прекратит эти глупости, чтобы мне не пришлось открыть тебе правду. – Это Паппи просил тебя рассказать мне об этом? – подозрительно спросила Алана. – Разумеется, нет. Но твой дядя в курсе событий. Я вынуждена была рассказать ему то, что тебе следовало узнать раньше. Сядь, пожалуйста. Позволь мне объясниться. Новые откровения, когда она и так уже не знает, как со всем этим справиться? И все же Алана села рядом с Аннетт. И даже взяла свою тарелку. Поесть совсем не мешало, но она не была уверена, что это удастся ей при таком смятении чувств. Неужели придется отказаться от варианта с лордом Чапменом? – Ты знаешь, что я потеряла родителей, – начала Аннетт. – Моей кузине пришлось взять меня к себе, но ей это ужасно не нравилось, и она едва терпела меня на протяжении тех нескольких лет, которые оставались до моего совершеннолетия. Она устраивала приемы в мою честь – хотела, чтобы я поскорее нашла мужа и покинула ее дом. С Адамом я познакомилась на одном из таких вечеров. Я быстро в него влюбилась. И он испытывал ко мне то же самое. – Почему же вы не поженились? – Я думала, что поженимся. Я была такой счастливой. Но потом он признался, что считает себя слишком молодым для брака. Что он еще не вкусил жизни, что бы под этим ни подразумевалось. Я была в ярости. У нас произошла ужасная ссора. Он разбил мне сердце, поскольку не пожелал брать на себя ответственность. Но я тоже не могла дожидаться его, даже если бы и хотела, так как моя кузина настаивала, чтобы я приняла первое же предложение. – И ты вышла за лорда Хенсена? – Да, за мужчину, который мне даже не нравился. Но он хотя бы был добрым. Причиной моих страданий было лишь то, что я все еще любила другого. Мой муж умер всего через год после свадьбы, и его родственники указали мне на дверь, когда явились, чтобы поделить его поместье. Кузина отказалась принимать меня обратно. Мне пришлось искать работу, но у меня ничего не вышло: кто-то считал меня слишком молоденькой, кто-то – слишком хорошенькой. Мне пришлось продать все ценное, что у меня было, и перебиваться с хлеба на воду. Твой дядя увидел меня, когда я плакала в парке. Я только что продала последнюю одежду, и у меня больше ничего не оставалось, кроме того, что было надето на мне. Меня ждала нищета, а может быть, и кое-что похуже. Паппи ласково заговорил со мной, чтобы разузнать, в чем дело. И предложил мне эту работу. Он вернул мне чувство достоинства и присутствие духа. Спас меня, и я всегда буду благодарна ему безмерно. Алана не желала слушать истории о благородстве Паппи. Все это было сплошное притворство! Аннетт не имела представления, с кем имеет дело – и ей незачем знать. Алана никому не осмелится рассказать, что ее вырастил наемный убийца. Основатель сиротского приюта, покровитель несчастных леди, человек, изменивший свою жизнь, чтобы спасти младенца от смерти? Нет! Ложь, ложь и еще раз ложь. Как можно теперь ему верить? Слезы снова заструились по щекам Аланы. Аннетт увидела их и не поняла, чем они вызваны. – О, дорогая, этот прощелыга играл твоими чувствами, верно? Это моя вина. Мне следовало… – Что? О, вовсе нет! Лорд Чапмен всегда был сдержан и учтив. Просто он упомянул, что теперь созрел для женитьбы, но, возможно, он надеялся, что я передам это тебе? Почему ты решила, что он стремится заставить тебя ревновать? – Потому что он приходил сюда, чтобы повидаться со мной. Он умолял меня простить его за прошлую ошибку. Просил выйти за него замуж теперь. Но уже слишком поздно, я ему так и сказала. Нельзя разбить мне сердце, а годы спустя появиться снова и ожидать приема с распростертыми объятиями. Тогда он отправился прямиком к твоему дяде, чтобы попросить разрешения ухаживать за тобой. Я последовала за ним. Он пытался задеть меня за живое. Я видела это по выражению его лица. И он своего добился, только закончилось это не так, как он ожидал. Я вошла к твоему дяде и рассказала ему все то, что ты сейчас от меня услышала. Он указал Адаму на дверь и запретил встречаться с тобой. Но Адам не послушался. Мэри рассказала мне, как часто он останавливает тебя на улице. – Что заставляло тебя ревновать? – догадалась Алана. – И продолжать злиться? – Нет, я… – Аннетт замолчала. Она выглядела смущенной, растерянной и виноватой. Алана окончательно поняла – лорд Чапмен вовсе не собирался ухаживать за ней. Но по сравнению со всем остальным, что она узнала сегодня, это ее не слишком огорчило. Зато Алана видела, что Чапмен по-прежнему много значит для Аннетт, которая была не только ее наставницей и опекуншей, но также хорошей подругой. – Ты должна его простить, – сказала Алана. – Он уже не тот, что раньше. Теперь он готов принять на себя ответственность за семью. И готов сделать тебя счастливой в браке, которого ты желала. Не отказывайся от всего этого, раз он любит тебя, а ты по-прежнему любишь… его. Алана побледнела. Ты должна простить его… он уже не тот, что раньше… он любит тебя… Господи, что же она наделала? Она выбежала из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Паппи по-прежнему находился в кабинете, но теперь стоял посреди комнаты. Он выглядел таким сломленным, таким несчастным, словно разом потерял всех, кто что-то значил для него в этом мире. И он действительно потерял. Алана осудила Паппи за прошлые грехи, вместо того чтобы помнить, каким человеком он стал. Человеком, во многих отношениях искупившим свое прошлое. – Прости меня! – воскликнула она, бросившись в его объятия. – Я не хотела вести себя так… так… Она не смогла продолжать из-за рыданий. Встревоженная Аннетт, следовавшая за Аланой по пятам, осторожно закрыла за собой дверь, в то время как Паппи прижал Алану к себе и стал ласково утешать, помогая избавиться от эмоций, кипящих внутри. – Ш-ш-ш, – молвил он наконец. – Моя вина в том, что я рассказал тебе все сразу. Это чересчур. Должно быть, ты меня теперь возненавидишь. – Нет! Ни за что! Я люблю тебя, Паппи. И это никогда не изменится. – Значит, ты сможешь простить меня? Было трудно ответить «да», но не так трудно, как сказать: – Я знаю, что теперь ты не такой, как раньше. Ты честный и добрый, и ты помогаешь стольким людям. Алана почувствовала его облегчение, когда он обнял ее еще крепче. Она отклонилась назад, чтобы он мог увидеть, насколько она искренна. Его глаза тоже были влажными, когда он нежно вытер ее щеки тыльной стороной ладони. И все же ей было не по себе из-за того, что она услышала от него. Как сказать ему, что она готова ехать в Лубинию, если это вовсе не так? – Паппи, прошу, скажи, что хотя бы часть сказанного тобой было ложью, – взмолилась она. – Пожалуйста, скажи, что я не королевская дочь. – Я не могу сделать этого, – молвил он печально. Алана закрыла глаза. – Все, что я люблю, находится здесь, в Лондоне. Я не хочу уезжать! Я хочу учить детей. Хочу помогать людям, как помогаешь ты. – В таком случае помоги своей стране избежать войны, принцесса. Только ты можешь сделать это, ты же понимаешь. Я бы ни за что не отвез тебя обратно, если бы на кону не находилось столько человеческих жизней – жизней, которые ты можешь спасти, представ рядом с отцом и доказав, что у него есть законная наследница. Глава шестая Итак, Паппи увезет ее домой, в Лубинию. Ее отец вовсе не умирал. Согласно информации, полученной Паппи, он постоянно появлялся на людях, доказывая, что жив. Но это не помогало, поскольку враги распускали слухи, что у короля слабое сердце, которое долго не выдержит. Некоторые люди даже обвиняли слабое сердце короля в том, что он за столько лет не сумел произвести на свет другого наследника. Большинство простолюдинов, которых подстрекали к бунту, были так тупы, что верили в эту ложь. Так что лишь Алана могла рассеять их опасения. Конечно, она обязана отправиться в Лубинию – в этом нет сомнений. Ее надежды и мечты теперь казались такими пустяками в сравнении со спасением человеческих жизней. Но даже после того, как бунтовщики отступятся и народ успокоится, Алана все равно обречена остаться с отцом, которого не хочет видеть, и жить новой жизнью, чего хочется ей еще меньше. Ничто не мешало им немедленно покинуть Англию. Благодаря многолетним стараниям Паппи приют обзавелся множеством попечителей, которые теперь содержали его и должны были продолжать свою благотворительность в будущем. А Алана уже успела обзавестись новым гардеробом для появления в высшем свете Лондона, и эти наряды вполне годились для принцессы. Настоящая принцесса – и это было не просто домашним прозвищем. А она ни разу ничего не заподозрила! Да и как она могла подумать, что это не обычное ласковое обращение, если ей до сих трудно свыкнуться с правдой? Она понимала, что Паппи не планирует возвращение в Англию, поскольку уверен, что у Аланы это не получится, а он хочет и должен находиться рядом с ней. Он ясно дал понять, что возвращение не предвидится, передал дом Аннетт с наказом жить в нем или продать, как она пожелает. Однако, обнимая подругу на прощание, Алана прошептала: – Я вернусь. И она вернется! Сделает все, чтобы устранить угрозу войны у себя на родине. Потом даст понять отцу, что она не останется в Лубинии и он должен срочно подумать о другом наследнике. Она не делилась этими смелыми мыслями с Паппи, но лелеяла их в своем сердце. Иначе она не просто нервничала бы по поводу предстоящего путешествия, а была бы в ужасе от мыслей о нем. Единственным светлым пятном при расставании с любимым домом было появление Генри Мэтьюса, забравшегося к Алане в экипаж в день отъезда. Радостно улыбаясь, он объявил: – Я еду с вами! Представляете, а? Я путешествую по чертову континенту. Кто бы мог подумать? Все, что ей пришло в голову в тот момент, это порывисто обнять мальчика. Позже, на пристани, улучив момент, когда они с Паппи остались вдвоем, он пояснил: – Я знаю, как ты любишь этого парнишку. Вот и подумал, что он может немного облегчить тебе путешествие. А после твоего воссоединения с отцом я сделаю его своим доверенным лицом, и он будет передавать тебе письма от меня. Алана подумала, что Паппи привык растить и воспитывать детей, и Генри может стать для него великолепной заменой ее самой. Это в равной степени опечалило и обрадовало ее. Но в любом случае Генри помогал Алане забывать о том, что ждет ее в конце путешествия, особенно в те часы, когда она чему-нибудь учила его, в том числе и лубинийскому языку. Сама она выучилась двум основным языкам, наиболее часто встречавшимся во время поездки, и получила поверхностное представление об остальных. Хорошо зная немецкий, она понимала Паппи, когда он говорил по-лубинийски, поскольку оба языка были очень похожи. Она не подозревала, что он делает это намеренно, подготавливая ее к нерадостному будущему. Паппи продолжал напоминать Алане о предстоящей миссии, стараясь смягчить ее отношение к стране, которую сам очень любил. – Лубиния не совершенна, но может стать таковой, – твердил он. – А в совершенном мире можно добиться всего, чего захочешь. Я не вижу причин, которые помешали бы тебе заняться преподаванием во дворце. Детей будут к тебе приводить. Ничто не помешает тебе преподавать и после замужества. – Которое произойдет не по моей воле, не так ли? – спросила она с горечью. Он вздохнул, молчаливо признавая то, о чем она уже догадалась. – Поскольку ты королевского рода, то мужа выберут за тебя, и ваш брак будет скорее политическим альянсом, который послужит на пользу стране. Но ты воссоединишься с отцом. Он вряд ли будет склонен сразу выдать тебя замуж. И хотя членам королевской семьи с детства прививают чувство долга и ответственности, но ты к замужеству не готова. Король должен принять это к сведению. – И он предоставит мне право выбора? – фыркнула Алана, не веря в такую возможность ни на минуту. – Я улавливаю негодование в твоем тоне. Ты действительно не хочешь…